Нюрнбергский дневник
Шрифт:
Франк произнес несколько слов по поводу своего неудавшегося брака, утверждая, что его супруга и психологически, и духовно была слишком стара для него, однако предпочел не вдаваться в эту тему.
Камера Шираха. Ширах не переставал дивиться выдержкам из дневника Франка. По мнению Шираха, Франк был блестящим оратором и адвокатом — он мастерски защищал Гитлера на процессе по делу газеты «Фёлькишер беобахтер», кроме того, он был тонким ценителем и знатоком музыки, литературы и искусства. И Ширах был поражен, как такой человек мог в столь безоговорочной форме заявлять о своем одобрении массовых убийств.
Говоря о нововведенных ограничениях, Ширах с готовностью признал, что вина
— Понимаете, его же не переделать. Общеизвестный факт, что летчики — нередко народ импульсивный, эмоциональный. А он эмоционален и импульсивен сверх всякой меры — и отзывы о нем были сплошь положительными. Он сам считает себя крупной фигурой в истории, полагая, что его значимость будет зависеть именно от того, сумеет ли он сыграть до конца возложенную на него роль.
В процессе нашей беседы Ширах упомянул, что постепенно пришел к заключению, что пресловутая чистка после так называемого «путча Рема» была не чем иным, как сговором между Гитлером и Гиммлером, направленным на устранение Рема как главного препятствия на пути Гитлера к власти. В те времена Ширах, по его словам, верил в намерения Рема разжечь революционный бунт. Но теперь, осознав жестокость и агрессивность натур Гитлера и Гиммлера, он убежден, что эти два отъявленных бандита, Рем и Гитлер, были связаны некоей мрачной тайной, которая и объясняет тот факт, что Гиммлер держал Гитлера в кулаке. Казнь Рема стала обычным политическим убийством соперника, гомосексуальность была лишь предлогом! Гомосексуальность Рема была секретом Полишинеля, кроме того, только из-за нее не стали бы столь жестоким способом избавляться от него — число казненных тогда членов СА составило 60 человек, однако позже выяснилось, что всего их было около 200.
Полковник Эндрюс попросил меня составить новый план размещения обвиняемых за обедом. Помещение столовой для обвиняемых предполагалось поделить на 5 отсеков, причем в четырех из них должны были разместиться все, кроме Геринга, которому было решено отвести для приема пищи отдельный, пятый отсек. С учетом психологической восприимчивости и характера отдельных обвиняемых, а также в целях воспрепятствования Герингу влиять на них мною был предложен следующий план размещения:
1-й отсек — «молодые обвиняемые»: Шпеер, Фриче, Ширах, Функ (что обеспечивало изъятие Фриче и Шпеера из-под опеки Геринга и обеспечение возможности для Шираха убедить остальных в обмане Гитлером молодого поколения немцев и пагубности расовой политики для Германии в целом).
2-й отсек — «пожилые обвиняемые»: Папен, Нейрат, Шахт, Дёниц (находясь в этой группе, пожилые обвиняемые консервативных убеждений при поддержке Шахта обретали возможность прийти к осознанию вины Гитлера и Риббентропа и, кроме того, повлиять на Дёница, помочь ему избавиться от раздиравшего его внутреннего конфликта — «чести офицера» и собственных моральных установок).
3-й отсек — Франк, Зейсс-Инкварт, Кейтель, Заукель (Кейтеля необходимо было отделить от Геринга и предоставить ему возможность прислушаться к страстным упрекам Франка в адрес Гитлера, воспрепятствовать сознательному вытеснению своей вины и дозреть до готовности к ее признанию. В общем и целом рассчитывать на особую общительность членов данной группы между собой было бы наивно, однако здесь хотя бы отпадала проблема агрессивного непризнания ими своей вины).
4-я отсек — Редер, Штрейхер, Гесс, Риббентроп (группа самых упрямых и убежденных нацистов, в которой, однако, вследствие присутствия Штрейхера, склонного из всего делать тайну Гесса, осмотрительного и не склонного распускать язык Редера и утратившего
всякую надежду на избавление Риббентропа всякие беседы на запретные темы вряд ли могли бы стать обычаем — обвиняемые просто психически нейтрализовали бы друг друга).5-й отсек — Йодль, Фрик, Кальтенбруннер, Розенберг.
6-й отсек — Геринг.
Обеденный перерыв. Обвиняемые не скрывали недовольства, когда им было указано занять свои места за обедом в соответствии с выработанным планом. Особенно негодовал Геринг, вынужденный сидеть в одиночестве в крохотном отсеке. Формально он сетовал на недостаток дневного света и холод в помещении, хотя всем и каждому было ясно, что истинной причиной его возмущения была потеря аудитории. Франк выразил свое согласие с новым распорядком. Шахт хоть и был раздражен, однако подчеркнул, что ко мне лично антипатии не питает. Шпеер, судя по его виду, был даже доволен нововведениями. Другие из его отсека протестов не выражали. Риббентроп и Редер сидели с оскорбленным видом — им было явно не по душе принимать пищу в обществе такой фигуры, как Штрейхер. Гесс был даже горд тем, что его «угнетали» — вышагивал по пути в столовую как на параде. Но большинство обвиняемых были склонны винить во всем Геринга.
Когда они поодиночке спускались в столовую, Геринг, встав у входных дверей, пытался заглянуть каждому из них в глаза, как бы приглашая их высмеять новые американские порядки, однако все, за исключением Гесса и Редера, упорно отводили взгляд. Когда его привели к скамье подсудимых последним, он снова попытался вызвать в своих коллегах по обвинению жалость к самим себе по поводу «угнетения». Но никто из них на эту уловку не поддался.
Послеобеденное заседание. Когда обвинитель от Советского Союза стал приводить факты и детали зверских убийств женщин и детей и нанесения им тяжких увечий, Геринг моментально сник и продолжал сидеть с удрученным видом, хотя большую часть обвинений предпочел не слушать.
Вечером я навестил обвиняемых самых разных психологических типов с целью узнать их первую реакцию на нововведения тюремной администрации.
Камера Шпеера.
— Значит, вы подсунули ко мне Функа и Шираха, — веселился Шпеер. — Рано или поздно мы все же склоним эту парочку к однозначно негативной оценке Гитлера.
— Поскольку именно на меня было возложено решать, кому с кем сидеть за обедом, — ответил я, — я выбрал путь, который бы способствовал восторжествованию истины и устранению влияния Геринга, лишения его возможности оказывать давление и запугивать людей слабохарактерных.
— Это абсолютно верное решение. Геринг действительно насаждал моральный террор среди обвиняемых. Он даже пытался решать, что и когда им говорить. Я не рассказывал вам, что в самом начале процесса он подошел к Шахту и попросил его заявить судьям, что Гитлер был крайне недоволен его, Геринга, деятельностью на поприще ремилитаризации Германии? Но когда в ходе процесса Шахт заявил, что Геринг — болван по части экономики и не годится на должность «уполномоченного по выполнению четырехлетнего плана», то Геринг вдруг заявляет Шахту, что теперь подобные высказывания последнего ни к чему. Он везде совал свой нос, каждого поучал.
— Мне кажется, и Шираху, и Функу удалось бы с большей пользой для себя организовать свою защиту, окажись они за одним столом с вами и Фриче, а не с Герингом, — высказал мнение я. — Я хотел подсадить к вам и Дёница.
— Нет, так лучше, потому что в присутствии Дёница даже я ощущаю некоторую скованность.
Камера Франка. Франк снова заявил мне, что рад тому, что эра общих прогулок и общего приема пищи, неизбежно связанная с вещанием во весь голос и выслушиванием глупостей, миновала, и он теперь обрел наконец покой.