О прекрасных дамах и благородных рыцарях

Но случилось так, что интересы герцога Саффолка пересеклись с интересами самого короля. Дело в том, что у Генриха VI в 1437 году образовались два сводных брата, Эдмунд и Джаспер, о существовании которых он долго не знал. Но в том году умерла его мать, Катерина Валуа, причем при самых драматических обстоятельствах. А именно – в результате осложнения после родов. Вся эта история, спасибо Тюдорам и их «пересмотрам» событий прошлого, довольно темная. К тому моменту, когда герцог Саффолк решил женить своего сына на богатой наследнице Маргарет Бьюфорт, на дворе стоял уже 1450 год. Страна бурлила, лорды практически не подчинялись ни королю, ни парламенту, а наследника у короля после пяти лет брака все еще не было. Корона медленно, но верно уплывала в сторону линии Йорков, и с этим что-то нужно было делать. Как минимум, усилить связи сводных братьев короля с аристократией, которая смотрела на потомков невнятной франко-уэльской связи косо. Приданое богатой наследницы могло положение существенно улучшить. Король Генри не был бы королем Генри, если бы он не переложил ответственность за столь критический выбор на чужие плечи – в данном случае, на плечи девятилетнего ребенка.

Намного позже, в проповеди по поводу похорон леди Маргарет, этот момент будет упомянут ее исповедником. По его словам, ребенок постился и молился, пока к ней в 4 часа утра не явился сам св. Николай – во сне или наяву, она не может четко сказать. И святой приказал ей взять в мужья Эдмунда Тюдора, брата короля. На практике это, скорее всего, означало, что девочка решила предпочесть взрослого принца малолетнему сыну герцога и была достаточно искушена в женских дипломатических премудростях, чтобы переложить, в свою очередь, ответственность за выбор на того, чье мнение не подлежало подвергать сомнению, – на явившегося к ней святого. В конце концов, с де ла Полями никому, находящемуся в здравом уме, ссориться не хотелось.

Можно также заподозрить леди Маргарет в том, что она, находясь рядом с герцогом Саффолком на протяжении нескольких лет, не могла не знать деталей его взлета и проблем, а также того, что в Г450 году над домом де ла Полей тучи сгустились настолько, что связать себя с наследником непопулярного герцога было бы сущим безумием. Кто-то может возразить, что девятилетний ребенок не может быть столь расчетливым. Может. Особенно ребенок, воспитанный и обученный примечать малейшие колебания придворного климата. Пока невеста подрастала и, по-видимому, совершенствовалась в своих добродетелях, король осыпал сводных братьев благодеяниями. Казалось бы, титул графа Ричмонда – это не так уж и звонко. Только в этом титуле была одна особенность: граф Ричмонд сидел в совете выше других графов, сразу за герцогами. Этот титул был дан Эдмунду Тюдору. Ему же достался и Бэйнард Кастл, принадлежавший еще недавно дядюшке короля. Джаспер Тюдор был сделан графом Пемброка.

В 1455 году Маргарет исполнилось 14 лет, ее детство закончилось, и она, наконец, смогла начать совместную жизнь со своим избранником-принцем, которому только что исполнилось 25. Отныне она называлась графиней Ричмонд. Трудно сказать, была ли она так счастлива, как ожидала, и действительно ли отправилась в Пемброк Кастл так радостно, как потом описывала. Выбора-то у нее просто не было: Тюдоры были нужны своему сводному брату-королю в Уэльсе. Началась война. Во всяком случае, мы знаем, что ее принц не стал ждать, пока его жена, плоховато развитая физически для своего возраста, повзрослеет достаточно для семейной жизни, и какая-то глубокая травма у этой железной леди с тех времен осталась, потому что впоследствии она пылко возражала против отправки своей внучки, тоже Маргарет, в Шотландию. Маргарет-младшей тоже было около 14 лет, и все, что было известно о ее муже, шотландском короле, предполагало, что он тоже не станет ждать, пока его жена повзрослеет.

Свидетели обмена клятвами могли быть, но можно было и без них. Церемония вступления в брак могла иметь место в какой-то форме, но можно было обойтись и без церемонии. Как ни парадоксально это звучит, сегодня мы вернулись в этом вопросе к той свободе, которая была свойственна английскому Средневековью: каждый вступает в брачный союз на свой, подходящей именно данной паре, лад. Правда, в Средние века и без слов подразумевалось, что этот союз будет союзом длиной в жизнь, так что имущественные соглашения на каждую возможную жизненную ситуацию рассматривались тщательно и серьезно. И церковь признавала такие браки действительными и нерушимыми. Вопреки непонятно откуда взявшемуся мнению о том, что церковь признавала физические отношения между мужчиной и женщиной как неизбежное зло и только ради рождения потомства, средневековая церковь активно поддерживала идею любви между супругами, поддерживала до самого конца Средних веков. Проповедник-доминиканец Жерар де Майли писал о том, что муж и жена должны разделять любовь, глубоко укоренившуюся в их сердцах (intime vel interna cordium dilectione), Гуго Сен-Викторский, теолог двенадцатого века, подчеркивал, что любовь (dilectio) между супругами лежит в основе супружеского таинства, которое является любовью душ. Собственно, и сам св. Августин считал, что суть брака – в личных и интимных отношениях между супругами. Фома Аквинский писал о дружбе, которая должна объединять супругов в браке. Если перейти от теологии к юриспруденции, то средневековые кодексы (например, Грацианский Кодекс, Decretum, ГГ40 год), опирающиеся на римское право, используют термин «супружеская привязанность» (maritalis affectio) как уважение, внимание одного супруга к другому и его потребностям.

Откуда подобная неформальность в эпоху, которая, как принято считать, параноидально относилась к сексуальности вообще и женской сексуальности в особенности? Грацианский кодекс это объясняет, рассматривая процесс вступления в брак состоящим из двух стадий: стадии изъявление намерения, во время которой между будущими супругами устанавливалась духовная связь, и стадии завершения, когда связь духовная подкреплялась связью физической. Ни к чему были свидетели, если при церемонии обмена клятвами присутствовал сам Бог, который, как известно, всегда и повсюду.

Об удивительной жизни «прекрасной кентской девы»

Как водится, в реальной жизни подобная практика зачастую приводила к интереснейшим ситуациям. Например, жила-была в Г340 году юная девица, рожденная в младшей ветви королевской семьи. По всем обычаям того времени, ее должны были выдать за какого-нибудь аристократического отпрыска, что и было сделано. Правда, в семье с некоторых пор появилось сильное подозрение, что данная девица успела приглядеть себе молодого человека, явно для ее ранга не подходящего. Девицы в двенадцать лет не очень умеют хранить свои секреты, особенно если хотят, чтобы к ним относились как к взрослым. Но подозрение подозрением, а жизнь жизнью. И стала девица женой графского сына. Поскольку жених был не старше невесты, практически брак означал только то, что подростки жили под одной крышей, в доме графа. Все-таки в Средние века не приветствовалось вступление в половую жизнь раньше шестнадцати лет, хотя исключения бывали, как по настоянию жениха, так и по настоянию невесты.

Грацианский кодекс 1140 года

Прошло лет девять. Какие отношения связывали девицу и ее супруга, который через четыре года после свадьбы унаследовал титул графа – неизвестно. Вряд ли граф вообще проводил много времени дома, ведь держатель такого титула имел массу обязанностей перед королем, а Англия воевала с Францией в Столетней войне. Во всяком случае, детей в этой семье не было. Жена графа также ни разу даже не намекнула своему супругу, что супругой его, собственно, не является. А потом грянул гром. В Англию вернулся некий барон, профессиональный солдат, который предъявил требования на супругу графа, утверждая, что они поженились до того, как семья выдала ее замуж. Барона звали Томас Холланд, девицу – Джоан Кентская, внучка короля Эдварда I, а графом был Уильям де Монтегю, граф Салсбери. Разразился скандал, в котором все стороны показали себя не слишком красиво. Потрясенный граф запер свою то ли жену, то ли нет, в башне, пытаясь купировать скандал и предотвратить возможность дачи Джоан показаний, что ему, конечно, не удалось – ведь он не мог отлучить жену от ее исповедника, а исповедник был выше графских проблем. В результате в 1349 году папа Клемент VI брак между Джоан и Уильямом расторг, и Томас Холланд получил свою супругу, тайный брак с которой церковь признала единственно правильным. И жили они вместе не очень долго, но очень счастливо. Со временем утешился и граф, и тоже обрел супругу, которая любила его и ценила.

Но у этой любопытной истории есть продолжение. Оставшись в 1360 году тридцатидвухлетней вдовой с четырьмя (возможно, даже пятью) детьми, Джоан получила признание в тайной любви и давней страсти со стороны самого наследника престола Эдварда, принца Уэльского, известного больше как Черный Принц (по цвету доспеха, а не особенностям внешности или характера). Естественно, правящего короля (Эдварда III) подобные авансы сына в сторону дамы со скандальной репутаций в восторг не привели. И, предсказуемо, Джоан решила создавшуюся проблему знакомым образом, заключив с Черным Принцем тайный брак. Вообще-то, парочке просто повезло, что они имели дело с таким либеральным в вопросах брака королем, как Эдвард III, который вообще позволил всем своим детям сделать выбор супругов по сердцу. Потому что в случае второго тайного замужества Джоан легитимность брака была сомнительной, мягко говоря: в данном случае имело место ограничение для вступления в брак по степени родства.

Говоря вообще, церковь запрещала все браки между родственниками, имеющими общих предков до прапрадеда. Так что можно посмеиваться над одержимостью средневекового дворянства генеалогией, но нельзя не признать, что эта одержимость имела под собой хорошее основание. Незнание и тогда не освобождало от ответственности, и если заключающие брачный союз не хотели, чтобы их лет через – дцать, по требованию какого-нибудь имеющего свой интерес умника, объявили чужими друг другу людьми, а их детей – бастардами, то они доставали из сундуков генеалогические таблицы, выясняли, в какой степени закон делал их родственниками, и испрашивали у Святейшего Престола диспенсацию. И получали.

Вообще родство, скажем, «в первой и второй степени» звучит интригующе. Например, племянница пришлась бы дяде родней в первой степени, а вот тот же дядя той же племяннице – родней во второй степени. Головоломно. А ведь было еще «родство в третьей и четвертой степени». Или одновременное родство по всем четырем степеням. Но современники в этой системе разбирались.

Кроме родства кровного, которое еще можно, потренировавшись, понять, церковь установила родство «принадлежности». Как уже упоминалось раньше, для средневековой церкви секс был не только соединением тел, но и соединением душ, в котором партнеры становились родными, начинали принадлежать друг другу. Очень романтично, но в дела брачные это вносило изрядную путаницу. Потому что даже церковные прелаты зачастую толковали эту «принадлежность» как связующее звено между родней мужа и жены. На самом же деле, жена не становилась кровной родней родственникам мужа, а муж не становился кровной родней родственникам жены. То есть, родня родней – но не кровная. Фома Аквинский выразил это с присущей ему четкостью: «брат или отец моей родной не являются мне родными ни в какой степени родства». На этот счет даже было вынесено решение на IV Латеранском соборе в 1215 году. Все понятно? Ну нет, конечно же. Потому что то же решение запрещало брак между парами, находящимися в родстве «аналогичном», т. е. женщиной и вдовцом ее сестры, распространяющемся на их потомства до четвертого колена. Не спрашивайте, почему, никакой логики в этом нет. Возможно, просто писец на соборе заклевал носом и пропустил пару слов.