НП-2 (2007 г.)

С газетой «День» ничего не вышло. Мало того, что я получил пизды чуть не насмерть и просто физически был не в состоянии писать что-либо, про Родионова ли или про кого-либо там другого, так сам этот грёбаный «День» попросту в одночасье приказал долго жить, будто бы дополнительно подтверждая Абсолютное Единство Моего и Не-моего, Внутреннего и якобы Внешнего.

Что в двух словах думал я сам о произошедшем со мной 10-го апреля? То, что на следующий же день, 11-го, я и сказал Никритину: «Пока не знаю ничего конкретно, но просто, на самом деле, я вчера получил оружие!» Почему я не сказал «благословение» или «посвящение», хотя они тоже безусловно были мне вручены в едином пакете? Почему употребил именно слово «оружие»? Откуда я сам могу это знать? Бог решил, что для его Проекта будет уместно и правильно, если после того, что со мной случилось, такому-то человеку в такой-то момент при таких-то обстоятельствах после таких-то его слов, такой-то – в данном, частном, случае, я – скажет именно то, что я сказал Володе Никритину. Я сказал. Он решил – я сказал. Я сказал это искренне. Я всегда искренне делаю то, что Он решает. Да и хуй бы с ним. Дальше – лишнее.

В следующий раз Ларисса приехала уже больше, чем на неделю, на все майские праздники, то есть уже в довольно скором времени. Однако мой panda-eyes всё же уже почти спал. Хотя, конечно, следы того, что он всё-таки был, ещё вполне сохранились.

Ларисса. Ларисса. Ларисса…

Да, нам было хорошо вместе. Не смею врать. Кроме одного эпизода. Да, впрочем, и он тоже по-своему был забавен.

Да, мы элементарно напились с Никритиным и его тогдашней супружницей Эллой. Ларисса, конечно, девушка далеко не пуританских взглядов, но… всё-таки москали – есть москали, – с непривычки ей было трудно. Хотя, понятно, никто не заставлял её этого делать насильно. Напротив, время от времени она сама проявляла инициативу. Не исключено, что для того, чтобы произвести впечатление на меня – о, ужас!

Расстались мы с четой Никритиных уже заполночь, возле магазина, что тогда назывался «Бин», где-то между их Владыкино и «нашим» Отрадным. В последний момент, уже почти у кассы, Ларисса метнулась вдруг в сторону и схватила какого-то медвежонка, которого увезла потом в Харьков. (Да, иногда гладя мою шерсть на груди, она ласково называла меня по-украински «ведмедик». Да, делая со мной тоже самое, называла меня «мой свитер» J.)

Весь следующий день Ларисса в полузабытьи пролежала в кровати. Время от времени её рвало в целлофановый пакет, которой я всегда вовремя успевал подставить. Когда она снова засыпала, я садился за свой тогдашний роман «Да, смерть!».

Зная о том, как всё получилось с моим рюкзачком, она привезла мне из Харькова другой, бордовый и довольно вместительный. Я был благодарен ей. В этот её приезд мы были вместе уже дней десять. Это действительно было забавно: не успел я, с грехом пополам, закончить одну свою семейную жизнь, как у меня тут же началась следующая. Отличались ли они друг от друга? Не знаю. Если честно, думаю, что не очень. Во всяком случае, реальное количество общения всё-таки опять превышало мои реальные в том потребности.

С другой стороны, в самом прохождении моей Пластмассовой Коробочкой того, что обыкновенно называют жизненным путём, для меня всегда был элемент трагически предопределённого принуждения; безусловно неприятной, но да, всё же несомненной необходимости. Даже моя мать, которой хотя бы в этом аспекте нет никаких оснований не верить, рассказывает, что в тот самый первый день моей жизни, когда глаза новорожденного единственный раз за всю эту самую жизнь говорят правду о собственном прошлом и будущем, я всем своим видом показывал лишь глубочайшее недовольство самим фактом своего же рождения. Чёрт его знает, может я и вправду ошибся «дверью», думаю я иногда до сих пор в минуты душевной невзгоды. Когда же духовные силы ко мне возвращаются, я снова и снова понимаю и чувствую, что нет никакого чёрта и нет вообще ничего, кроме Бога, Бога-Ребёнка, Истинного Господина Миров, и если даже я и ошибся дверью, то и исправлять эту «ошибку» нам тоже придётся «вдвоём».

Мы гуляли по Москве, пили пиво, лежали на газонах под деревьями, то есть именно что нежились на солнышке.

Она привезла мне из Харькова очень смешную тряпичную куклу, увезла с собой московского медвежонка и всё, короче, было хорошо. Скажу прямо, если б в этой жизни я искал счастья, а не Истинную Абсолютную Точку, можно было бы со всеми основаниями счесть, что мне наконец улыбнулась удача.

Мы рассказывали друг другу о своём детстве, сами удивляясь тому, что стало вдруг вспоминаться, и нам не надоедало слушать друг друга. Да, оба мы были Водолеями, а Водолеи умеют слушать. Скажу без ложной скромности, пожалуй, это единственный знак, в равной степени одарённый и в слушании и в говорении. Некоторым знакам – в особенности, земным – кажется порой, что как раз Водолеи-то слушать и не умеют, но, как правило, то, что по их мнению свидетельствует о неумении Водолеев слушать, на самом деле, свидетельствует об их неумении говорить J. С Лариссой у нас такой проблемы не было. Ей было интересно слушать меня, потому что я интересно говорил, а мне было интересно слушать её, потому что она тоже умела говорить интересно.

Однажды мы посетили с ней музей моего детства, Музей Советской Армии. Там ещё, если помните, у самого входа с одной стороны стоит какая-то древняя баллистическая ракета, а с другой – танк «Т-34», который я, как и решительное большинство моих сверстников весь облазил ещё в дошкольном возрасте, когда мне казалось, что на земле есть только два достойных занятия: лечить людей и защищать свою Родину. Если понимать это метафорически, то, в общем-то, я этим по жизни и занят J. Родина моя – Тонкий Мир, и я готов защищать его до полного уничтожения противника, то есть Мира Материального. А лишний раз напоминать людям, что духовные ценности выше материальных и что такое вообще Тонкий Мир, объяснять им это или хотя бы запускать в них нейро-лингвистические программы, ведущие, может и через много лет и лишь при благоприятных условиях, к пониманию того, что всё это действительно так: Дух выше Материи – это и есть исцеление их душ. Потому как человека, не постигшего, что Дух выше Материи, иначе, чем просто больным не назовёшь J. Его необходимо лечить. И в его интересах, и в интересах тех, кого может он заразить своей духовной проказой. Если же человек не хочет лечиться принципиально, он должен быть как минимум изолирован и помещён на карантин. Если же он, столь же принципиально, отказывается от лечения трижды, он должен быть аннигилирован.

Там, на внутренней территории Музея Советской Армии, есть ещё один музей, музей-парк под открытым небом, куда нужно спускаться, обогнув основное здание слева. Там выставлены образцы самой разнообразной военной техники от каких-то ужасающих бронепоездов до современных самолётов-истребителей.

Ларисса опять рассказывала мне о своём детстве, о своём отчиме, которого она очень любила и которой он в полном смысле заменил отца. Он был как раз лётчиком-испытателем и умер, кажется, когда ему ещё не было сорока. Практически сразу после того, как его отправили на пенсию – у лётчиков это рано.

Потом мы дошли пешком до так называемой 6-й улицы Марьиной Рощи (раньше они назывались проездами) и посидели во дворе дома, в котором я прожил первые десять лет своей жизни. В той самой квартире, из которой впоследствии была прорублена дверь в комнату квартиры соседей, в которую, по иронии судьбы, снимал много позже шестнадцатилетний Володя Никритин.

Постепенно мы решили, что через месяц я приеду к Лариссе в Харьков, и мы станем с ней жить-поживать. К этому времени я уже начал понимать, что то, чего я хотел добиться вскрытием вен на Голгофе, как раз и состоялось 10-го апреля 2003-го года, и уж этим-то летом я ни на какую Голгофу не еду точно. Возможно, мне ещё придётся туда поехать, но то, что случилось со мной 10-го апреля, вполне убедило меня в том, что у меня лично нет полномочий самостийно устанавливать сроки в такого рода делах. «Ему» пришлось пойти на крайние меры, чтобы «мне» это объяснить, но… поскольку мы – всё же друзья, после выдачи пиздюлей за мной прислали такси J.

Вообще говоря, вполне вероятен такой вариант, что четыре года назад мне вполне удалось задуманное, и я действительно был… убит на Алле Космонавтов, а когда я пришёл в себя, это был уже другой мир. В том, предыдущем, мире я умер, унеся весь тот мир с собою в могилу, что и было целью моей. То есть весьма вероятно, что всё у меня получилось. Я говорю это сейчас на полном серьёзе. Короче, сопите сами, или, как говорили римляне, понимающему достаточно.

Моя прекрасная Кошенятко отбыла на свою украинскую родину. Зато… осталась Котка. Я сам не звонил ей, но когда она звала меня, я приезжал. Да, я любил обеих и дорожил сексом с обеими же, хотя к тому времени я уже понял, что в сексе как таковом, то есть в том, что называется именно этим словом, а не в том, заметьте, что называется занятиями любовью, а то и любовью вообще, женщины заинтересованы существенно больше мужчин, и это абсолютно однозначный, ясный и совершенно самоочевидный факт/акт. Я бы вообще назвал это сексозависимостью.

Да, конечно, у юных девушек, пока, собственно, не пробудится в них похотливый зверёк Взрослой Женской Сексуальности, есть ещё какие-то эфемерные представления о Любви вообще, а заодно и о Справедливости, но за пределами 25-30 мне лично не встречалось женщин, не страдающих тяжёлой формой сексоголизма. В какой-то степени можно сказать, что после того, как в Женщине просыпается Зверь, жизнь её становится во многом проще и гармоничней, поскольку многие её идеальные представления – то, что у Мужчин называется Принципами – почти полностью исчезает, остаётся же только свойственная Женщине изначально гибкость сознания, позволяющая ей с одинаковой лёгкостью находить здравый смысл и красоту в словах тех, с кем ей нравится спать или с кем в глубине души она бы не прочь попробовать и, напротив, обнаруживать слабые звенья в рассуждениях тех, с кем ей спать не нравится или не хочется попробовать даже в порядке бреда, несмотря даже на то, что бред как таковой является при этом достаточно ровным фоном её чувственного мира вообще.