Нюрнбергский набат. Репортаж из прошлого, обращение к будущему

Кальтенбруннер: Частично это правильно, а частично неправильно. Я буду говорить относительно каждой отдельной фразы.

Эймен: Скажите нам просто, что вы считаете ложью, поскольку мы должны с этим закончить.

Кальтенбруннер: Я понимаю, что Вы хотите сэкономить время. Но здесь речь идет о том, виновен я или нет. Поэтому я должен во всех деталях высказать свое мнение по этому вопросу, иначе ни Вы, ни Суд не сможете узнать, как в действительности обстояло дело. Я очень рад, что найден этот свидетель Бехер и что у меня находится в руках его показание. Оно доказывает, вопервых, что Гиммлер в сентябре или октябре 1944 года был вынужден издать такой приказ, тот самый Гиммлер, относительно которого установлено, что он с 1939 или с 1940 года в широких масштабах занимался преступными убийствами евреев… Во-вторых, мне ясно, что Гиммлер адресовал этот приказ Полю, который был ответствен за те лагеря, где содержались евреи. В-третьих, Гиммлер мне сообщает об этом приказе, как своему противнику. Что же касается самого Бехера, то я могу сказать следующее: Гиммлер делал через Бехера самые ужасные вещи, о которых здесь говорилось. Он через Бехера и Ханнекена в Венгрии и Швейцарии освобождал евреев за поставку предметов вооружения, а позднее — за сырье и девизы… Этим приказом он хотел лишь замаскировать все дело, вывернуться из создавшегося неприятного положения и переложить всю ответственность на Поля или Кальтенбруннера… Согласно этому документу ответственным в данном случае является Гиммлер и Поль. Кальтенбруннер же должен был получить об этом документе сведения, чтобы оказаться причастным ко всему делу, а то иначе он непрестанно жаловался бы на все Гитлеру. Вот в чем смысл этого документа…

Но в этом документе содержится еще одно обвинение против меня, а именно, будто бы я дал 27 апреля строго секретный приказ Цирайсу уничтожать каждый день тысячу евреев. Я прошу Вас немедленно вызвать сюда свидетеля Геттля и спросить его, какого числа я продиктовал приказ относительно передачи лагеря со всеми заключенными противнику и отослал приказ с офицером связи в Маутхаузен. Свидетель подтвердит, что этот приказ был издан за несколько дней до 27 апреля и что, таким образом, я не мог издать 27 апреля приказа противоположного содержания.

Эймен: Подсудимый, вы слышали на этом процессе показания, связанные со значением выражения «особое обращение», не так ли? Вы слышали такие показания в этом зале Суда?

Кальтенбруннер: Да, выражение «особое обращение» упоминалось по несколько раз в день в моем присутствии и во время предварительного следствия.

Эймен: Вы знаете, что оно означает?

Кальтенбруннер: Следует предположить, что это значило смертный приговор, который не выносился судом, а определялся приказом Гиммлера, я понимаю это только в таком смысле.

Эймен: Подсудимый Кейтель показал о том, что это было общеизвестно. Не было ли вам всегда известно, что означало это выражение «особое обращение»? Ответьте пожалуйста «да» или «нет».

Кальтенбруннер: Да, я вам уже говорил об этом. Был приказ Гиммлера — могу указать также на приказ Гитлера, изданный в 1941 году — казнить без судебного разбирательства.

Эймен: Обсуждали ли вы когда-нибудь с группенфюрером Мюллером, начальником четвертого отдела, ходатайства о применении «особого обращения» к некоторым людям? Ответьте пожалуйста «да» или «нет».

Кальтенбруннер: Нет, я не знаю, что утверждает по этому поводу свидетель Шелленберг…

Эймен: Я прошу, чтобы подсудимому показали документ ПС-3839, который становится доказательством США-799. Между прочим, были ли вы знакомы с Джозефом Шпасилем?

Председатель: Отвечайте на вопрос.

Эймен: Были ли вы знакомы с Джозефом Шпасилем?

Кальтенбруннер: Шпасиля я не знал.

Эймен: Это лицо, которое дало письменные показания, находящиеся сейчас перед вами.

Кальтенбруннер: Фамилия, которая здесь написана — Иозеф Шпациль. Его я знаю.

Эймен: Может быть, вы взглянете на абзац, который начинается: «В отношении „особого обращения“…» Вы нашли это место?

Кальтенбруннер: Чтобы охватить содержание этого документа, я должен прочитать его полностью…

Эймен: Но, подсудимый, у вашего защитника есть копии всех этих документов, и я уверен, что, если что-нибудь нужно будет заявить от вашего имени, то ваш защитник позаботится о том, чтобы в соответствующее время об этом было заявлено; это будет после того, как я задам вам вопросы. Это вас удовлетворяет?

Кальтенбруннер: Нет, мне этого недостаточно. Я, во всяком случае, должен знать, о чем говорится в этом документе, раз я должен немедленно отвечать Вам.

Эймен: Хорошо, в таком случае читайте дальше.

Председатель: Подсудимый, о ваших интересах будет заботиться не только ваш защитник, но и Трибунал, который не допустит нарушения их, а сейчас вы должны отвечать на вопросы.

Кальтенбруннер: Хорошо.

Эймен: Сейчас обратимся к середине страницы и будем читать, начиная со слов:

«В отношении „особого обращения“ мне известно следующее:

Во время совещаний начальников секторов группенфюрер Мюллер часто советовался с Кальтенбруннером о том, следует ли применить по тому или другому делу „особое обращение“ или следует вопрос об „особом обращении“ обсудить. Вот пример такого разговора: Мюллер: „Скажите, пожалуйста, по делу „А“ следует применить „особое обращение“ или нет?“

Кальтенбруннер отвечал „да“ или предлагал представить вопрос на решение рейхсфюреру.

Или:

Мюллер: „Обергруппенфюрер, от рейхсфюрера СС не поступило никакого ответа в отношении применения „особого обращения“ по делу „А““.

Кальтенбруннер в этом случае отвечал: „Запросить ответ“. Бывало и так, что Мюллер вручал Кальтенбруннеру документ и просил его инструкций, как это было описано выше.

Когда подобная беседа происходила между Мюллером и Кальтенбруннером, упоминались только инициалы, так что лица, присутствовавшие на совещаниях, никогда не знали, о ком шла речь».

И затем два последних абзаца:

«Когда некоторые дела разбирались в моем присутствии, как Мюллер, так и Кальтенбруннер предлагали применить „особое обращение“ или передать рейхсфюреру СС для получения его санкции на применение „особого обращения“. По моей оценке, приблизительно в 50 процентах из этих случаев было дано одобрение на применение „особого обращения“.

Является ли содержание этого письменного показания под присягой правдой или ложью, подсудимый?

Кальтенбруннер: Содержание этого документа нельзя назвать правильным в вашем толковании, господин обвинитель… В этой связи я хочу сказать следующее: возможно, что Мюллер говорил со мной об этом, поскольку это меня очень интересовало с точки зрения внешней политики и информации.

Эймен: Часто ли у вас были совещания с вашими начальниками отделов, включая Мюллера, как это указывается в этом документе?

Кальтенбруннер: Господин обвинитель, вчера и сегодня я заявлял вам, что я, само собой разумеется, разговаривал с Мюллером, когда мы вместе обедали…

Эймен: Подсудимый, давали ли вы Мюллеру как начальнику подчиненного вам четвертого отдела инструкции, согласно которым некоторые лица, находившиеся в заключении в Берлине, должны были быть перевезены в Южную Германию или расстреляны? Для того чтобы помочь вам, я напомню, что это было в феврале 1945 года, когда русские армии стремились окружить Берлин. Отвечайте „да“ или „нет“, если можете.