О природе человека

Глава 9. НАДЕЖДА

Первая дилемма была создана, казалось бы, фатальным крушением мифов традиционной религии и ее светских эквивалентов, среди которых можно выделить идеологии, основанные на марксистском истолковании истории. Ценой этого крушения стали утрата морального консенсуса, сильнейшее чувство беспомощности, охватившее людей, и сосредоточение внимания на себе и ближайшем будущем. Интеллектуально первую дилемму можно решить с помощью более глубокого и смелого анализа человеческой природы с учетом открытий биологов и ученых, занимающихся социальными науками. Таким образом, разум будет более точно объяснен в качестве эпифеномена нейронного механизма головного мозга. Механизм этот, в свою очередь, является продуктом генетической эволюции путем естественного отбора, который действовал на человеческие популяции в течение сотен тысяч лет, пока они находились в своей естественной среде. Разумно использовав методы и идеи нейробиологии, этологии и социобиологии, мы можем заложить прочную основу для социальных наук, и пропасть, все еще разделяющая, с одной стороны, естественные науки, а с другой — социальные и гуманитарные, может быть преодолена.

Если такое решение первой дилеммы хотя бы частично правильно, оно приводит нас непосредственно ко второй дилемме — к сознательному выбору между врожденными ментальными склонностями. Элементами человеческой природы являются правила обучения, эмоциональные подкрепления и гормональная обратная связь, которая направляет развитие социального поведения по определенным каналам, оставляя другие без внимания. Человеческая природа — это не просто набор результатов, достигнутых в существующих обществах. Это огромный потенциал, который может быть сформирован путем сознательного построения обществ будущего. Изучив реализованные социальные системы сотен видов животных и поняв принципы, по которым эти системы развивались, мы можем с уверенностью сказать, что вся совокупность способов поведения людей составляет лишь мизерную долю от теоретически возможных. Более того, человеческая природа — это сборная солянка из особых генетических адаптаций к давно исчезнувшим внешним условиям — к миру охотника-собирателя ледникового периода. Современная жизнь богата и стремительна — так кажется тем, кто находится в ее гуще. Тем не менее это лишь мозаика культурно гипертрофированных архаичных поведенческих адаптаций. И в центре второй дилеммы оказывается порочный круг: мы вынуждены выбирать из элементов человеческой природы, опираясь на систему ценностей, которую те же самые элементы создали в давно исчезнувшую эволюционную эпоху.

К счастью, это кольцо человеческих затруднений не настолько тугое, чтобы его нельзя было разбить усилием воли. Основная задача биологии человека — выявить и оценить все ограничения, которые влияют на решения этических философов и всех остальных людей, и сделать вывод об их значимости посредством нейрофизиологических и филогенетических реконструкций разума. Эта задача является необходимым дополнением к продолжающемуся изучению культурной эволюции. Она изменит основы социальных наук, но никоим образом не уменьшит их глубину и значимость. Она откроет нам биологию этики, а это позволит выбирать более глубоко понятые и более прочные системы моральных ценностей.

Вначале новые специалисты по этике захотят взвесить главную ценность выживания человеческих генов в общем пуле на протяжении нескольких поколений. Лишь немногие осознают истинные последствия растворяющего воздействия полового размножения и связанного с ним снижения значимости «линий» происхождения. ДНК индивида несет в себе примерно равные вклады всех предков любого отдельно взятого поколения, и эта сумма должна быть поделена между всеми потомками в любой момент будущего примерно поровну. У каждого из нас более двух сотен предков, которые жили в XVIII веке. Каждый из них дал своему живущему ныне потомку менее одной хромосомы. В зависимости от степени аутбридинга у каждого из нас до миллиона предков, живших в 1066 году. Генри Адамс очень точно сказал о норманно-английском происхождении: «Если бы мы могли вернуться в прошлое и жить снова во всех своих двухстах пятидесяти миллионах арифметических предках XI века, то нам пришлось бы заниматься массой удивительных вещей. Почти наверняка мы пахали бы практически все поля Контантена и Кальвадоса, ходили бы к мессе во все приходские церкви Нормандии, служили бы в армиях каждого правителя, духовного или светского, во всем регионе. И обязательно помогали бы строить церковь Мон-Сен-Мишель»^{201}. Вернемся назад еще на несколько тысяч лет — секунда на часах эволюции, — и генный пул, из которого вышел каждый современный британец, охватит уже всю Европу, Северную Африку, Ближний Восток. Отдельный человек — это эфемерная комбинация генов, почерпнутых из этого пула, и его наследственный материал вскоре вновь растворится в нем. Поскольку естественный отбор влияет на поведение индивидов, стремящихся к собственному благу и благу своих ближайших родственников, человеческая природа склоняет нас к императивам эгоизма и трайбализма. Но более отстраненный взгляд на долгосрочный курс эволюции должен позволить нам выйти за рамки такого слепого процесса принятия решений, осуществляемого в рамках естественного отбора, и увидеть историю и будущее собственных генов в судьбе всего человеческого вида. Взгляд этот характеризуется словом, которое возникает почти интуитивно. И слово это — благородство. Если бы динозавры восприняли такую концепцию, они выжили бы. Они могли бы стать нами.

Я верю в то, что правильное применение эволюционной теории способствует разнообразию генного пула, поскольку это — главная ценность. Если, как показывает жизнь, наследственность умеренно влияет на разнообразие ментальных и атлетических способностей, то мы должны рассчитывать на то, что в самых обычных семьях неожиданно будут появляться дети, наделенные выдающимися способностями, но, став взрослыми, не смогут передать эти качества своим детям. Биолог Джордж С. Уильямс назвал такое явление у растений и животных «сизифовым генотипом»^{202}. Его рассуждения основывались на простом аргументе элементарной генетики. Почти все способности определяются сочетанием генов в разных участках хромосом. Воистину выдающиеся люди, слабые или сильные, должны находиться в экстремумах статистической кривой. Наследственный субстрат их характеристик образует редкие комбинации, которые возникают в результате случайных процессов формирования новых половых клеток и слияния этих клеток для создания новых организмов. Поскольку каждый человек, рожденный половым путем, обладает уникальным набором генов, исключительные сочетания этих генов вряд ли возникнут дважды в одной и той же семье. Если гениальность является наследственной, то она появляется из генного пула таким образом, который трудно оценить или предсказать. Сизиф упорно катил свой камень в гору, но тот снова и снова скатывался с вершины. Так и генный пул человечества создает наследственного гения разными способами и в разных местах, случайным образом разбрасывая его по всему поколению. Гены сизифовых сочетаний распределены по всей популяции. И хотя бы по этой причине нам нужно озаботиться сохранением всего генного пула, нашей величайшей ценности. Когда-нибудь мы будем обладать невообразимыми сегодня знаниями о наследственности, и тогда у нас появится возможность заниматься демократически управляемой евгеникой.

Универсальные права человека следовало бы считать третьей первичной ценностью^{203}. Данная идея не является общей — это скорее изобретение современной евро-американской цивилизации. Я полагаю, что мы захотим сделать эту ценность первичной не в силу ее божественного происхождения (обычно короли правят по божественному праву) и не из подчинения абстрактному принципу неизвестного высшего порядка, а просто потому, что все мы — млекопитающие. И наши общества устроены по плану млекопитающих: индивид в первую очередь стремится к личному репродуктивному успеху, а во вторую — к успеху своих ближайших родственников. Дальнейшее сдержанное сотрудничество являет собой компромисс с целью получения преимуществ членства в группе. Разумный муравей — давайте на мгновение представим, что муравьи и другие общественные насекомые сумели развить у себя высший интеллект, — сразу счел бы подобную ситуацию биологически неразумной, а концепцию личной свободы — абсолютным злом. Мы поднимаемся до высот универсальных прав человека, потому что в развитом технологическом обществе власть достаточно «текуча» и может обойти императив млекопитающих. Долгосрочные последствия неравенства будут представлять реальную опасность для тех, кто временно извлекает из него пользу. Я думаю, что это и является истинной причиной всемирного движения за права человека. Понимание его чисто биологической подоплеки в конце концов будет более привлекательно, чем любая рационализация, заставляющая культуру подкреплять такое неравенство и искать подходящие для него выражения.

Затем поиск ценностей выйдет за пределы чисто утилитарных расчетов генетической приспособленности. Хотя естественный отбор всегда будет основным двигателем эволюции, он проявляется через каскад решений, основанных на вторичных ценностях, которые исторически служили основными механизмами выживания и репродуктивного успеха. Эти ценности в значительной степени определяются самыми сильными нашими эмоциями: энтузиазмом и обострением чувств от новизны ощущений; восторгом открытий; чувством триумфа от победы в битве или спорте; спокойным удовлетворением от разумного и правильного альтруистического поступка; этнической и национальной гордостью; силой семейных уз; спокойным биофилическим наслаждением от близости животных и растений^{204}.

Необходимо расшифровать нейрофизиологию подобных реакций, а их эволюционная история еще ожидает реконструкции. В них проявляется некий принцип сохранения энергии — акцент на любую из них в ущерб остальным все равно повышает общий потенциал. Поэты отлично это понимали. Вот, например, о чем писала Сафо:

Конница — одним, а другим — пехота, Стройных кораблей вереница — третьим...

А по мне — на черной земле всех краше Только любимый...

(Пер. Я. Голосовкера) ^{205}

Хотя у нас нет способов оценить эти энергии, думаю, психологи согласятся с тем, что их можно направлять иначе, при этом не теряя силы, потому что разум всегда стремится сохранить определенный уровень порядка и получить эмоциональное вознаграждение. Недавно полученные свидетельства показывают, что сновидения возникают, когда во время сна гигантские волокна ствола активизируются и активизируют кору головного мозга. В отсутствие нормальной сенсорной информации, поступающей извне, кора реагирует тем, что вызывает образы из банка памяти и формирует весьма правдоподобные истории^{206}. Аналогичном образом разум будет постоянно порождать мораль, религию и мифологию, а затем подкреплять их эмоциональной силой. Когда слепые идеологические и религиозные убеждения опровергаются, их место быстро занимают новые, порожденные разумом. Если постоянно обучать кору головного мозга приемам критического анализа и предоставлять ей проверенную информацию, разум и на этой основе сумеет построить определенную мораль, религию и мифологию. Если разум убедить в том, что его парарациональная деятельность несовместима с деятельностью рациональной, он разделится на две части, чтобы оба вида активности спокойно существовали рядом друг с другом.

Мифопоэтические устремления можно укротить и превратить в обучение и рациональное стремление к прогрессу человечества. Но для этого нужно окончательно признать, что научный материализм сам по себе является мифологией в самом благородном смысле слова. Поэтому я хочу еще раз напомнить о том, почему я считаю научные идеалы выше религиозных. Наука постоянно добивается успеха в объяснении физического мира и управлении им. Наука — процесс саморегулирующийся, она открыта для всех разумных и осуществимых проверок. Наука готова изучать все — и светское, и священное. Наука может даже объяснить традиционную религию на основе механистических моделей эволюционной биологии. Последнее достижение является важнейшим. Если религия (в том числе и догматические светские идеологии) может быть подвергнута систематическому анализу и объяснена как результат эволюции мозга, она навсегда перестанет быть внешним источником морали, а решение второй дилеммы станет практической необходимостью.

Сутью научного материализма является эволюционная эпопея. Давайте еще раз вкратце повторим ее основные моменты. Законы физических наук согласуются с законами наук биологических и социальных и могут быть связаны с ними цепью причинных объяснений. Жизнь и разум имеют физическую основу. Мир, как мы его знаем, сформировался на основе более ранних миров, подчинявшихся тем же самым законам. Вселенная, какой мы ее знаем сегодня, является предметом материалистических объяснений. Эпопея эволюции может бесконечно взлетать и падать, но самые глобальные ее утверждения не могут быть доказаны раз и навсегда.