o 496d70464d44c373

паскудой, в нем была эта частица истины и света, и в конце она должна

была вернуться домой. А теперь даже она исчезнет. Абсолютная пустота.

Никто не спасется?

– Не знаю.

– Я ведь не верю в Бога. Но я верю, что человечество погребено под

собственным ничтожеством. Право окончательно и бесповоротно

исчезнуть оно заслужило вековой борьбой.

– Тут тоже есть противный момент. Я лично считаю, что раньше, да даже

в XIX веке, человечество было духовней. Оно как-то успело совершенно

замараться в течение одного века. По той фантастической версии об

109

отвернувшихся богах, они ушли как раз к началу XX века. Значит, было из-

за чего.

– Может быть, они спасовали перед торжеством технологий?

– Сознание человека позволило технологиям восторжествовать, а с ними

и бездуховным идеям, материальным ценностям, оно уже было готово к

такому повороту. Не сами технологии все это обеспечили. Слушай, как ты

можешь об этом говорить, ели не веришь в Бога? Так ведь полный бред

получается.

– Мы просто разговариваем.

Мои рассказы о Валентине вызвали у Диего раздражение.

– Да кто он вообще такой?

– Ходячий аргумент в пользу эвтаназии…

– Почему, объясни, ты ему веришь? Он самый подозрительный в твоей

истории, и надо же было в него влюбиться. Твое чувство делает тебя

пристрастным.

– Он очень последователен в своей версии.

– Вот именно. Есть такое понятие в медицине – индуцированная память.

После черепно-мозговых травм человек может забыть, что с ним

произошло до сотрясения и даже после. Но постепенно ему расскажут, как

все случилось, и человек уверится, что все было именно так, он будет

считать своими собственными воспоминаниями чужой рассказ. Положим,

Валентину выгодно, чтобы ты поверил во что-то определенное и он

добился в этом заметных успехов.

– Почему он в таком случае не рассказал мне все сразу, обстоятельно,

зачем он тянет время, якобы занимаясь своим расследованием?

– Потому что ты скептически настроен. Он будет выдавать тебе

информацию дозами, постепенно, чтобы создать иллюзию, будто это твое

расследование, будто это ты своими силами постигаешь истину.

– Мне трудно в это поверить. Как и в то, что у меня была черепно-

мозговая травма.

– Почему же? У тебя амнезия, у тебя мигрени, на твой мозг определенно

было какое-то влияние извне, необязательна же рана. Ты ходил к врачу?

– Ходил. Это плохо закончилось.

110

– Какой диагноз?

– Да откуда я знаю? Врач умер, не успев меня даже осмотреть.

Диего расхохотался.

– Так сходи к другому или ты думаешь, над тобой проклятье?

– Мне как-то спокойней страдать и мучиться.

– Ладно, об этом мы еще поговорим. Вернемся к Валентину…

– Он хороший.

– Сомневаюсь. Ему так на руку твоя любовь. Знаешь, если он имеет дела

с убийцами твоего отца, так, наверное, и сам не чистюля. В бизнесе свои

правила, усвой. Они никоим образом не совпадают с правилами мира, о

котором ты читал в книжках. Любовь, добро, красота. Да о чем ты?

Валентину главное спасти собственную шкуру и он будет тебя только

поощрять. Естественно, в бизнесе, как и в политике, если это не одно и то

же, есть свой кодекс правил, но понятия любви и нравственной чистоты

ему противоречат, а значит, отметаются как ненужные, мешающие.

– У меня не завидное положение. Мир из книжек? Последняя книжка,

которую я прочитал, была дневником одной девушки как раз в том же

положении, о котором ты рассказываешь. Она очень любила своего отца,

гения от науки, а он ее вообще не замечал, как и не заметил того, что она

сознательно опустилась на дно, стала шлюхой, наркоманкой, алкоголичкой

и в результате покончила жизнь самоубийством, хотя боялась этого

больше всего на свете. А ее отец? Он забыл, что такое отцовские чувства,

любовь, сострадание ради своего дела.

– Это твоя история.

– Нет. Девушка знала, на что идет. А я в дерьме не по собственному

желанию. Хотя по версии Валентина, если таковая существует, именно так

и выходит, я наставил подписей в смертельных документах, отправился в

лес, разодрал на себе одежду, связал руки и… В общем, поставил себя

хорошую такую подножку. Вот в это я верить отказываюсь, хотя и люблю

Валентина до самозабвения.

– Не верь ему.

– Черт, какой же ты мнительный. Надо же хоть во что-то верить.

– Все мои друзья говорят, что я мнительный. Я, например, убежден, что

детский мир рухнул не случайно.

– Тут не надо быть подозрительным, это предопределено процессом

111

взросления. Детский мир рушится с получением опыта, физического по

большей части…

– Ты не понял. «Детский мир» – магазин.

– Рухнул?! Да ты что?

– Говорят, старая постройка, трещины какие-то не заметили. Обрушились

три стены и почти все внутренности, около тысячи жертв. Ты, вообще,

газеты читаешь?

– Нет. В квартире №44 нет даже телевизора. Никто ни о чем не знает. И

ничем не интересуется.

– Странно. Это пару недель назад случилось. Должны были хотя бы

слухи дойти.

– Ты поживи здесь пару недель заместо меня – совсем удивляться

разучишься.

– Вот, кстати, эта квартира. Какого черта ты здесь торчишь? Наверное,

твой Валентин не раз сказал, что это твой новый дом, что надо его любить.

Тебя здесь пришьют случайно, и все дела с концом.

– Я не могу вернуться домой. Вдруг Валентин говорит правду, в таком

случае моя жизнь в опасности, а квартира №44 идеальное место, чтобы о

тебе забыли окончательно.