Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 1)

Клайв отправился на квартиру к дядюшке, где был принят супругами Ридли с величайшим радушием и сердечностью. Эти славные люди явились благодарить Клайва сразу же после его возвращения на родину и теперь не упустили случая еще раз выразить ему свою признательность за доброе отношение к Джону Джеймсу. Им вовек не забыть его великодушия, а также великодушия его батюшки, уж это точно! Не прошло и двадцати минут с прихода Клайва, как в комнате мистера Ханимена появилась целая гора печенья, пирамида из мармелада, пирог, шесть бараньих котлет, шипевших на сковородке, и четыре сорта вина, каковое угощение долженствовало служить знаком особого расположения к гостю.

Клайв не без улыбки заметил на столике у стены номер "Пэл-Мэл", а у каминного зеркала почти столько же карточек, сколько во дни былого процветания Ханимена. Конечно, между дядей и племянником не существовало большой близости, для этого они были слишком различны по натуре; Клайв отличался прямотой, проницательным умом и амбицией, Чарльз же был робок душой, тщеславен и двуличен, сознавал свое притворство и чувствовал, что многие видят его насквозь, а потому сторонился и боялся своего искреннего и прямолинейного племянника и трепетал перед ним сильнее, чем перед многими, людьми гораздо старше него. К тому же между ним и полковником имелись денежные счеты, которые еще удваивали неловкость Ханимена. Словом, они не жаловали друг друга, но поскольку наш священник связан родством с почтенным семейством Ньюкомов, то, бесспорно, заслуживает, чтобы ежу была отведена страница-другая в данном жизнеописании.

Настал четверг, а с ним и обед у мистера Шеррика, на который приглашен был также мистер Бинни с домочадцами, дабы составить компанию сыну полковника Ньюкома. Дядюшка Джеймс и Рози привезли Клайва в своем экипаже, а миссис Маккензи осталась дома, сославшись на головную боль. С домовладельцем она обходилась весьма надменно ж гневалась на брата за то, что он ездит к таким людям в гости.

– Видишь, Клайв, до чего я люблю нашу милую малютку Рози, ради нее я терплю все выходки ее маменьки, - говорит мистер Биннж.

– Ну, дядюшка!
– восклицает малютка Рози, но старый джентльмен целует ее и она замолкает.

– Да-да, - настаивает он, - у твоей маменьки ужасный характер, голубушка, и хотя ты никогда не жалуешься, это не причина, чтобы и мне молчать. Ты же не станешь на меня ябедничать (опять: "Ну, дядюшка!"), и Клайв не станет, я знаю. Эта малютка, сэр, - продолжает Джеймс, взяв племянницу за ручку и с нежностью глядя в ее милое личико, - единственное утешенье своего старика дядюшки. Надо было мне выписать ее к себе в Индию, а не возвращаться в вашу огромную мрачную столицу! Это Том Ньюком уговорил меня сюда ехать, а теперь я уже слишком стар, чтобы возвращаться обратно, сэр. Где палка упала, там ей ж лежать. В Индии Рози через месяц увели бы из моего дома. Явился бы какой-нибудь молодец и забрал ее у меня, а теперь она обещала мне, что никогда не покинет своего старого дядю Джеймса, не так ли?

– Да, дядюшка, никогда!..
– ответила Рози.

– Мы ведь не желаем влюбляться, правда, детка? На хотим страдать и терзаться, как иные молодые люди, таскаться по балам из вечера в вечер и гарцевать по Парку, лишь бы только взглянуть на предмет своих воздыханий, правда, Роза?

Рози покраснела. Очевидно, они с дядюшкой Джеймсом были прекрасно осведомлены о любовных делах Клайва. Собственно, покраснели и на переднем и на заднем сиденье одновременно. Уж какие там секреты, если миссис Маккензи и миссис Хобеон тысячу раз обсуждали эту тему.

– Малютка Рози, сэр, пообещала взять на себя заботы обо мне по эту сторону Стикса, - говорил между тем дядя Джеймс, - и кабы ее оставили в покое я дали здесь управляться без мамы, - нет, ничего плохого я больше о ней не скажу, - нам жилось бы ничуть не хуже.

– Я непременно напишу для Рози ваш портрет, дядюшка Джеймс, - весело сказал Клайв.

И Рози ответила: "Благодарю вас, Клайв", - и, протянув ему ручку, взглянула на него так кротко, ласково и безмятежно, что Клайв невольно был очарован таким чистосердечием и невинностью.

– Quasty peecoly fiosiny, - проговорил Джеймс на отличной шотландской разновидности итальянского: - e la piu bella, la plu cara ragazza, ma la mawdry e il diav... {Эта маленькая Розина очень красивая, очень милая девица, а мать - черт... (искаж. итал.).}

– Ну, дядюшка, - опять вскричала Рози, а Клайв рассмеялся этой неожиданной попытке дяди Джеймса изъясняться на иностранном языке.

– А я думал, Рози, ты ни слова не понимаешь на этом сладкозвучном наречии! Ведь это Lenguy Toscawny in Bocky Romawny {Тосканский язык в устах римлян (искаж. итал.).} - я прибегнул к нему, дабы порадовать слух этой молодой мартышки, погулявшей по свету.
– Тут они как раз въехали на Сент-Джонс-Вуд и остановились перед красивой виллой мистера Шеррика, где узрели преподобного Чарльза Хажимена, вылезавшего из щегольской коляски.

В гостиной висело несколько портретов миссис Шеррик того времени, когда она играла на театре; портрет кисти Сми, на котором Бетси, но словам возмущенного Шеррика, и в половину не была так хороша, как в жизни; гравированное изображение ее в "Артаксерксе" с подписью "Элизабет Фолторп", отнюдь не представлявшей образец каллиграфии; приветственный адрес, поднесенный ей в "Друри-Лейн" в конце триумфального сезона 18.. года благодарным и преданным другом Адольфу сом Смэкером, директором труппы, год спустя, как известно, затеявшим против нее тяжбу, и другие трофеи служения трагедийной музе. Однако Клайв к немалой своей потехе заметил, что столики в гостиной теперь завалены теми же книгами, что у принцессы де Монконтур, и всевозможными предметами церковного обихода французского и немецкого происхождения, уже знакомыми большинству моих читателей. Здесь имелись жития святых Ботибола Излингтонского и Виллибальда Бейракрского с портретами сих исповедников. Еще лежала "Легенда о Марджори Доу, великомученице и девственнице" с двойным благолепным фронтисписом, изображающим: 1) как оная святая особа продает свою перину, дабы помочь беднякам, и 2) как она, иссохшая от болезни, возлежит на соломе. Здесь был "Старый Кровопийца, обративший свои помыслы к богу. Рассказ для детей, сочиненный одной дамой", с предисловием, которое было помечено датой - "Канун, праздника Святого Чада" и снабжено подписью "Ч. Х". "Проповеди, читанные преподобным Чарльзом Ханименом в часовне леди Уиттлси", "Юношеские стихотворения Чарльза Ханимена, магистра искусств", "Житие благочестивой леди Уиттлси" его же пера и тому подобное. Итак, Чарльз Ханимен был представлен здесь своими литературными трудами, а в корзине для рукоделья лежал кусок берлинского шитья с тем же готическим орнаментом, который вышивала принцесса де Монконтур и который мы позднее лицезрели украшающим кафедру в часовне Чарльза. Приветливые хозяйки встретили Рози очень приветливо, и когда джентльмены после обеда остались одни за вином, Клайв увидел, как Рози и Джулия прогуливаются вместе по саду в этот приятный летний вечер и рука мисс Джулии обвивает стан его маленькой приятельницы; и тут он невольно подумал о том, какую прелестную картину они собой представляют.

– Моя дочка ничего, а? Есть на что посмотреть, - с гордостью сказал отец.
– Пойдите-ка сыщите еще таких двух красавиц.

Чарльз со вздохом промолвил, что есть такая немецкая гравюра "Две Леоноры", она как раз и припомнилась ему при виде этих двух столь различных типов красоты.

– Хотелоеь бы мне их написать, - сказал Клайв.

– Так за чем же дело стало, сэр?
– удивился хозяин.
– Разрешите предложить вам первый заказ, мистер Клайв. Напишите мне портрет Джулии, а за ценой я не постою. Я уж не помню, сколько взял этот старый мошенник Сми за портрет Бетси.

Клайв ответил, что он с охотой, только вот хватило бы умения. Мужчины ему удаются, а дамы пока что не очень.

– Ваши портреты, писанные в казармах Олбени-стрит, - великолепны. Я их видел, - сообщил мистер Шеррик; заметив, что его гость несколько удивлен подобным его знакомством, Шеррик добавил: - Вы, наверно, думаете, что тамошние господа слишком уж для меня важные? Но право, я часто там бываю. У меня со многими из них дела; были и с капитаном Белсайзом и с графом Кью этот джентльмен, прирожденный аристократ и всегда расплачивался по-барски. У меня было не одно дело с его сиятельством!

По лицу Ханимена скользнула улыбка; и поскольку на громкие уговоры мистера Шеррика выпить еще никто не откликнулся, гости встали из-за стола, сервированного необычайно роскошно, и перешли в гостиную, послушать музыку.

Музыка была только серьезного и классического характера, до того серьезного, что можно было слышать, как Джеймс Бинни в своем углу аккомпанирует храпом певицам и роялю. Но Рози была в восторге от пения хозяек, и Шеррик сказал Клайву:

– Хорошая она девочка, право! Очень мне нравится. Совсем не завидует Джулии, что та поет лучше, и слушает с удовольствием, как все мы. У ней тоже милый голосок. Мисс Маккензи, если вы надумаете сходить в оперу, пришлите мне записочку в мою Вест-Эндскую контору или в Сити. У меня ложи на каждую неделю, и я буду рад услужить вам, чем могу.