О бедном вампире замолвите слово

– Пойдет, – ответил пожарный.

– Слуш-шай, ты самогонку употребляешь?

– Употребляю, – кивнул тот, почесав на груди шубу, – наливай!

– Щас. – Дальский достал бутылку и, наливая в подставленный работником пожарной службы стакан, глянул ему в лицо. – А чего респиратор натянул? Вроде не дымно.

– Это не респиратор, это мой нос, – объяснил пожарный и представился: – Меня Промом Вельзевулычем зовут.

– П-приятно познакомиться, – вежливо заикаясь, ответил Дальский. Радуясь обретенной в столь неожиданном месте компании, он быстро доставал из карманов остатки еды. – А меня Мамонтом кличут.

– Заметано, – согласился пожарный. Отставив в сторону вилы, он шустрыми пальцами шелушил чеснок. – По мне что мамонт, что птеродактиль – разницы нет, главное, чесночка приволок. И почти даром.

– Ну, за знакомство!

Они разлили самогонку по стаканам, каких у пожарного оказалось множество, хватило бы на целую пожарную команду.

Выпив, Мамонт спросил:

– Не тяжело в шлеме? Вообще у пожарников с гребнем, а тебе чего рогатый выдали? Снял бы, голову проветрил.

– Да таким родители уродили, не снимаются. – Пром Вельзевулыч погладил рога и кивнул на бутылку.

Через час спиртное кончилась, чеснок тоже. Экономист, глядя в лицо собутыльника и уже не удивляясь тому, что у его нового знакомого со странным именем Пром Вельзевулыч вместо носа свиной пятачок, задал извечно интересующий всех людей вопрос:

– Вот ты меня уваж-жаешь?

– Уваж-жаю, хоть ты и человек, – едва шевеля заплетающимся языком, ответил Пром Вельзевулыч. Он допил остатки самогонки прямо из горлышка, вместо закуски занюхав кисточкой хвоста. – Ну, пора…

Дальский проводил пожарного до края платформы – тот спрыгнул вниз. Экономист помахал рукой вслед, хотел, было, тоже спрыгнуть, но вовремя одумался. Вышка высокая, метров тридцать. Пожарный – мужик тренированный, наверняка не раз и не в такие бездны сигал, а вот если он повторит, то может сломать ногу.

Что-то темное пронеслось над головой Дальского раз, потом другой. Человек машинально отмахнулся, но ладонь застряла в вязкой субстанции, и Мамонта просто сорвало с платформы. Стараясь освободить руку, мужчина матерился так, словно всю жизнь провел на зоне. Спроси его сейчас, откуда брались такие замудреные словечки – вряд ли бы ответил. Он извернулся, глянул вверх – над ним угадывался силуэт дельтаплана.

– Слышь ты, Бэтмен гребаный! – заорал Дальский, стараясь не глядеть на проносящиеся внизу темной полосой верхушки деревьев. – Сворачивай свой черный плащ, разобьемся ж на хрен!!!

– Ногу сломаешь, – донесся до Дальского стон дельтапланериста, и он с ужасом нащупал пальцами что-то очень напомнившее ему фрагмент пластмассового скелета, стоявшего в кабинете биологии в давно забытой школе.

Мамонт заорал:

– Пацан, не знаю, какой Ильюшин изобрел твой кукурузник, но, сука, дай парашют, что ли?!!

Дельтапланерист заплакал. Изогнувшись, он острыми зубами впился в руку безбилетного пассажира. Тот, заорав от боли, дернулся и почувствовал, что падает. Уже в полете успел заметить горящие фиолетовые глаза любителя ночных полетов, длинное рыло и хвост. Упав в густой кустарник, Дальский долго лежал, восстанавливая дыхание. Потом перевернулся на спину, сел, прислонился к дереву и прошептал:

– Всегда говорил, что америкосы в своем Голливуде туфту гонят… – Он вытянул средний палец и, ткнув им в небо, крикнул: – Выкуси, супермен гребаный! Черный плащ – отстой, «Спартак» – чемпион!!!

Послышалась музыка, кто-то неподалеку перекликался, речитативом проговаривая слова на непонятном языке. Туристы, решил Дальский. Двигаться не хотелось, но экономист ввиду многодневного запоя слабо понимал, что происходящее не укладывается ни в какие рамки и что с позиции здравого смысла лучше было бы затаиться в кустиках и уснуть. Он встал на колени и пополз.

Выполз Мамонт Дальский на поляну, где дергались, крутились, прыгали слабосветящиеся фигурки.

– Брейкеры, – пробормотал Дальский, решив во что бы то ни стало расспросить ребят о том, как выйти к трассе. Но, сообразив, что прикатили танцоры сюда явно не пешком, задал другой вопрос: – Пацаны, подвезете?

Танцоры, покрутившись на голове, сделали сальто и ускакали с поляны, не ответив. Мамонт огляделся, но никакого транспорта не заметил. Темнота вокруг светилась огоньками волчьих глаз.

– Ити твою мать! – заорал он и кинулся бежать.

Убежал недалеко, падая, ждал, что сейчас звери кинутся, но вокруг было тихо.

– Жил ниггер гомосек, фак ю, фак ю, – подражая чернокожим рэперам, речитативом проорал на хорошем английском заблудившийся человек. Он лег поудобнее тут же, на полянке и, вместо припева, тоненько пропев по-русски: «Белые кораблики, белые кораблики…», крепко заснул.

Проснулся Мамонт далеко за полдень.

– Приснится же, – пробормотал он, смутно припоминая страшные рожи, виденные во сне.

Следующий день прошел почти спокойно. Никто не встретился Дальскому, если не считать того, что из-за дерева выглянула синяя физиономия не то вампира, не то вурдалака, но уставший человек не придал этому значения. Когда на третий день мытарств, одуревший от свежего воздуха, здорового подножного корма, состоящего из трав и ягод, а также от кровопускания, которым удружили заботливые алтайские комары, он все же вышел на берег Оби, то сначала не поверил своим глазам. Размытые в утренней дымке силуэты городских зданий на другом берегу реки показались несчастному миражом. Для верности мужчина простоял два часа, дожидаясь, пока утреннее солнце разгонит морок. Силуэты не пропадали, напротив, становились четче. Только когда ветер донес до страдальца звук автомобильного гудка, он окончательно поверил в свою удачу. Мамонт рухнул на колени. Размазывая налипшую паутину и скупые мужские слезы по грязному, заросшему щетиной лицу, он прошептал:

– Господи, спасибо…

Как повлияло столь длительное отсутствие на жизнь Дальского – хорошо или плохо, – он и сам не смог бы определить. С одной стороны, плохо: дома его ждал прием, мягко говоря, прохладный. Это Мамонт понял, увидев у порога спортивную сумку, туго набитую вещами первой необходимости. Сверху лежал предмет самой наипервейшей необходимости: книга, написанная Карлом Марксом, – единственный капитал экономиста Дальского. Но, если посмотреть на это с другой стороны, он был рад тому, что отношения, застывшие в ледниковом периоде семейной жизни, наконец-то закончатся.

Гражданская жена, лет пять назад пожелавшая расторгнуть брак, но по инерции поддерживавшая иллюзию семейной жизни, сидела у телевизора и рыдала над очередным сериалом, какие щедро поставляют на российский рынок банановые республики. На экране черноволосый мускулистый красавец с горящим взглядом выяснял степень родства с моложавой рыдающей синьорой. Первым желанием Мамонта было взять сумку и тихо удалиться, но некоторые виды современного искусства плохо влияли на него. У Дальского перегорали предохранители, срывало крышу, а слова начинали течь, как вода из вечно простуженного крана на кухне.