Нюма, Самвел и собачка Точка

— Хорошо, что ты хочешь сказать?! — воскликнул Сеид.

— Хочу сказать что?! — пылала Лаура. — Хочу сказать… Этих начальников, которые ищут в чужом кармане себе деньги… И дураков, которые им помогают… Я бы не знаю, что сделала! Уф-ф-ф… Клянусь мамой!

— И главное, столько лет! — поддержал Сеид жену. — Еще со времен Османской империи дурят народы. То с одной, то с другой стороны…

— Клянусь, я знаю от кого человек родился! — не утихала Лаура. — Человек родился от барана! Как они кричали, чтобы я разошлась с мужем. Особенно надрывался Грант, сосед с пятого этажа. Зараза…

— Ты Гранту давно нравилась, я замечал, — смеялся Сеид. — Он думал…

— Ты, Сеид, тоже дурак, — на мгновение Лаура запнулась и вновь точно вскочила на коня. — Он кричал: «Зачем тебе муж другой нации?! Мало хороших наших мужчин?!» После таких слов я Гранту по морде дала! Сеид видел!

— Сеид, что? Слышал и молчал? — заметила Евгения Фоминична. — Даже не верится.

— Ара, что он мог сделать? Весь двор так думал! Кричали, чтобы Сеид отдал им Карабах, идиоты…

— Не все кричали! — справедливым тоном оборвал Сеид. — Манукяны…

— Манукяны?! — переспросила Лаура. — Манукяны, да! Старик Манукян вышел на балкон, как большевик Киров, и сказал: при чем тут нация, если любовь! Клянусь мамой!

«Как они любят клясться, — думал Нюма. — И Самвел такой же: как что — клянется!» — Нюме сейчас было хорошо… Он, кажется, уже опьянел. Он ел вкусную еду — ведь, кроме долмы, на столе было много кавказской еды… Он млел, когда Женя обращалась к нему с каким-нибудь пустяком. И, не вникая в суть, смотрел, как в глубине ее глаз зажигались синие огоньки… Еще эти люди: Сеид, чей внешний облик продолжал тревожить память, и его жена, боевая дама с таким романтичным именем… То, о чем они говорили, уже не возмущало Нюму. Он этим долго болел после рассказов Самвела. И переболел. История Сеида и его жены звучала, хоть и дико, но не внове.

Нюма видел перед собой пылающее гневом лицо моложавой привлекательной женщины. Несколько полноватой, вероятно, вполне во вкусе ее мужа… И думал — зачем он здесь? Ему хотелось видеть только Женю. Посидеть, поговорить, вспомнить. Ведь у него почти никого не осталось от той жизни, мелькнувшей, как след молнии…

А то, что происходило где-то на Кавказе, за много тысяч километров от этого дома на улице Скороходова, честно говоря, его сейчас беспокоило куда меньше, чем свалившиеся на него проблемы. И самая болезненная — потеря собачки…

— Я пойду, Женя, — Нюма поднялся из-за стола.

— Хорошо, Наум, — Евгения Фоминична направилась в прихожую следом за Нюмой. — Сеид тебя немного проводит.

— Зачем? Я и сам…

— Проводит, проводит! — настойчиво проговорила хозяйка. — По-моему, ты слегка опьянел. А у нас бомжи совсем обнаглели…

Сеид надел свою куртку и предупредительно раскинул плащ гостя в терпеливом ожидании.

— Не пропадай, Наум, — Евгения Фоминична обняла крепкие плечи Нюмы и проговорила не без удивления: — А ты еще, Наум, ого-го. Молодец, не сдаешься.

— Держусь, — пробормотал Нюма, касаясь губами вялой щеки хозяйки.

Он влез в свой утепленный плащ и натянул вязаную шапочку. Отчего круглое лицо Нюмы приобрело детское выражение.

— Звони, Наум, не пропадай, — напоследок в спину гостя произнесла Евгения Фоминична. — И я буду звонить.

Что-то буркнув через плечо, Нюма направился к лифту. Он и впрямь немного перебрал.

— Замечательная женщина, — Сеид нажал кнопку вызова. — И прекрасный специалист по печатным платам. Она часто приезжала к нам на комбинат…

Наум смотрел в тощее лицо провожатого. И вновь им овладела мысль, что он уже встречал этого человека. Просто наваждение…

— Напрасно вы меня провожаете, Сеид, — проговорил Нюма, ступая в кабину лифта. — Конечно, спасибо… Но напрасно.

У Нюмы появилось ощущение, что Сеид провожает его не только из вежливости.

После света хилой лампочки в подъезде улица встретила их глухой темнотой и липким холодом. Где-то в конце квартала улица Скороходова пересекала Кировский проспект, в просвете которого, подобно зайцам в тире, шмыгали автомобили…

— Возвращайтесь, Сеид, — остановился Нюма. — Тут вполне спокойно…

— Я вот что хотел сказать, Наум… Извините, я не знаю вашего отчества…

— Ничего, ничего, — поторопил Нюма.

— Когда Женя что-то сказала о вашей собачке, я вспомнил вас… Вы приходили на рынок менять доллары.

— Да, да! — воскликнул Нюма. — И я думаю: где вас видел? Просто измучился… Только моя собачка пропала.

— Она не пропала. Ее присвоил Толян.

— Какой Толян?! — Нюма повернулся, чтобы лучше видеть Сеида.

— Вы его не знаете. Один бандюган. Он из тех, кто крышует Сытный рынок. Еще у него несколько точек. Какие-то магазины на Пушкарской. Скупка на Большой Разночинной…

— В подвале? — заволновался Нюма.

— Что в подвале? Скупка? Не знаю. Может быть, — Сеид пожал плечами. — Словом… Ваша собачка забежала на базар, а тут появился Толян, кассу у меня снимать. — Сеид запнулся и догадливо тронул Нюму за плечо. — Ах, черт… Я вспомнил! Толян еще спросил у меня и у Илюши-чайханщика — не поминал ли хозяин собачки скупку на Большой Разночинной?!

Нюма и Сеид стояли молча, словно вникая в сказанное. Каждый по-своему…

— У меня к вам просьба, Наум, — проговорил Сеид. — Не рассказывайте Жене, чем я занимаюсь. Ей будет очень неприятно…

— Ну, что вы, Сеид! Даю вам слово. Такое время, — волновался Нюма. — А вы не знаете, где живет этот Толян?

— Понятия не имею, — развел руками Сеид. — Он приезжает с дружбанами, снимает кассу. И уезжает. Может быть, чайханщик знает, но вряд ли он захочет вмешиваться… Сами понимаете.

— Конечно, конечно, — пробормотал Нюма.

Распрощавшись с Сеидом, он поспешил к Кировскому проспекту…

Несмотря на непозднее время, проспект был по-субботнему пустоват и хмур. Красивые в дневном свете здания, сейчас глухо сливались друг с другом, разлучаясь лишь при встречных улицах, чтобы, минуя их, вновь взяться за руки в немом каменном экстазе. Еще никогда путь домой, на Бармалееву, не казался Нюме таким долгим и нудным. Хотя идти было всего ничего — до Большого, а там налево и несколько еще кварталов… Проспект словно процеживал Нюму своим тупым предзимним равнодушием.