О, Мари!
Шрифт:
– Хорошо, Давид. Но я как раз не прощаюсь. Не думай, что ты победил. Ты меня еще вспомнишь.
Значит, прокурор слов на ветер не бросал и, как видно, ответная акция уже развернулась по полной программе. У прокурора в сто раз больше возможностей прессовать своих противников по всем статьям, чем у военкома. А тот что может сделать? Отправить меня в армию? Смешно! Жаль, конечно, молодого брата Мартиросяна – сломанная судьба, слезы жены, разлука с семьей, бедность, возможно, развод… Дети вырастут несчастными, не зная, почему так сложилась их жизнь. И никто из нас, по большому счету, не виноват. Таковы реалии этой страны, люди живут по ее жестким, негуманным законам, сильный пожирает слабого… Но несмотря на то что в случившемся не было моей вины, на душе было скверно.
Я задумчиво
Дома были гости: приехал близкий друг отца Папин Айрапетян, первый секретарь райкома партии города Гавара, где родился папа, и его жена, главный врач больницы тетя Асмик. Дядя Папин, как я называл его с детства, был очень колоритным человеком, анекдоты о нем ходили по всей республике.
Наши семьи были дружны, а сам я в детстве дружил с сыном Айрапетянов, красивым, немного странным парнем на год старше меня. Потом наши пути разошлись. Пользуясь большой занятостью родителей, сын рано начал курить, гулять с уличными девушками, хулиганить, был весь покрыт наколками, лез в драку по любому поводу, несколько раз оказывался под следствием и с трудом окончил сельскохозяйственный институт. Родители решили отправить его в Москву, будто бы для продолжения учебы, но на самом деле – чтобы спасти от плохого окружения.
– Как дела, товарищ следователь? – весело поинтересовался дядя Папин. – Егише Амирян говорит, что ты перспективный работник, подумывает вскорости забрать тебя в городскую прокуратуру. Серьезное повышение! – Амирян был прокурором города Еревана, нашим земляком и близким другом Айрапетяна.
– Спасибо за добрые слова. Конечно, это серьезное повышение! Сразу должность советника первого класса, то есть майора. Но я так привык к своему коллективу, что не хотел бы переходить в другое место. Все равно, как только проработаю три года, уйду в аспирантуру.
– Поверь моему опыту, Давид, не всегда в жизни бывает звездная полоса. Не думай, что везение вечно, не упускай удачу! Кстати, как твоя теледикторша? Говорят, уехала обратно в Париж?
– Да, уехала, но это временно.
– Живи, сынок, своей жизнью, никто из Парижа еще обратно не вернулся. Впрочем, если знаешь хоть один пример, скажи.
– Как раз наш случай будет первым примером!
Я сделал вид, что слова дяди Папина меня не задели, но вечер был окончательно испорчен.
Глава 4
Через несколько дней эпизод с призывом и военным госпиталем отступил в моей памяти на задний план под натиском повседневных бурных событий.
Пришло сразу несколько писем от Мари. Несмотря на то что она обещала писать каждый день, по датам было видно, что ей это не всегда удавалось. Она подробно описывала все, происходящее с ней, поэтому я имел почти полное представление о ее жизни и жизни окружающих ее людей. После переезда семье сразу же пришлось выплатить немалую сумму денег для погашения образовавшегося долга за коммунальные услуги и уход за квартирой, – благо последние несколько лет удавалось ее сдавать, иначе долг был бы значительно больше. Частые визиты доктора и покупка недешевых лекарств тоже требовали серьезных расходов. Вопрос, когда мсье Азат начнет работать и будет ли работать вообще, по-прежнему оставался открытым. Мари пока не искала работу, так как надеялась на улучшение состояния здоровья отца, кроме того, через несколько месяцев ей все равно пришлось бы остаться дома в связи с рождением ребенка.
С тетей Клотильдой и двумя ее взрослыми дочерьми, одна из которых была замужем, у семьи сложились очень близкие, дружеские отношения. Много общались и с братом Сильвии Патриком – у него было двое взрослых сыновей и двенадцатилетняя дочь. В общем, родня немаленькая. Все они очень добры к Мари, особенно бабушка. Однако Мари пока не вошла в их жизнь – интересы слишком разные. Мыслями она полностью оставалась здесь, в СССР.
По вечерам они с матерью обычно сидели рядом с отцом перед телевизором, время от времени кто-то из родственников приходил их навестить. Мсье Азат не принимал никакого участия
в разговорах, смотрел на экран, но видно было, что он не понимает, о чем речь. На вопросы отвечал вяло, нехотя, а зачастую вообще не отвечал. Иногда, в солнечную погоду, Мари гуляла по близлежащим улицам, делала какие-то небольшие покупки, пила кофе на открытой террасе. На окружающую жизнь смотрела со стороны, как будто находилась в кино. Не покидало ощущение, что все это временно и она скоро вернется обратно. Оставить отца дома одного они с матерью не могли, мадам Сильвия отказывалась выходить на улицу и все время с печальным видом сидела рядом с кроватью больного. Поэтому если Мари и отлучалась из дома, то всегда одна, и быстро возвращалась, чтобы не пропустить звонок телефона, который теперь в основном и связывал ее с внешним миром.На первых порах ее поражало изобилие товаров, отсутствие очередей, доброжелательность прохожих, чистый город. Потом все стало привычным. Сначала по здешней привычке покупали много еды, а сейчас только на один, от силы на два дня. Скучает по мне, по Еревану, передает привет всем друзьям, особенно Рафе.
Да, невесело. Много неопределенного. Что будет с ними, особенно когда Мари родит? Все планы строились на том, что мсье Азат начнет работать, Мари получит вид на жительство, так как она родилась во Франции и ее родители имеют французское гражданство, после чего она вернется обратно. Сейчас же картина диаметрально меняется.
– Давид, что пишет Мари? – спросила мама. – Иди на кухню, поужинаем и заодно поговорим обо всем. Бедные люди, в какое тяжелое положение поставили сами себя из-за собственной глупости! Жили здесь уже много лет, привыкли к окружению, а теперь получили столько проблем!
– Фактически, Давид, приезд Мари зависит от состояния здоровья ее отца, – подытожил отец.
Позвонила Иветта.
– Спасибо, Давид, всё получили в целости и сохранности! Мебель расставили, дом уже в более-менее приличном состоянии. В субботу в пять часов вечера приглашаю тебя на новоселье. Я пополнила свой репертуар несколькими новыми песнями и в этот день исполню их для вас. Мама и папа наслышаны о тебе, я часто рассказывала им, как ты опекал меня все эти годы. Пригласи от моего имени и Рафу.
Я что-то промямлил, однако отказываться было неудобно, и я пообещал, что приду на новоселье.
– Кто это, Давид? – поинтересовалась мама.
– Да так, одна знакомая девушка.
– Не Иветта?
– Ну, предположим.
– Мари всего месяц как уехала, а ты уже заигрываешь с этой девушкой! Не думаешь, что слухи могут дойти до твоей невесты? У них здесь много знакомых, родных. Добавишь бедняжке новые переживания!
– Мам, ничего особенного! Иветта моя подруга, мы пять лет учились бок о бок. Вспомни, как она старалась, чтобы я не попал на эту «почетную» службу! Что предосудительного в том, что она приглашает меня на новоселье?
– Давид, – вступил в разговор отец, – бакинки очень женственные и соблазнительные. Мама права – к твоему сведению, от таких игр, как ни странно, иногда рождаются дети. Ты пока хотя бы одного узаконь. Или ты, как кукушка, везде яйца кладешь и летишь дальше?
– Спасибо вам, дорогие родители, за нравоучения, а особенно за сравнение с кукушкой! Но все ваши обвинения я начисто отметаю. С тобой, папа, я принципиально согласен в одном: бакинки, а особенно Иветта, действительно очень соблазнительны! Вот что я ценю в исламе – многоженство. Поэтому они и размножаются как кролики! А здесь, видите ли, общество в лице обожаемых родителей обвиняет тебя в аморальных намерениях, в то время как ты просто сторонник демографического роста христианского мира!
– Ну что же, если так, почему бы тебе не принять ислам?
– О нет, все остальное там слишком мрачно и строго. А вот насчет многоженства… Пожалуй, подход весьма демократичный и даже гуманный. Это же фактическое претворение в жизнь христианского принципа «возлюби ближнего своего». Ведь кто может быть более близким, чем оказавшаяся рядом с тобой девушка? Сколько их кругом, незамужних! И как хочется их всех осчастливить! Если, конечно, ты настоящий гуманист. А я себя считаю именно таковым!