О черни, Путевые заметки
Шрифт:
НА ПАРОХОДЕ "ХОКОН АДАЛЬСТЕЙН"
Этот пароход я называю полным именем прежде всего потому, что он этого заслуживает, а во-вторых, потому, что уж больше он, верно, никого из вас не повезет: в этом году бедняга делал последние пассажирские рейсы. Теперь он лишится крошечного курительного салона и каюток и будет возить только уголь, в Свульвер или Гаммерфест. Ничто не вечно подлупою!
По правде сказать, "Хокон Адальстейн", стоявший у тронхеймского мола, на первый взгляд производил совсем не блестящее впечатление. Его грузили кирпичом, лебедка страшно грохотала. "Ну, ну, - подумал я, -
Около кирпичей стоял, засунув руки в карманы, рослый, очень милый толстяк.
– Господин капитан, - робко сказала ему моя спутница в этом путешествии и во- всей моей жизни, - господин капитан, кажется, пароход очень маленький, не так ли?
Капитан просиял.
– Да-а-а, - протянул он довольно.
– Совсем маленький пароход, сударыня. Очень уютный.
Уютный? Это верно. Как раз сейчас на него грузят мешки с цементом.
– А скажите, господин капитан, не староват ли ваш пароход?
– Не-е-ет, - успокоительно говорит капитан.- Совсем новое судно. Было в капитальном ремонте.
– А когда?
Капитан задумывается.
– В тысяча девятьсот втором, - говорит он.
– Отличный пароход!
Боязливое земное создание, моя спутница, заморгало глазами.
– И выдержит он столько кирпича и цемента? Не потонет?
– Не-ет!
– заверяет капитан.
– Мы еще погрузим триста мешков муки.
– А вот эти ящики?
– Тоже погрузим, - утешает капитан робкое создание.
– И еще возьмем двести тон балласта. Да-а.
– Зачем?
– Чтобы судно не перевернулось, сударыня.
– Разве оно может перевернуться?
– Не-ет.
– А столкнуться с другим пароходом?
– Не-ет. Разве что в тумане.
– А бывают здесь летом туманы?
– Угу, да-а, иногда бывают. Да-а.
Капитан приветливо подмигивает голубыми глазками под мохнатыми щетками бровей; я думаю, он носит эти щетки, чтобы не прикладывать ладонь к глазам, когда ему надо высмотреть какой-нибудь риф.
– А вы делаете рейсы только летом, капитан?
– Не-ет. Зимой тоже. Каждые две недели туда и обратно.
– И долго вы потом отдыхаете дома?
– -Два дня. Пятьдесят дней в году.
– Это ужасно!
– сочувственно говорит моя сострадательная спутница.
– И вы не скучаете в этих рейсах?
– Не-ет. Ходить в рейс это очень хорошо. Да-а... Зимой - никаких пассажиров; зато много льда, все судно покрыто льдом, все время приходится скалывать. Да-а.
– Чтобы не было скользко?
– Не-ет. Чтобы судно не пошло ко дну. Да-а, - умиротворенно резюмирует капитан.
– Очень хороший пароход. Вам тут понравится.
Докладываю, капитан, что нам здесь действительно нравится. В самом деле, очень уютный пароход! Крохотные палубы, пара плетеных кресел и все, никакого дешевого шика. Курительный салон, обитый зеленым плюшем - нечто среднее между скромным борделем конца прошлого века и залом ожидания первого класса на провинциальном вокзале. Столовая, обтянутая красным плюшем, и дюжина каюток со всем необходимым, то есть с двумя койками, похожими на гладильные доски, двумя
спасательными поясами и двумя "блевательницами" для страдающих морской болезнью. Сидеть на гладильных досках нельзя, - они снабжены металлическими перильцами, чтобы спящий не свалился во время качки... Подушки тощие, как пеленки, но под голову можно подложить спасательный пояс, и получается недурно. Вместо чванных стюардоводна хромая бабка и одна угрюмая тетя. В общем, здесь можно чувствовать себя как дома.Над самой головой у нас грохочет лебедка. Сперва это беспокоит, но потом привыкаешь - по крайней мере знаешь, что делается на судне. По грохоту можно различить, что грузят - муку или кирпич. Просто невероятно, сколько всякого груза помещается на этом пароходике!
Уже полночь, "Хокон Адальстейн" все еще грузится в тронхеймском порту. Но вот второй, третий гудок, вскипела вода под винтом, пароход дрогнул, затрещал и тронулся с места. Счастливого плавания и покойной ночи! Только теперь, наконец, начинает пахнуть путешествием на север.
– Вставай, слышишь, вставай!
– Что случилось?
– В каюту течет вода.
– Да нет, не течет!
– Течет! Хлещет в окно!
– М-м...
– Что-о?
– Ничего. Я сказал "м-м"...
– Прошу тебя, сделай что-нибудь!
– Зачем?
– Потому что нас заливает водой! Мы утонем!
– М-м-м...
– Да не спи же, ради бога!
– Я не сплю.
– Женатый человек садится и шарит в поисках выключателя.
– В чем дело?
– Нас заливает водой. Из окна!
– Из окна? Гм, надо закрыть его, и все тут.
– Вот и закрой его и не мычи.
– М-м-м...
– Женатый человек встает с гладильной доски, перелезает через перильца и пробирается к иллюминатору. За окном - белый день, видно море с гребешками волн. Смотрите-ка, "ikke fjord", мы в открытом море, потому-то нас и качает.
– А-а, черт возьми...
– ворчит женатый человек.
– Что такое?
– Да опять льет в окно.
– М-м-м...
– Меня всего окатило.
– Так закрой окно, и все тут.
Женатый человек вполголоса изрыгает проклятья и пытается закрыть иллюминатор. Но это не легко сделать без разводного ключа.
– А, черт!
– Что там еще?
– Я насквозь мокрый. Бр-р!
– Отчего?
– В окно хлещет вода.
– Да нет, не хлещет.
– Говорю тебе, хлещет. Прямо в окно.
– М-м-м...
Наконец иллюминатор закрыт и завинчен, правда, человек чуть не вывихнул пальцы и промок, как мышь.
Скорее опять под одеяло и подложить под голову спасательный круг!
Страдальческий стон.
– Что с тобой?
– Пароход качает.
– М-м-м...
– У меня начинается морская болезнь!
– Да нет.
– Но ведь пароход качает?
– Ничего подобного.
– Так и швыряет!
– М-м-м...
– Неужели ты не чувствуешь качки?
– Совсем не чувствую.
По совести говоря, качка есть, но женщине незачем знать все. Качка даже приятна: сначала вас возносит кверху, мгновенная пауза, пароход потрескивает и плавно опускается. Потом поднимается ваше изголовье...