НП-2 (2007 г.)
Шрифт:
Поскольку, повторяю, процедура «обкалывания» весьма болезненна, а мужчин в Центре было всего четверо, включая самого Игоряшу, то мне пару-тройку раз в неделю приходилось ходить в процедурный кабинет, чтобы крепко держать там вырывающихся детей с ДЦП, ибо все остальные мужики (Игоряша не в счёт) норовили под всевозможными предлогами от этого отмазаться. Хули тут скажешь – слабонервных в мире навалом! J
Вот так примерно и потекла моя новая жизнь, моя третья работа у Игоряши, которую на сей раз я не имел никакой возможности бросить, начиная с морального права и заканчивая физической невозможностью, ибо в противном случае, нам с Да постепенно просто нечего стало бы кушать, нечем оплачивать коммунальные услуги и так далее.
Где-то до нового 2004-го года я вставал в 6 часов 31 минуту, шёл в ванную, где принимал контрастный душ, как советовал, опять же, Жерар д’Анкосс, съедал одну-две сосиски с быстрорастворимой вермишелью «Ролтон», выпивал
В метро я читал. Да, как правило, стоя. Мне это не мешает. В основном либо оккультную, либо богословскую литературу, что и поныне воспринимаю единым целым. Как раз тогда, в этих утренних поездках, в этих очередях на маршрутку (когда ездить на маршрутке стало позволять мне финансовое положение J) я по-новому открыл для себя и Аврелия Августина, Блаватскую, Ленина; тогда же я выучил еврейский алфавит – и вообще очень многое вдруг засияло каким-то ранее немыслимо ярким светом. Да, я действительно всё равно находился в исключительном положении, поскольку хотя я и чувствовал, что моя по-настоящему интересная жизнь позади, я всё же имел все основания понимать, что того, что осталось у меня позади и отмерло за ненадобностью, с лихвой хватило бы на сотню интереснейших жизней людей попроще. Да, это действительно было так. Это так и сейчас.
Понятное дело, при таком режиме жизни перевод «Двi культури» отошёл как-то на второй план J, хоть я и продолжал ещё некоторое время переписываться с молодой (о, да, лет на десять моложе меня – то, что, долго ли коротко ли, мне уже тридцать лет тоже стало для меня настоящим внезапным открытием той осени) украинской писательницей Мартой Бисти, кою я нашёл где-то в августе в Интернете. (Вот, кстати, один из её рассказов: Печальный собака.У твоєму дворі жиє старий печальний собака. Будка його вже прогнила і зацвіла пліснявою. Кожен день собака виходить надвір, де двірники б'ють його по печальному обличчю. Він скиглить, але покірно йде від смітника, так і не знайшовши собі смачної кісточки. Він повертається до своєї будки, зробленої невідомо коли, ким і для чого. Повертається для того, щоб уночі померти. Але на ранок він чомусь завжди воскресає і знову виповзає зі своєї гнилої домівки, щоб отримати ляпаса віником. Ніколи не дивись йому в очі - вони надто печальні для людини. Ти можеш не витримати). Я писал ей по-русски, она, по моей просьбе, отвечала мне на украинском, и я вроде всё понимал; если не понимал, лез в словарик, даже правильнее сказать в «словник» J (Dictionary! Dictionary! – как в шутку кричали когда-то нам с Мэо четыре хорватские юные дивы, когда в 1996-м году мы летали с ним на остров Крк, на семинар «Irony in contemporary poetry» в качестве современных поэтов).
Ещё, именно в этот момент, я задумал создать серию провокационных самоклеек с завуалированно экстремистскими слоганами на фоне моего пантакля «Я», разработанного Никритиным,
вписанного в круг, каковой круг, в свою очередь, был вписан в треугольник. С этой целью я потихонечку, в свободное от «основной» работы время осваивал Фотошоп. Все эти художества можно увидеть тут: http://www.raz-dva-tri.com/samokleyki.htm
.
Я предполагал наделать таких самоклеек штук 100-200 и в одно прекрасное выходное (дабы избежать часа пик) раннее утро с группой товарищей (планировалось организовать такой флэш-моб) оклеить ими некоторое количество вагонов метро изнутри и салоны некоторых автобусов и троллейбусов. Сен-Сеньков, прознав об этом проекте ликовал и называл это «вирусной революцией».
Осень 2003-го года и впрямь вдруг подарила мне радость Знания, что такое есть простое рабочее утро в России образца начала XXI-го века. И конечно, меня весьма вдохновляла следующая умозрительная картина: многие-многие усталые, заёбанные бесконечными и бесконечно же при том идиотскими проблемами люди рано поутру, зачастую с похмелья, ибо на трезвяк жить в России практически невозможно, едут на свои ёбаные «работы» – по сути дела, в перманентной депре, независимо от возраста, пола и образования. И вот они в какой-то момент, сначала ещё в расфокусе, замечают на стене вагона – например, прямо в центре схемы метрополитена, прямо внутри, например, кольцевой линии J – что-то чёрное; постепенно их взгляд фокусируется, и они вдруг читают ясный и чёткий, адресованный самым недрам их естества вопрос:
ЗАЧЕМ ТЫ ЕДЕШЬ ТУДА?
или более философское:
ЕСЛИ ТЫ ЧЕЛОВЕК, ГОСУДАРСТВО – ТВОЙ ВРАГ!
или:
ДУМАЮ, НАЧАЛОСЬ!..
Или и вовсе:
GAME OVER!
Или любимое лариссино:
JUST DO IT!
Всего я сделал, наверное, вариантов 80 различной
тематики: от прямых «экстремистских» призывов до едких, деморализующих мужское начало, замечаний, написанных от женского лица:ИЗВИНИ, ТЕБЯ НЕ СМУЩАЕТ, ЧТО ТЫ НЕ ТОТ, КОМУ Я ХОТЕЛА БЫ ДОВЕРЯТЬ? J
Тут ещё необходимо учесть, что замысливаю я всё всегда очень вовремя – скажу без обиняков J. Это потом уже, с реализацией, возникают порой некоторые проблемы. Так или иначе, когда это было задумано, путинский режим ещё не набрал сегодняшних оборотов и подобная деятельность ещё не была наказуема. То есть вообще никак! И это неудивительно – не могут же быть какие-то там чмо из правящей нами уголовной хунты умнее Вашего Покорного Слуги! J Запрет на самовольную расклейку чего бы то ни было ввели ещё только через год.
Таким образом, как видите, несмотря на навалившийся на меня однозначный жесткач, я был полон самых смелых революционных идей и планов. Вторую же, более глубокую, половину моей душонки переполняло никогда не испытываемое доселе чувство полного Единения с Отцом – точнее, с Волей Его. Никогда ранее не доверял я Ему настолько!
Каждый день у меня буквально кружилась голова от недосыпа, а где-то с каждой среды меня реально начинало, хоть и незаметно для окружающих, но пошатывать. Пить я бросил в начале сентября. То есть, не то, чтоб я завязал насухую («И-цзин» в толковании Никритина объяснило мне, что мой конёк – умеренность во всём J) – просто я позволял себя ровно одну бутылку пива в воскресенье вечером, в будни не пил вообще и иногда, по предварительной договорённости, пил водку или коньяк с друзьями в пятницу или субботу, ни с чем их не смешивая.
Кроме прочего, апрельское битьё меня ногами по голове, как выяснилось той же осенью, совсем даром для меня не прошло, и по субботам, начиная где-то с октября, когда мне удавалось встать не в 6.31, а где-то около 9-ти, у меня стало почти всегда подниматься давление. И тем не менее, я был абсолютно уверен, что со мной при этом всё хорошо. И это действительно было так. Подтверждаю сие и сейчас, то есть по прошествии нескольких лет.
Я не сомневался ни на секунду, что Господь Миров не оставит меня. Он просто не мог оставить меня после того, что я узнал о Нём, о Себе. Да, на всё воля Его, и конечно он может всё, и, конечно, моя фраза «Он просто не мог оставить меня» – это всего лишь превратность избранного мною стиля изложения, но… Короче, я просто знал, что Заземление, то есть Инициация, состоялась. И единственное, о чём я порою молился в одном укромном месте возле своего дома, перебирая когда-то подаренные мне Катей Живовой мусульманские чётки – это чтоб Он позволил и дал мне силы исполнить Волю Его.
Да, у меня были определённые надежды, касательно меня лично – не скрою. И я знаю, что и это тоже передавалось Ему, но я просил всё же именно о том, чтоб Он дал мне Силы исполнить волю Его. (Хотя, как известно, ни в одной из авраамических религий молиться за себя лично не возбраняется даже прямым текстом, чего я стараюсь не делать, ибо знаю наверняка, что нет никакого различия между живущими: я и любой другой – одно и то же лицо.)
Короче говоря, несмотря ни на что, это была, возможно, одна из самых прекрасных пор моей жизни.
Однажды, исправляя что-то в компе у наших «психологов», я обнаружил там знаменитый цветовой тест Люшера и прошёл его. «Исключительная установка на самопожертвование» – сказал мне Люшер что-то типа того J, и я, счастливый, пошёл обедать, то есть жрать супчик «Роллтон», запивая его «Нескафе».
При этом, врать не буду, первое время, рассматривая внутренние стенки в метро и в автобусах на предмет своих храбрых мечтаний о том, как я в скором времени понаклею на них свои чёрно-жёлто-зелёно-красные штуковины, типа: ЕСТЬ ВРЕМЯ ЖИТЬ ПО ЗАКОНУ, И ВРЕМЯ – ЕГО СОЗДАВАТЬ!, я нет-нет, да надеялся, что весь этот ужас работы у Игоряши – действительно всего лишь часть Инициатического Испытания (что, конечно, так бесспорно и было), что меня, де, немного пожурят, да отпустят (типа: не грусти, Капустин, поебём – отпустим! J) и ровно 18-го декабря, когда выйдет срок моего трёхмесячного догвора с НТЦ ПНИ, я выйду на Свободу, выйду к какой-то совершенно новой, неведомой, невиданной ранее и Прекрасной Жизни! J И, более того, в самой дате окончания договора виделся мне глубокий символический смысл, ибо именно 18 декабря ныне безнадёжно далёкого 1979-го года шестилетнего меня выписали из детской больницы № 9, где я пролежал, сначала с ожогами 3-й «б» степени, а потом с двусторонней пневмонией и сепсисом, целых полгода, начиная со злополучного 30-го июня, когда меня, по моей детской версии, ранили враги в момент ведения мною очистительного огня из деревянного АКМ(а) по «буржуинскому» пансионату «Берёзка» (да, я считаю, что был тогда прав, и сегодня – мало попало гадам! J) – тут-то моя тётушка, всё та же «консерваторская пизда», и задела нечаянно локтем стоявший на плите трёхлитровый бидон с крутым кипятком, что свалился на залёгшего в засаде меня, а был я в трикотажных, наглухо синтетических, коротких штаничках – в общем, дальше понятно J.