Нымтэгын
Шрифт:
Звук его голоса вводил в легкий транс, ни один из туристов, спроси его сейчас, какой за порогом яранги век, не ответил бы. Все погрузились в историю и переживали ее вместе.
– Тогда взмолились шаманы, прося кэле пощадить крэкай, и духи ответили. Они спустились с луны, все черные, как ночь. Их глаза горели, подобно углям костра, а клыки блестели ярче звезд. «Убивайте других, или убьем вас», – сказали духи. И началась война.
Шаман на несколько секунд замолчал, но его бубен будто жил своей жизнью, продолжая выбивать все более и более быстрый ритм.
– Большая война! Было меньше крэкай, их врагов больше! Милость духов с крэкай, но ох, как их
Все стихло, только огонь продолжал жевать плавник в очаге. Несколько секунд все осмысливали слова шамана, а затем история продолжилась.
– Пришли злые чукчи, коварные эскимосы и жадные эвены к последним селам крэкай. Жестокими смотрят глазами на малые силы воинов, на вдов и сирот в ярангах.
Слова звучали медленно и негромко, рассказчик ходил за спинами туристов, то появляясь на свету, то исчезая в темноте.
– Недолго радовались убийцы, пришла помощь крэкай от духов. Наслали кэле на те племена, где позабыли обычаи, русских с ружьями, с острым железом. Начали русские резать эвенов, угонять стада чукчей, жечь эскимосов яранги. Всех покорить хотели, всех заставить платить ясак!
Колотушка то ускоряла, то замедляла темп повествования, и никто из слушателей не мог предположить, что с помощью таких простых инструментов можно настолько сильно вовлечь в повествование.
– Взмолились тогда старейшины духам, призвали шаманов петь песни! Но были глухи к их обрядам кэле! Не хотели принимать их жертвы! Пришли племенные вожди к крэкай, покаялись за свои преступления. Дары принесли с собой: шкуры и бивни, отдали своих дочерей крэкай.
Шаман вышел из-за спин к очагу.
– И начался великий обряд! – провозгласил он, кинув что-то в очаг, от чего дым побелел и пахнущее чем-то неприятным облако заполнило помещение.
– Небывалое дело! – туман постепенно рассеивался, а танец с бубном становился все быстрее. – Все вместе шаманы от разных народов! Каждый пришел и жертву дал духам! Мясом китов и мясом оленей! И пленных русских убито немало! Столько пролили жертвенной крови, что почернели пески побережья!
Туман рассеялся, но рассказчик куда-то пропал. Его голос, казалось, доносился со всех сторон одновременно, а колотушка отбивала ритм прямо в головах туристов.
– Тэингычыт! Лиикелет! Ивметун! Кэрэткун! Страшные духи! Старшие кэле! Напали на русских, их окружили! Нет им пощады, всех перебили!
В очаге что-то вспыхнуло, и вместе с яркой вспышкой шаман появился перед слушателями.
– Выиграли с помощью духов сраженье! Ружья собрали, мечи и припасы! Но как коротка память внуков героев! Меняют пушнину на водку и порох. Забыли вновь духов, обряды и песни. Наследие предков не нужно потомкам.
Совсем недолго он стоял, грустно опустив голову. Резко дернув рукой, этнограф снова бросил что-то в очаг, от чего там произошел небольшой взрыв, и клубы белого дыма поднялись вверх. Вместе со вспышкой раздался пронзительный крик:
– Вернись, Анки-кэле! Вернись, Кэрэткун! К’онпы вайманэты ныгыйивк’эвк’ин кэлыгыпы томгатгыргын! 1
В яранге воцарилась тишина. Очаг погас. Нервно переглядываясь, туристы поняли, что в яранге они совершенно одни. Внезапно полог отодвинулся, и в шатер как ни в чем не бывало зашел Анатолий Алексеевич. У него уже не
было ни бубна, ни колотушки, а вместо кухлянки надет свитер.1
Они всегда с почтением соблюдали культ сотворения человека духами.
Пряча улыбку, он смотрел на лица впечатленных этим фокусом туристов. Похоже, что первое выступление прошло на ура, и оказало на зрителей нужный этнографу эффект.
– На этом наша лекция подошла к концу, – довольным голосом сказал Иилгын, – спасибо, что вместе со мной прикоснулись к истории народа крэкай, и, надеюсь, воспоминания о прошлом позволят нам сохранить его культуру и традиции в будущем! А на сегодня все, до новых встреч!
Охотник вытаскивает лодку на берег. Он берет в руки карабин и нервно осматривается. Вокруг него густой туман, спустившийся слишком быстро даже для этих мест. Единственный звук, нарушающий тишину, это негромкий шепот волн, лижущих мелкую гальку пляжа.
Этого клочка земли здесь быть не должно. По спине охотника бегут мурашки. Всю свою жизнь он занимается морским промыслом, охотой и рыбалкой. В поселке, где он родился, это самое уважаемое дело для мужчины. И хотя ему только двадцать пять, добычу в семью он приносит уже почти десять лет.
Он знает это море как свой родной дом, и земли здесь никогда не было. Руки охотника крепче сжимают оружие. Он пытается понять, мог ли заблудиться во внезапно спустившемся тумане. Не мог. Ему оставалось больше часа ходу до материка и больше двух до ближайшего острова, даже если идти на полной скорости, не экономя топливо.
В сердце охотника прорастает зернышко страха. Он подавляет его силой воли, делает глубокий вдох и достает из лодки веревку. Туман слишком густой, видимость не больше пяти метров, и если в него уйти, то можно легко потеряться.
Охотник привязывает один конец веревки к своему поясу, а второй цепляет к лодке. Теперь можно идти на разведку. Опустив ствол оружия вниз и уперев приклад в плечо, он медленно, стараясь не шуметь, двигается по берегу направо от лодки. Веревка длинная, и у него получается пройти больше ста шагов, прежде чем она натягивается.
Охотник возвращается к лодке и идет от нее налево. Пляж пуст, нет ни мусора, ни любых других следов пребывания на нем людей. Он проверяет, заряжено ли оружие, еще раз прислушивается к окружающей его тишине и выдвигается вглубь берега.
Так же медленно и настороженно, шаг за шагом, придерживая веревку, он идет вперед. Отсчитав сто шагов, он проверяет свой трос, но в нем нет натяжения. Охотник начинает выбирать веревку, которая легко сматывается в бухту у него в руках. В нем растет паника, движения становятся лихорадочнее. И вот он сжимает в ладони конец троса, который привязал к лодке. Тот не разрезан и не разорван, но у охотника теперь нет путеводной нити, которая могла бы вывести его обратно.
Он идет назад, отчасти по наитию, отчасти по памяти. В тумане тихо, и он не слышит звука волн. Пройдя сто шагов, охотник не выходит ни к лодке, ни к морю. Ему не по себе. Он мог бы начать кричать или стрелять в воздух, но боится привлечь внимание кого-то опасного, кто, как он теперь убежден, прячется на этом берегу.
Охотнику никогда не было так страшно, как сейчас. Он привык считать себя настоящим мужчиной, примером для своего сына, поддержкой и опорой для жены и родителей. Но сейчас он один, потерялся в тумане на берегу, которого нет в его море.