Нюрнбергские призраки. Книга 1

— Сегодня зубным врачам в Германии приходится рвать зубы пациентам через нос, — вступил в разговор человек в ободранной солдатской форме.

— Это еще почему?

— Почему? — не торопясь повторил бывший солдат. — Да потому, что немцы боятся открыть рот. — И добавил: — Ах, если бы мы не начали эту, как потом стали говорить, навязанную нам войну…

«Иронизируешь, подонок?» Адальберт мысленно выругался.

— А ты подумал, где бы мы сейчас были, если бы нами не руководил фюрер? — вступил в разговор один из соседей Адальберта.

— Могу ответить, — сказал солдат, — спокойно спали бы у себя дома, в своих постелях, вот где!

Разговор снова вернул Адальберта к мучительной мысли: что ждет его в Нюрнберге? С тех пор как он еще на берлинском вокзале, одной рукой прижимая к груди свой драгоценный, хотя и значительно полегчавший рюкзак, а другой пробивая себе путь среди устремившейся к вагону толпы, втиснулся в узкий проход, а потом отвоевал себе место с краю, закрыл глаза и отключился от всего, что осталось позади: от берлинских развалин, подвалов, где провел так много ночей, от дома Крингеля, от Марты и старика Кестнера, с которым часами беседовал о настоящем и будущем Германии, от больницы, где сделали из него урода, — с тех пор мысли о доме и Ангелике не оставляли его…

Лучшие годы своей жизни Адальберт прожил в Нюрнберге, одном из красивейших городов Баварии. Сейчас Нюрнберг стоял перед его закрытыми глазами прежний — ярко освещенный летним солнцем, с поблескивающими шпилями церквей, часовнями, великолепными памятниками, прославившими город на всю Германию, добротными домами и широкими улицами, по которым мчались машины, с толпами гуляющих по тенистым аллеям… И опять Адальберту показалось, что среди этих людей он видит свою Ангелику, свою любимую жену, она протягивает к нему руки, улыбка и слезы на родном лице. Адальберт мысленно рвался к ней, ощущал ее в своих объятиях… И в этот момент, как в зеркале, он снова увидел свое изуродованное лицо.

О, это ужасное лицо! Как будто к нему прикоснулись когти «Железной девы» — орудия пыток, до самого последнего времени хранившегося как реликвия в одной из башен замка Кайзершлосс, где в былые времена постоянно толпились туристы. Еще недавно Адальберт был счастлив, что перестал быть похожим на себя. В этом он видел залог своей безопасности… Да и зачем ему быть красавцем? Он уже не так молод, женат на любимой женщине, а для того, чтобы осуществить свое давнишнее желание иметь ребенка — обязательно мальчика, — красивого лица не требуется.

Как объяснить Ангелике все это?.. Неужели она не поймет, что у него не было другого выхода? Или оказаться в руках русских, или «похоронить» прежнего Адальберта.

«Похоронить»? Нет! У него изменилось лицо, но не душа! Пусть фюрер мертв, пусть ближайшие его соратники арестованы и находятся под судом — варварским, незаконным, издевательским, — ничто не может поколебать его убежденности в правоте дела национал-социализма.

А Гели? Любимая Ангелика? Осталась ли она прежней? Верна ли идеалу, которому ее муж посвятил всю свою жизнь? Да, он верил: Ангелика не предаст его…

Но жива ли она? Адальберт опять почувствовал страх. А вдруг она похоронена под руинами? Или заключена в американском застенке как жена бригадефюрера СС?

Нет, нет! Адальберт оборвал поток страшных мыслей. Этого не может, не должно быть! Он не задавал себе вопроса: почему? Логика тут бессильна, Адальберт верил, что его судьба и судьба Ангелики связаны, слиты воедино — он верил в чудо, верил, что города Германии, и прежде всего Берлин и Нюрнберг, поднимутся из руин, что Англия, Америка и Франция вступят в кровопролитный бой с большевизмом, что дух национал-социализма воспрянет в душах истинных немцев, и тогда все, все вернется…

Подсудимые

В один из дней, когда Адальберт скитался по Берлину, ночуя в подвалах и развалинах, в кабинет полковника Бэртона Эндруса — ему предстояло стать начальником тюрьмы в Нюрнберге, где должен был происходить судебный процесс, — ввели задержанного американскими солдатами Германа Геринга.

Он был одним из тех военных преступников, которых выловили союзные войска и сгруппировали в люксембургском городе Мондорф-ле-Бэн, чтобы впоследствии перевезти в Нюрнберг.

Во временную тюрьму был переоборудован мондорфский «Пэлис-Отель», и Эндрус приступил к знакомству с преступниками.

Герман Геринг был одет в небесно-голубую форму люфтваффе и весил 132 килограмма. Он привез с собой шестнадцать чемоданов, украшенных монограммами, — свои «личные вещи». Он обливался потом.

После короткого допроса Геринга отвели в камеру, а вещи Эндрус приказал тщательно проверить. Во время осмотра в одном из чемоданов была найдена баночка «Нескафе», а на дне ее, прикрытая кофейным порошком, крохотная ампула с цианистым калием. Другая ампула оказалась вшитой в один из мундиров рейхсмаршала. Опись всевозможных драгоценостей, которыми были набиты чемоданы, заняла несколько часов. Затем перед Эндрусом предстали Кейтель, Дениц и другие.

Вскоре в Люксембург был прислан самолет, чтобы доставить в Нюрнберг еще пятнадцать военных преступников, содержавшихся в мондорфской тюрьме. Эндруса весьма беспокоил вопрос охраны арестованных, и он отправился к военному коменданту Баварии генералу Паттону.

Резкий в движениях, широкоплечий генерал, отличавшийся, по общему впечатлению, солдафонской грубостью, — однажды он ударил по лицу раненого солдата, лежавшего на госпитальной койке, только за то, что ему не понравилась форма ответа на какой-то заданный им, Паттоном, вопрос, — принял Эндруса сухо и формально. Паттон недвусмысленно дал понять начальнику нюрнбергской тюрьмы, что суд над людьми, проявившими себя непримиримыми врагами большевиков, он считает полным абсурдом и убежден, что этот суд в конце концов будет сорван.

Однако вопреки убеждению Паттона преступники находились в тюрьме, примыкающей к нюрнбергскому Дворцу юстиции.

В семь утра окошечки в дверях камер раскрывались, и заключенные получали завтрак. Полчаса спустя приходили военнопленные, чтобы в присутствии американских, солдат забрать миски, ложки и кружки. Через некоторое время окошечки вновь раскрывались, и каждому заключенному передавали метлу и тряпку — они сами наводили порядок в своих камерах. Затем они читали или готовились к защите. Несколько позже получали по чашке воды или, если было очень холодно, горячий кофе. Переговариваться военнопленным и заключенным было строжайше запрещено. Не разрешалось разговаривать даже с парикмахером, стражник в этих случаях всегда стоял рядом, чтобы предотвратить попытку самоубийства с помощью бритвы.

Раз в день доктор Пфлюкер совершал обход. После этого наступало время прогулки, и заключенные в сопровождении стражников выходили во двор. Тем временем камеры обыскивались. Если заключенный хотел получить какую-либо книгу из библиотеки, он мог пойти и выбрать то, что ему было нужно. В распоряжении заключенных были шахматы, колоды карт. Ежедневно тюремный офицер совершал обход и выслушивал жалобы. Обед был в полдень — как правило, суп, мясное блюдо, овощи и хлеб. Ровно в шесть заключенные ужинали. По вечерам во вторник и пятницу они принимали душ. Читать или работать им позволялось до половины десятого.