Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 1)

– Ну, будет!
– говорит Клайв, топнув ногой, и решительно проходит с Томми на руках мимо свирепой стражницы; мы спускаемся по лестнице и попадаем наконец на улицу - на волю. Может быть, лучше было бы не описывать столь подробно эту часть жизни бедного Клайва?

^TГлава LXXVI^U

Рождество в Розбери

Мы знавали нашего друга Флорака под двумя аристократическими титулами, а теперь вот пришло время поздравить его еще и с третьим, хотя ни он сам, ни его супруга не пожелали им воспользоваться. Незадолго перед тем скончался его родитель, и мосье Поль де Флорак волен был отныне подписываться герцогом Д'Иври, однако он отнесся к этому с полным равнодушием, а родственники его жены не допускали и мысли о том, чтобы она из принцессы превратилась в простую герцогиню. Посему эти милые люди так и остались принцем и принцессой, только, в отличие от других подобных особ, они не забывали своих друзей.

После смерти отца Флорак отбыл в Париж для улаживанья дел, сопряженных с отцовским наследством, но, пробыв недолго на родине, возвратился к началу зимы в Розбери, чтобы вновь предаться излюбленному спорту, в коем он немало отличался. В наступившем сезоне он выезжал на охоту в черном, отказавшись от своего щегольского охотничьего костюма, а с ним вместе в от прежних юношеских замашек. Он заметно располнел, а возможно, просто перестал стягиваться в поясе, что придавало ему раньше определенную стройность. А когда он снял траур, стало заметно, что бакенбарды его тоже, словно бы из сочувствия, поседели.

– Я отступаю перед возрастом, мой друг, - говорил он прочувствованно. Мне ведь уже не двадцать и даже не сорок.

Он больше не ходил в розберийскую часовню, зато каждое воскресенье исправнейшим образом ездил в католическую капеллу расположенного по соседству замка К. За обедом в Розбери нам теперь неизбежно составляли компанию какие-нибудь служители церкви, одного из коих я склонен был полагать духовником его высочества.

Возможно, что причиной упомянутой перемены в поведении Поля было присутствие в Розбери его матери. Обходительность и почтение, которым он окружал графиню, были безграничны. Будь мадам де Флорак наследницей престола, и тогда она не могла бы ждать более изысканной учтивости, чем та, какую выказывал ей сын. Я думаю, что эта скромная от природы женщина тяготилась иными из ее проявлений; но Поль был из числа людей, очень полно выражающих свои чувства, и разыгрывал в жизни всевозможные роли с превеликим рвением. Например, в качестве любителя наслаждений он был повесой, каких мало. Молодого человека изображал безрассудно юным, и притом в течение на редкость долгого времени. В ролях сельского помещика или дельца он стремился даже в одежде соответствовать принятому амплуа и своей точной игрой немало напоминал Буффе и Фервилля на театре. Интересно, не надумает ли он, когда окончательно состарится, носить паричок с косичкой, как то делал старик, его батюшка? Так или иначе, но сейчас этот славный человек исполнял благородную роль - роль почтительного сына при вдове-матери, каковую он на склоне лет окружает уважением и любовью. Он не только испытывал все эти похвальные чувства, но еще, по своей привычке, щедро делился ими с друзьями. Он открыто лил слезы, ничуть не стесняясь присутствием прислуги, чего ни за что не сделал бы англичанин; а когда мадам де Флорак покидала после обеда столовую, он сжимал мою руку и говорил со слезами на глазах, что его матушка - ангел.

– Вся ее жизнь была сплошным испытанием, мой друг, - приговаривал он обычно.
– Так не мне ли, по чьей вине пролила она столько слез, постараться осушить их?!

Разумеется, все его истинные друзья поощряли его в столь благочестивом намерении.

Читатель уже знаком с этой дамой по ее письмам, попавшим ко мне в руки чуть позднее описываемых здесь событий; моя супруга тоже некогда удостоилась чести быть представленной мадам де Флорак в Париже нашим милым другом, полковником Ньюкомом; и когда я на Рождество прибыл в Розбери, то увидел, что моя жена и дети успели уже завоевать любовь доброй графини. С женой сына она держалась отменно учтиво, хотя и несколько церемонно. Она была признательна мадам де Монконтур за великую доброту, проявленную той к ее сыну. Сходившаяся лишь с немногими людьми, графиня едва ли могла особенно сблизиться со своей вполне заурядной невесткой. В свою очередь, мадам де Монконтур испытывала перед свекровью благоговейный трепет и, будем справедливы к сей достойной даме, обожала и почитала мать Поля всем своим простодушным сердцем. По правде говоря, мне думается, что почти все так же благоговели и трепетали перед мадам де Флорак, за исключением детей: те доверчиво тянулись к ней, как бы по воле инстинкта. Стоило ей взглянуть на эти детские личики и младенческие улыбки, как глаза ее утрачивали свое обычно грустное выражение. Неизъяснимая нежность озаряла ее черты, и лицо ее светилось ангельской улыбкой, когда она наклонялась над ними, чтобы приласкать их. Ее обращение с малышами и вообще весь ее облик и манеры; ее тихая грусть; сочувствие к горюющим и жалость к страждущим; ее душевное влечение ко всем детям и похожая на муку любовь к своим собственным; какое-то полное достоинства равнодушие по отношению к земным делам, словно ее обиталище не здесь и все помыслы обращены в иной, лучший мир, - все эти качества мы с Лорой уже однажды встречали в другом человеке и любили мадам де Флорак за то, что она напоминала нам нашу матушку. В подобных женщинах добрых и чистых, терпеливых и преданных, настрадавшихся и кротких - мне видятся последовательницы Того, чье земное существование было исполнено божественной печали и любви.

Но как ни была добра ко всем нам графиня, главной ее любимицей оставалась Этель Ньюком. Узы самой нежной дружбы связывали обеих женщин. Старшая постоянно ездила к младшей в Ньюком-парк; а когда мисс Этель, что бывало теперь нередко, появлялась в Розбери, мы прекрасно видели, что им хочется побыть вдвоем, и, сознавая это, уважали то чувство, которое направляло друг к другу эти любящие души. Как сейчас вижу эти две высокие стройные фигуры: они медленно прогуливаются по садовым дорожкам и сворачивают в сторону, завидев поблизости играющих детей. О чем была их беседа? Я никогда не спрашивал. Возможно, Этель и не открывала того, что было у нее на сердце, и тем не менее ее собеседница, несомненно, знала все. Ведь женщины слышат даже невысказанные печали своих близких и врачуют их безмолвным утешением. Уже в том, как старшая обнимала на прощание свою младшую подругу, было что-то необыкновенно трогательное, похожее на благословение.

Посовещавшись с особой, от которой у меня не было тайн, мы почли за лучшее не рассказывать пока друзьям, где и в каких условиях я нашел нашего милого полковника; по крайней мере, дождаться удобного случая, когда можно будет сообщить эту-новость тем, кто действительно был к нему привязан. Я рассказал, что Клайв много работает и надеется на успех. Простодушная мадам де Монконтур удовольствовалась моими ответами на ее расспросы о нашем друге. Этель спросила только, здоровы ли ее дядя и кузен, и раза два осведомилась, как поживают Рози и малыш. Тогда-то жена и открыла мне (а я, в свою очередь, не утаю от читателя), что Этель всей душой стремилась облегчить участь своих разорившихся родственников и что именно по поручению мисс Ньюком Лора сняла и обставила ту квартиру, где, как полагала эта доброхотка, обитал сейчас Клайв с отцом, женой и ребенком. Еще жеена рассказала мне, как сокрушалась Этель, узнав о банкротстве дядюшки, и как желала бы помочь ему, да боится задеть его гордость. Однажды она даже рискнула обратиться к нему с предложением денег; но полковник сдержанным и корректным письмом отказался быть обязанным своей племяннице, о каковом обстоятельстве никогда не заикался ни мне, ни еще кому-либо из друзей.

И вот я провел в Розбери уже несколько дней, а окружающие по-прежнему оставались в неведении относительно истинного положения дел в семействе Клайва. Наступил сочельник, и, как было ранее условлено, прибыла Этель Ньюком с детьми, покинув унылый дом в Ньюком-парке, где почти не появлялся уже сэр Барнс со времен своего двойного поражения. По случаю Рождества большая зала виллы в Розбери была разукрашена ветками остролиста. Флорак прилагал все старания к тому, чтобы получше принять друзей и сделать праздник веселым, хотя, сказать по чести, он протекал довольно безрадостно. Впрочем, дети были счастливы, им хватало развлечений; они участвовали в торжествах местной школы, в раздаче бедным теплой одежды и одеял, резвились в садах мадам де Монконтур, живописных и ухоженных даже в зимнюю пору.

Рождество справляли в семейном кругу, поскольку траур не позволял мадам де Флорак присутствовать на большом съезде гостей. Поль сидел за столом между своей матушкой и миссис Пенденнис; мистер Пенденнис занимал место напротив, слева и справа от него - мадам де Монконтур и Этель. Между двумя этими группами разместилось четверо детей, на которых мадам де Флорак взирала с неизменной нежностью, а добрейший из хозяев с трогательной предупредительностью старался исполнить каждое их желание. Вид всей этой детворы умилял его душу.

– Pourquoi n'en avons-nous pas, Jeanne? He! pourquoi n'en avons-nous pas {Отчего у нас нет детей, Жанна? Отчего? (франц.).}, - говорил он, называя жену по имени.

Бедная женщина ласково глядела на мужа и вздыхала, а затем, наклонившись к тому ребенку, что был поближе, накладывала ему на тарелку целую гору пирожного. Мама Лора и тетя Этель бессильны были воспрепятствовать ей. Это же на редкость легкое и полезное для желудка пирожное! Браун специально приготовил его для детей. "Для этих ангелочков!" - добавляла принцесса.

А дети были счастливы: они радовались тому, что им разрешают так поздно сидеть за обедом; радовались всем милым развлечениям этого дня, веткам остролиста и омелы, подвешенным на потолке, - омелы, под которой галантный Флорак, большой знаток английских обычаев, клялся непременно воспользоваться нынче своим особым правом. Но ветки омелы обвивали лампу, лампа висела над самой серединой огромного круглого стола, и то невинное удовольствие, которое мечтал позволить себе мосье Поль, было ему недоступно.

За десертом наш хозяин, окончательно развеселившись и придя в ажитацию, стал произносить нам "des speech" {Речи (искаж. англ.).}. Он провозгласил тест за здоровье прелестной Этель, потом за здоровье прелестной миссис Пенденнис, а потом за здоровье "своего доброго, славного и счастливого друга, Пенденниса!.. Счастливого тем, что он обладает такой женой и еще пишет книги, которые подарят ему бессмертие", и прочее и прочее... Малыши восторженно хлопали в ладоши, хохотали и кричали хором. Когда же обитатели детской и их попечительницы собрались уходить, Флорак объявил, что он имеет еще кое-что сказать, а вернее, хочет произнести еще один тост, последний, и попросил дворецкого наполнить все бокалы. И он предложил выпить за здоровье наших друзей - Клайва и его родителя, доброго и храброго полковника!