o f2ea2a4db566d77d

забора не видел. Сплошная темнота. Стоило вернуться за фонарём, но Илья боялся услышать

очередную колкость Дины.

Сделал шаг с шоссе, подвернул ногу и упал лицом в снег.

Какое спокойствие. Какое миролюбие. Илья выдернул застрявшую ногу из снежной дыры,

перевернулся на спину и глянул в чернильно-синее небо, отороченное снизу тёмными

2

ветками елей. Он любил делать так в детстве. А потом мама, заметив, взволнованно кричала,

что простудится. Только тогда на лицо падали редкие снежинки. Эта же ночь выдалась

сухой, и не было поблизости родного дома, где сидишь с раскрасневшимися щеками перед

камином и пьёшь горячее какао из огромной кружки. Илья чертыхнулся.

– Вот же противная баба, - пояснил он громко.

Дина оказалась неразговорчивой попутчицей. Даже высокомерной. Сперва Илья пытался

разболтать её, но она отвечала односложно и неохотно, предпочитая живому человеку

телефон. В конце концов Илья тоже замолчал. З а м о О себе, когда собеседник не

интересовался, он рассказывать не умел – воспитание не позволяло. Всю дорогу сидел л л л

напряжённый. Даже корил себя, что не умеет легко сходиться с людьми. А после аварии

чувство вины захватило уж без остатка. Потому он и согласился идти, неизвестно куда куд

куд, так охотно.

Попытался встать. Удалось. Ринулся в черную дырищу леса. Ветви елей, склонившиеся под

тяжестью снега, почти касались его макушки. Как будто в пасть чью-то лезешь. Только не

пахло ничем. Он очень быстро устал.

–

У этого сторожа провиант на целый сезон, да?

Илья сел на снег. Г г г г

–

Здесь нет следов от машины. Почему он не расчищает дорогу?

Закатил глаза. Капризно ответил:

–

Потому, что это летний лагерь.

Встал, с обиженной миной пошёл дальше. Через некоторое время Илью плотно обступила

темнота. Никаких звуков, кроме скрипа снега под ногами и его собственного тяжёлого

дыхания. Илья пытался разглядеть впереди хоть какой-нибудь огонёк. Только темень. Он

шёл так около двадцати минут, пока не упёрся в покосившийся забор.

– Чудесно, - сказал вслух, - дорога приводит к забору. И в какой стороне, спрашивается,

ворота или калитка? Что за манера?

Ра ра ра ра На всякий случай он ощупал часть забора в надежде обнаружить дверную

ручку или петли. Слишком темно. Порвал перчатку о хвостик проволоки. Принюхался.

Должен ведь сторож топить печку. Нос, как и прежде, резал только мороз.

Илья подтянулся. Забор под ним вздрогнул и слабо застонал. Юноша осторожно

перевалился на сторону пионерлагеря, но все равно разодрал при этом низ куртки.

Выпрямился и огляделся. Различить отсюда он мог только ели, ведь обычно корпуса

пионерских лагерей располагаются в глубине. Илья двинулся вперед, поминутно

останавливаясь. Прислушиваясь.

–

Да чего я осторожничаю, в конце концов? Я же не грабитель.

Ему показалось, или это какие-то звуки? Нет. Тишина. Делая широкие шаги, Илья всё-таки

старался производить меньше шума. Если кто-то есть поблизости, он будет знать, в какую

сторону идти. Пока же двигался наугад.

Опять звуки. Повторяются, значит, точно не показалось. Илья остановился и изо всех сил

напряг слух. В зимней тишине отчётливо звучит только твое собственное сердце. И как ни

старайся его приглушить, – всё безуспешно.

Вот оно! Илья даже вспотел от неуместного страха. Это люди хором смеются. Где-то слева,

то ли далеко, то ли не очень. Хохотали и тут же замолкали. Как волны. Движения Ильи

замедлились. Он слушал, недоверчиво, как животное – впитывал происходящее.

Промежутки между смехом всегда разнились. Могло пройти и несколько минут, и пара

секунд.

От напряжения в спине засвербело. Раз они смеются, почему не слышно никаких других

человеческих звуков? Например, срывающегося голоса рассказчика, ведь они выслушивают

что-то очень смешное. Или телевизор смотрят. Почему не слышно звуков телевизора? Около

пяти утра. Илье расхотелось идти дальше. Может, у этих людей хорошее настроение, но они

вряд ли его ждут. Смех больше не повторялся.

3

Мужчина разглядел небольшой домик. Приблизился. В окна заглядывать не хотел. Тихо

постучался. Ничего. Илья обошёл дом, и понял, что поблизости опять нет никаких построек.

Опять только ели. Он взошел на крыльцо и несмело постучался в дверь.

Ему мучительно не хотелось шуметь. Спрашивать громко «Есть там кто?», кричать еще

громче «Ау!». Повинуясь какому-то глубинному суеверному чувству, Илья уважал эту

тишину вокруг. Крикни он сейчас – получится слишком дерзко, слишком, даже если

крикнуть в полсилы. Илья сошёл с крыльца. Почему они больше не смеются?

Двинулся в обход накренившейся избушки.

–

Не смеются, потому что заметили меня, - подумалось Илье.

Он больше не мог здесь находиться. Это место слишком враждебное, да и сам Илья

чересчур недоверчив сейчас. Надо возвращаться. Они с Диной согреются, надышат вместе,

что-нибудь придумают. Обошёл дом с другой стороны и попытался отыскать свои следы,

чтобы идти по ним назад.

Засовывая сапоги в продырявленный собой же снег, потащился к забору. Становилось всё

холоднее. Организм уже израсходовал запас тепла, теперь можно было восстановить его

только искусственно. Но Илье не хотелось выглядеть глупо даже в темноте. Особенно

сейчас. Начнет прыгать, делать резкие движения руками, трястись напряженно и специально,

– но ведь кто-то, возможно, за ним наблюдает. Не стоит привлекать к себе внимание, не надо

вызывать интерес чужаков. Пока ещё можно уйти спокойно. Ему дали такую возможность.