О героях и могилах

Солнце было уже у самого горизонта, когда я почувствовал, что лодка задевает дно. Я отбросил весла и кинулся на нос. Выскочив из лодки, я побрел по колено в вязкой жиже к берегу, который различал в полутьме. Внезапно я ощутил, что стою как бы на суше, но на самом-то деле это было болото, идти по которому было так же трудно, как плыть в лодке: приходилось делать невероятные усилия, чтобы вытащить из топи увязающие ноги и продвигаться. Однако, обуреваемый отчаянием, я все же двигался вперед, хотя медленно, но неуклонно. И, как прежде меня подгоняла мысль, что я должен добраться до суши, так теперь я твердо знал, что должен дойти до горы, которая смутно маячила вдали, опять же на западе. «Там пещера», – помнится, думал я. Какая пещера? И почему мне надо добраться до нее? Такие вопросы я в тот момент себе не задавал и теперь не мог бы ответить ни на один из них. Я только знал, что мне надо дойти и непременно проникнуть в пещеру. И все время я ощущал за своей спиной присутствие неведомого великана. Единственным своим оком, неустанно бдящим и пылающим ненавистью, он словно наблюдал и даже направлял, как дорожный регулировщик, мое движение к западу. Распростертые его ручищи пролегали по всему небосводу за моей спиной и словно бы упирались ладонями в северный и южный края, заполняя всю ту половину небесного купола. Я же был вынужден идти только в одном направлении, к западу, и, пребывая в этом бредовом мире, считал, что мое поведение вполне логично и разумно. Главной целью было: уйти от его взгляда, спрятаться в пещеру, где, как я знал, взгляд его уже будет бессилен. Так я шел долго, казалось, целый год. Небесное светило опускалось, а гора хотя и приближалась, но расстояние до нее все еще было огромным. Последний отрезок пути я шел, борясь с усталостью, страхом и отчаянием. За спиною я чувствовал зловещую усмешку Старца. А над собою – тяжелый полет птеродактилей, которые, кружа, иногда даже задевали меня своими крыльями. Страшно было не только из-за скользкого, холодного их прикосновения, но также от мысли, что зубастые клювы готовы вонзиться в меня и вырвать мне глаза. Я догадывался, что они выжидают, пока я изнемогу от тщетных усилий, от бесконечной изнурительной ходьбы, чтобы, когда мне покажется, будто цель моя достигнута, вырвать мои глаза и вместе с ними бессмысленную мою надежду.

Такое чувство стало овладевать мною на последнем отрезке пути, точно все было задумано так, чтобы причинить мне как можно больше зла. «Потому что, – вполне здраво рассуждал я, – если бы они вырвали мне глаза в самом начале, у меня не было бы никаких надежд и я не пустился бы в этот непосильный путь через неведомые воды и смрадные болота».

Так рассуждая, я чувствовал, что лицо Старца излучает свирепую радость. Я понял, что мыслю верно и что теперь меня ждет наихудшее из всего, что я испытал в пути. Взглянуть наверх, однако, не хотелось, да это и не нужно было: я и так слышал, что птицы с огромными острыми клювами кружат надо мною, спускаясь все ближе к моей голове; слышал тяжелое хлопанье крыльев по нескольку метров в размахе, то и дело ощущая беглое, отвратительное касание этих крыльев на своих щеках и волосах.

До пещеры, которую я уже различал в фосфоресцирующей мгле, оставалось недалеко, совсем недалеко. Тело мое было покрыто липким илом, и я уже полз на четвереньках. Руки упирались в скопища змей и с отвращением их отталкивали – они кишмя кишели в этом бескрайнем болоте, но теперь, когда я знал, что меня ожидает, страх мой был так велик, что и змеи были мне нипочем.

В конце концов усталость взяла верх, и я повалился. Голову я пытался держать над поверхностью болота, обращаясь лицом к пещере, а тем временем туловище погружалось в тошнотворную жижу.

«Надо же как-то дышать», – подумал я.

И еще подумал: «Но тогда они смогут добраться до моих глаз». Я думал это, словно был проклят и обречен на ужасную операцию, словно я добровольно приношу себя в жертву ради свершения жестокого и неотвратимого ритуала.

Погружаясь в мерзкую, вязкую топь, чувствуя, как колотится сердце, я, глядя вперед и вверх, видел, как огромные птицы неспешно кружат над моей головой. Вдруг я заметил, что одна из них опускается впереди меня; гигантский ее силуэт на фоне заката все приближался, вот громко чавкнула грязь – птица приземлилась прямо перед моим лицом. Клюв у нее был острый, как стилет, выражение отсутствующее, какое бывает у слепых, потому что глаз-то у нее не было – я видел ее пустые глазницы. Она была похожа на древнее божество в момент перед жертвоприношением.

И вдруг ее клюв вонзился в мой левый глаз, и на секунду я почувствовал упругое сопротивление глазного яблока, затем жесткое и болезненное продвижение клюва – тем временем по щеке моей потекла какая-то жидкость. Не знаю, как получалось, что при всем этом – хотя тут не было никакой логики – голова моя оставалась в прежнем положении, будто я хотел облегчить им гнусное их дело, вроде того как у дантиста мы, хотя нам больно, держим раскрытым рот и не двигаем головой.

И, ощущая, как жидкость из глаза и кровь текут по левой щеке, я думал: «Теперь придется вытерпеть то же с правым глазом». Спокойно и как будто беззлобно – вспоминаю, это меня удивило – огромная птица завершила свое дело с левым глазом, а затем, слегка сдвинувшись, ее клюв повторил ту же операцию с правым глазом. И я снова ощутил легкое, недолгое сопротивление упругого глазного яблока, потом жесткое, болезненное вхождение клюва, и опять по моей щеке потекла стекловидная жидкость и кровь; они были совершенно различны: стекловидное тело – жидкое и холодное, а кровь горячая и клейкая.

Потом огромная птица взмыла вверх, за нею последовали ее товарки – я слышал, как они взлетают позади меня и удаляются.

«Самое худшее миновало», – подумал я.

Теперь я ничего не видел, но, испытывая острую боль и странное отвращение к самому себе, не отказался от намерения доползти до пещеры.

И пополз, хотя с трудом.

Мало-помалу мои усилия были вознаграждены: топкая грязь под моими руками и ногами постепенно исчезала, и вскоре по какой-то особой тишине, по ощущению замкнутого пространства и безопасности я понял, что наконец Достиг заветной пещеры. И повалился наземь.

XXIII

Когда я очнулся, тело мое было сковано смертельной усталостью, словно бы я во сне тяжко потрудился.

Я лежал на полу, не понимая, где нахожусь. Голова была тяжелая, я обводил глазами пол вокруг себя, пытаясь вспомнить, что со мной было; я подумал, что, как случалось не раз, я пришел домой пьяный и упал без сознания. В комнату откуда-то проникал слабый утренний свет. Я попробовал приподнять голову и лишь тогда медленно, с усилием оглядел помещение.

И несмотря на усталость, едва не подскочил: Слепая!

С молниеносной быстротой возникло в памяти все: Иглесиас, человечек, похожий на Пьера Френе, небольшая площадь в Белырано, тайный ход. Приподымаясь, делая сверхчеловеческие усилия, чтобы встать на ноги, я лихорадочно обдумывал свое положение и то, как отсюда выйти. Наконец мне удалось подняться.

Слепая все так же внимательно стояла передо мною, точно идол, – такой я увидел ее в первый раз, когда в темноте осветил фонарем. Была ли у меня просто мгновенная галлюцинация? Начался ли кошмар, когда я упал в обморок?

При утреннем свете я уже мог хотя бы бегло оглядеть обстановку: то была обычная комната – кровать, стол, несколько стульев, софа, стереофонический проигрыватель. Я обратил внимание на то, что нет ни картин, ни фотографий, – это убедило меня, что здесь живут слепые.

Дверь, через которую проникал утренний свет, вероятно, соединяла с комнатой, выходящей к улице – не зря, строя прежде свои предположения, я думал о швейной мастерской. Была еще одна дверь, сбоку, эта, вероятно, вела в туалет. Я посмотрел назад: да, та дверца была на месте. Мне паже захотелось, чтобы ее не было – до такой степени нагонял на меня страх нелепый ход для карликов.

Весь осмотр длился несколько секунд.

Слепая молча все стояла передо мной.

Два обстоятельства усиливали мою тревогу: то, что она, как я теперь вспоминал с устрашающей отчетливостью, ждала меня у закрытой дверцы, через которую я вошел, и эта ее загадочная угрожающая неподвижность.

Я наспех обдумывал, что делать, какие слова говорить, чтобы они звучали не слишком нелепо, хоть немного правдоподобно.

– Простите, – пробормотал я, – я зашел с намерением ограбить квартиру, но увидел вас и упал в обморок…

Говоря это, я понимал, сколь бессмысленно звучат мои слова. Они, возможно, могли бы убедить нормального человека, живущего в нормальном доме, но как мог подобный вздор убедить Слепую? Слепую, которая явно ЖДАЛА МЕНЯ?

Мне почудилась на ее лице ироническая усмешка.

И сразу же она исчезла за открытой дверью в другую комнату. Затворила ее за собой, и я услышал звук поворачиваемого ключа.

Я остался в темноте. На ощупь, в полном отчаянии, я кинулся к той двери и стал дергать ручку, но тщетно. Затем, ощупывая стены, подошел к другой двери, справа, но также напрасно – она, как и следовало ожидать, тоже была заперта на ключ.