o 496d70464d44c373

выращенному на кино и видео. Мои ровесники воспринимают жизнь как

очередной фильм и очень разочаровываются, если что-то не соответствует

их сценарию. Ведь все должно быть красиво, как в кино, и ты всегда

должен быть на высоте, как главный герой, который в конце остается жив,

с девушкой и чемоданом денег. Но жизнь не кино, и Бог, он не продюсер,

который требует, чтобы главный герой был симпатичен зрителям. И

зрителей не существует. А мои ровесники, и я вместе с ними никак не

можем усвоить, что на экране идеальная, нереальная жизнь и испытываем

стресс, каждый раз, когда обнаруживаем на лице прыщ, когда нас вдруг

застают в некрасивой позе или когда мы произносим шутку, а за кадром,

как и в действительности никто не смеется.

Мой образ, который я выстраиваю с момента полового созревания с

периодическими обновлениями и усовершенствованиями, насквозь

синтетичен. Он состоит из заимствованных кино-деталей, типа: курю как

герои Дэвида Финчера, говорю как кино-образ Дороти Паркер, хожу как та

надломленная маникюрша – не помню название фильма. Заимствования

происходят не оттого, что у меня нет ничего своего – просто я не доволен

серостью внешней жизни и пытаюсь изваять себя героем фильма, где

красиво пьют, красиво говорят, красиво страдают и ввязываются в

красивые истории. Этим занимается почти все мое поколение, так же как

предыдущее воспитывалось на «Иностранке», а следующее с головой

ушло в компьютерный, виртуальный мир. Поэтому вот теперь, когда мне

необходимо было вычислить своих врагов, я учуял типичный киношный

экшн и как всегда начал представлять себя со стороны. Настроение

поднялось, и камеры заработали.

85

За рулем Порше я чувствовал себя до неприличия хорошо. В Москве

установились теплые, влажные дни – почти европейская зима, если бы не

грязные корки снега то тут, то там – верх машины можно было откинуть, и

некоторым представилась возможность лицезреть меня в каракулевом

жакете 30-х годов, в грязно-алебастровом свитере с высоким горлом от

Roberto Cavalli и темно-серых в черную крапинку твидовых брюках от

D&G. Ни Валентина, ни посетителей кафе «Совсем больные», где мы

условились встретиться, я на этот раз не шокирую.

Одно из популярных заведений Магометова расположилось в переулке

поблизости от моего первоначального дома. Я еще раньше любил в него

захаживать и не только из-за названия. Сквозь сумерки или темень

огромные окна кафе горели очень уютно и призывно. Все начиналось

именно с этих от пола до потолка гигантского размера окон – случайные

прохожие вглядывались в домашнюю обстановку, окутанную мягким

спокойным светом, безуспешно пытались узнать кого-нибудь из

посетителей. Помещение кафе находилось ниже уровня улицы, как бы в

бывшем подвале, и окна таким образом нависали над сидящими за

круглыми столиками. Но ни прохожие, ни посетители не могли точно

рассмотреть, что происходит на той или иной территории.

Название «Совсем больные» отображало нередкое в мегаполисе

состояние, когда хочется ото всех скрыться и производить минимум

движений. Будь ты зашуганной домохозяйкой или звездой, утомленной

чрезмерным поклонением, спокойствие и понимание можно было

обнаружить именно в этом месте с приглушенным светом, обитыми

панелями из красного дерева стенами и специально смоделированной

мебелью, обеспечивающей максимум комфорта и линиями, и темными

атласными подушками. Это действительно напоминало лечебницу,

дорогую альпийскую лечебницу.

Над главным залом располагался балкон (он находился как раз напротив

окон, полу занавешенных длинными бархатными портьерами), где по

вечерам играл тихий трип-хоп в исполнении лучших московских ди-джеев.

Еще заведение славилось единственными на всю Москву столиками «на

одного», за которыми почти всегда восседали экзальтированные студентки,

строчившие романы и интимные дневники, или просто уставшие от

86

общения меланхолики.

В кафе была и vip-зона (с настоящим камином), но Валентин поджидал

меня за столиком в углу, на первом этаже. А ты чего хотел? Правда, столик

оказался одним из лучших – совершенно скрытый от посторонних взглядов

ширмой и каким-то буйным растением, он, по крайней мере, гарантировал

мне спокойную, размеренную беседу. К сожалению, я возлагал на этот

разговор слишком большую надежду.

– Хорошо выглядите, – сообщил Валентин вместо приветствия.

Я почему-то почувствовал в этом подвох и ответил строгим молчанием.

Валентин между тем медленно закурил сигарету и, хитро улыбаясь,

предпринял удар ниже пояса. Он сказал:

– Если вы чем-то недовольны, а вы чем-то недовольны и, видимо, мной –

стоит сразу об этом сказать. Я ведь не стану с вами возиться, как с

маленьким.

Не удивлюсь, если ты способствовал процессу разоружения в какой-

нибудь мусульманской стране – дипломатических способностей не

занимать.

– Все в порядке, просто у меня сильные мигрени в последнее время, –

прямолинейность Валентина я вынес стоически. Он, конечно, все понял, но

добивать не стал. Какое великодушие.

– Валентин, я лучше сразу перейду к делу, – я извлек из кармана

скрученные наподобие рулета деньги и отсчитал пять сто долларовых

банкнот. – Это мой долг. Но можно поступить чуточку нечестно и купить у

вас на эти деньги… полезную информацию?

– Если я буду в силах ответить.

– О, на это не потребуется особых усилий, просто двигайте челюстью и

языком и одновременно как бы выдыхайте из себя слова.

– Я вообще-то знаю, как это происходит.

– Значит, милый мой, все у нас получится.