Нюрнбергские призраки. Книга 1

Конечно, легенду на всякий случай Адальберт придумал и сейчас решил ею воспользоваться. Итак, он, военнослужащий вермахта, помог бежать трем русским коммунистам, был судим, за недостаточностью улик не расстрелян, а заключен в Аушвитц, где ему довелось пройти все круги ада, — дальнейшее уже совпадало с его собственным опытом, о пытках и издевательствах Адальберт мог рассказать без запинки.

Но вместо расспросов Гамильтон произнес:

— Вы долго заставили себя ждать, герр Хессенштайн.

— Что?.. Что вы этим хотите сказать? — растерялся Адальберт.

— Только то, что я занял верхний этаж в надежде, что вы рано или поздно вернетесь сюда, в свой дом.

— Я не понимаю…

— Вы все понимаете, герр Адальберт Хессенштайн, бригадефюрер СС, — глядя прямо ему в глаза, жестко сказал Гамильтон.

Чутьем гестаповца Адальберт сразу почувствовал, что этот Гамильтон не простой газетчик и служба в «Старз энд страйпс» скорее всего для него такая же «крыша», легенда, как для него, Адальберта, история с «жертвой фашизма». Итак, сомнений не было: американец устроил ему ловушку в собственном доме.

В столовой появилась сияющая Ангелика, она успела переодеться в легкое домашнее платье, на подносе дымились три кофейные чашечки.

— Надеюсь, вы не скучали? — светским тоном спросила она.

— Нет, мы отлично развлекли друг друга, — без тени иронии ответил Гамильтон. — Разумеется, если можно считать развлечением рассказ о тех муках, через которые прошел герр Квангель.

Ангелика почувствовала напряженность, царившую за столом, но отнесла ее на счет сложившейся ситуации: оба они, конечно же, испытывали неудобство, Адальберт — потому что ему придется жить в собственном доме на положении квартиранта, Гамильтон — потому что занимает половину дома и является причиной этого неудобства.

Гамильтон первым допил свой кофе и встал.

— Прекрасный кофе. Спасибо, фрау Хессенштайн, к сожалению, надо идти.

Адальберт поднялся следом.

— Если разрешите, я провожу…

Возле лестницы, уже поставив ногу на ступеньку, Гамильтон повернулся к Адальберту.

— Влево от дома есть маленький ресторан, я думаю, что в наших общих интересах встретиться там завтра, ну, скажем… в четыре часа. — И преувеличенно громко закончил: — До свидания, герр Квангель. Еще раз — со счастливым возвращением.

Когда Адальберт вернулся, Ангелика, склонившись, протирала тряпкой полированную поверхность стола.

— Ангелика, слушай, — тихо сказал Адальберт, опираясь на спинку стула, — он все знает.

— Все знает?! — недоуменно переспросила она. — Но что именно?

— Мое настоящее имя. Мы в мышеловке, Ангелика.

Она бессильно опустилась на стул.

— Но как это может быть? — спросила Ангелика со страхом и недоверием. — Он журналист, не имеет никакого отношения к твоей работе, никогда не был в Берлине…

— Он не тот, за кого себя выдает. Повторяю, для нас он страшен.

— И что же делать теперь? — с отчаянием спросила Ангелика. — Неужели опять начнутся твои скитания?

— Нет, — Адальберт покачал головой, — этого я больше не выдержу. Я буду жить здесь, с тобой. Сейчас пойду к Браузеветтеру, возьму свой рюкзак, и пусть будет что будет.

…У Браузеветтера Адальберт застал четырех незнакомцев.

Хозяин представил Адальберта, довольно напыщенно сказав при этом, что если национал-социализму в Германии суждено возродиться, то усилиями именно таких людей, как Хессенштайн. Они пожали друг другу руки и снова принялись обсуждать план операции по захвату заключенных. Судя по тому, что они говорили, план был близок к осуществлению — осталось раздобыть еще три грузовика и оружие…

Адальберт задал несколько отрезвляющих вопросов: известно ли «Нибелунгам» общее число солдат, охраняющих Дворец юстиции, и чем они вооружены; какое время для налета они считают наиболее благоприятным и почему. Ответы разочаровали Адальберта. Оказалось, что из ста членов организации в Нюрнберге сейчас находятся не более шестидесяти… Только одно обнадеживало: американец Майкл Уиллинг передал «Нибелунгам» план охраны Дворца, его входов и выходов, а также расположения камер.

На том беседа завершилась, и члены организации распрощались с Браузеветтером и Адальбертом, назначив день следующей встречи.

— Мне кажется, — поделился своими сомнениями Адальберт, — что в плане много авантюрного. Не ясно, как в действительности обстоит дело с грузовиками, куда они повезут обвиняемых, до сих пор неизвестно, сколько солдат охраняют Дворец юстиции…

— Ты не хуже меня знаешь, что подобные дела не могут идти как по маслу, — несколько обиженно заметил Браузеветтер.

— Будущее покажет, — решил не обострять разногласий Адальберт. Он рассказал другу об Ангелике и о том, что решил вернуться в свой дом. Разговор с американцем, не выходивший из головы, Адальберт, сам не понимая почему, решил утаить.

Браузеветтер был искренне рад, что его друг вновь обрел жену и дом. Они тепло попрощались, предварительно условившись, по каким дням Адальберт будет приходить к Браузеветтеру для встречи с членами «Нибелунгов».

Он направился к себе, помахивая рюкзаком, одолеваемый тревогой, почти паникой. Кто же все-таки выдал его этому американцу? Патер Вайнбехер? Исключено, он так много сделал для Адальберта в Берлине. Врачи? Но им грозило бы длительное тюремное наказание, если бы они обмолвились кому-нибудь хоть словом о произведенной ими незаконной операции. Да и какие связи могли быть у этих людей с сотрудником американской военной газеты? Жена Крингеля или ее отец, в квартире которых он нашел приют и понимание? Нет, это тоже невероятно. Завтра предстоит встреча с этим Гамильтоном. Возможно, он сотрудник американской разведки, но от этого мало что проясняется…

Мысли Адальберта перекинулись на «Нибелунгов». Хотелось верить, что это серьезная, способная к решительному действию организация. Но что-то — главным образом ход подготовки к операции — подсказывало Адальберту, что тут есть значительный элемент самонадеянности и легковесности. Он понимал, что провал операции вызовет у американских властей поток репрессий, который может утопить не только «Нибелунгов», но и всех оставшихся в Нюрнберге национал-социалистов.

Нет, не такие люди должны стоять во главе организации. «А какие же?» — мысленно спросил себя Адальберт. Ответ пришел мгновенно: такие, например, как он, кадровый сотрудник гестапо, генерал СС. У него бы хватило решимости, энергии, умения возглавить «Нибелунгов». А то, что этот Гамильтон, знающий о его прошлом, будет жить с ним в одном доме, лишь укрепит его, Хессенштайна, безопасность.

Эту ночь Адальберт впервые за долгие месяцы провел в постели со своей любимой женой. И опять давняя мечта, владевшая им с того дня, когда они стали мужем и женой, захватила его. Адальберт хотел сына. Он вырастил бы его так, как завещал воспитывать молодое поколение фюрер, — бесстрашным, жестоким, готовым на все ради торжества национал-социалистской идеи… Ведь именно ему, сыну Адальберта Хессенштайна, в числе других молодых людей надлежит в недалеком будущем возродить Германию из праха и пепла, пролить потоки крови, уничтожая тех, кто стоит на пути четвертого рейха.