О пропавших без вести

Но у всех была одна явственная к безошибочная общая черта. При взгляде на них чувствовалось, что эти комнаты действительно были родным очагом, настоящим домом для тех, кто в них жил. На стене одной из гостиных, над каменным камином, висела вышитая вручную надпись: "Нет места лучше, чем дома"; и в этих словах не было ничего нарочитого или смешного, они не казались старомодными, перенесенными из далекого прошлого; они были не чем иным, как простым выражением подлинного чувства и факта.

– Кто вы?
– Я поднял голову от проспекта, чтобы взглянуть человеку в глаза.

Он раскуривал трубку, не торопясь, затягиваясь так, что пламя спички всасывалось в чашечку, подняв на меня глаза.

– Это есть в тексте, - произнес он, - на последней страннице. Мы обитатели Верны, то есть первоначальные обитатели, - такие же люди, как и вы. На Верне есть воздух, солнце, вода и суша, как и здесь. И такая же средняя температура. Так что жизнь развивалась у нас совершенно так же, как и у вас, только немного раньше. Мы - такие же люди, как и вы; есть кое-какие анатомические различия, но незначительные. Мы читаем и любим ваших Джемса Тербера, Джона Клейтона, Рабле, Аллена Марпла, Хэмингуэя, Гримма, Марка Твена, Алана Нельсона. Нам нравится ваш шоколад, которого у нас нет, и многое из вашей музыки. А вам понравилось бы многое у нас. Но наши мысли, наши высочайшие цели, направление всей нашей истории, нашего развития - все это сильно отличается от ваших.

– Он улыбнулся и выпустил клуб дыма.
– Забавная выдумка, не так ли?

– Да.
– Я знал, что это прозвучало резко и не стал тратить время на улыбку. Я не мог сдержать себя.
– А где находится Верна?

– Много световых лет отсюда, по вашему счету.

Я почему-то вдруг рассердился.

– Довольно трудно попасть туда, не правда ли?

Он внимательно взглянул на меня, потом обернулся к окну рядом.

– Идите сюда, - сказал он, и я обошел конторку, чтобы встать рядом с ним.
– Вон там, налево, - сказал он, кладя мне руку на плечо и указывая направление трубкой, - там есть два больших жилых дома, стоящие спиной к спине. У одного вход с Пятой авеню, у другого с Шестой. Видите? Они в середине квартала, от них видны только крыши.

Я кивнул, а он продолжал:

– Один человек с женой живет на четырнадцатом этаже одного из этих домов. Стена из гостиной - это задняя стена дома. У них есть друзья в другом доме, тоже на четырнадцатом этаже, и одна стена у них в гостиной это задняя стена их дома. Иначе говоря, обе семьи живут в двух футах друг от друга, так как задние стены домов соприкасаются.

Но когда Робинсоны хотят побывать у Бреденов, они выходят из гостиной, идут к входной двери. Они идут по длинному коридору к лифту. Они спускаются на четырнадцать этажей; потом, на улицу, - они должны обойти квартал. А кварталы там длинные; в плохую погоду им иногда приходится даже брать такси. Они входят в другой дом, идут через вестибюль к лифту, поднимаются на четырнадцатый этаж, идут по коридору, звонят у двери, и, наконец, входят в гостиную своих друзей - всего в двух футах от своей собственной.

Человек вернулся к конторке, а я - на прежнее место, напротив него.

– Я могу только сказать вам, - продолжал он, - что способ, каким путешествуют Робинсоны, подобен космическим перелетам, действительному физическому преодолении этих огромных расстояний.
– Он пожал плечами.
– Но если бы они могли преодолеть только эти два фута стены, не причинив вреда ни стене, ни себе, - то вот так и "путешествуем" мы. Мы не пересекаем пространств, мы оставляем их позади.
– Он усмехнулся.
– Вдох здесь - выдох на Верне.

Я тихо спросил:

– Вот так прибыли туда и они, эти люди на картинке? Вы взяли их отсюда?

Он кивнул.

– Но зачем?

Он пожал плечами:

– Если вы увидите, что горит дом вашего соседа, разве вы не кинетесь спасать его семью, если можете? Чтобы спасти хотя бы столько, сколько сможете?

– Да.

– Ну, вот, мы тоже.

– Вы думаете, у нас настолько плохо?

– А вы как думаете?

Я подумал о заголовках, которые я читал в газете нынче утром и каждое утро.

– Не очень хорошо.

Он просто кивнул и продолжал.

– Мы не можем взять вас всех, не можем взять даже многих. Поэтому мы выбираем некоторых.

– Давно?

– Давно. Один из нас был членом правительства при Линкольне. Но только перед самой первой мировой войной мы увидели, к чему все идет; до тех пор мы только наблюдали. Свое первое агентство мы открыли в Мехико Сити в 1913 году. Теперь у нас есть отделения во всех больших городах.

– В 1913 году...
– прошептал я, что-то вспомнив.
– Мехико Сити! Послушайте! Значит...

– Да.
– Он улыбнулся, предвосхитив мой вопрос.
– Эмброз Бирс присоединился к нам в том году или в следующем. Он прожил до 1931 года, до глубокой старости, и написал еще четыре книги.
– Он перевернул обратно одну страницу и показал на один из домов на первом большом снимке.
– Он жил вот здесь.

– А что вы скажете о судье Крейтере?

– Крейтере?

– Это еще одно знаменитое исчезновение, - пояснил я.
– Он был судьей в Нью-Йорке и исчез несколько лет назад.

– Не знаю. У нас, помнится, был судья, и из Нью-Йорка, лет двадцать с чем-то назад, но я не припомню, как его звали.

Я наклонился к нему через конторку, лицом к лицу, очень близко, и кивнул головой.

– Мне нравится ваша шутка, - произнес я.
– Очень нравится. Вероятно, даже больше, чем я могу выразить.
– И добавил очень тихо: - Когда она перестанет быть шуткой?

Он пристально вгляделся в меня и ответил:

– Сейчас. Если вы хотите этого.

"Вы должны решиться сразу же, - говорил мне пожилой человек в баре на Лексингтон-авеню, - потому что другого случая у вас не будет. Я знаю; я пробовал". И вот я стоял и думал. Мне было бы жаль никогда не увидеть некоторых людей, и я только что познакомился с одной девушкой. И это был мир, в котором я родился. Потом я подумал о том, как выйду из этой комнаты, как пойду на работу, как вернусь вечером к себе. И наконец, я подумал о темно-зеленой долине на картинке и о маленьком пляже под утренним солнцем...

– Я готов, - прошептал я, - если вы возьмете меня.

Он вглядывался в мое лицо.

– Проверьте себя, - властно произнес он.
– Будьте уверены в себе. Нам не нужен там человек, который не будет счастлив, и если у вас есть хоть какое-то малейшее сомнение, вы бы лучше...

– Я уверен, - сказал я.

Тогда этот человек выдвинул ящик конторки и достал оттуда маленький прямоугольник из желтого картона. На одной стороне его было что-то напечатано, и через него шла светло-зеленая полоска; он был похож на железнодорожный билет пригородной линии. Надпись гласила: "Действителен по утверждении для ОДНОЙ ПОЕЗДКИ НА ВЕРНУ. Передаче не подлежит. В один конец".

– Э... Сколько?
– спросил я, доставая бумажник и не зная, должен ли платить.

Он взглянул на мою руку, запущенную в карман.

– Все, что у вас есть. Включая мелочь.
– Он улыбнулся.
– Вам она больше не понадобится, а нам пригодится на расходы. Плата за свет, за аренду и так далее.

– У меня немного...

– Неважно.
– Он извлек из-под конторки тяжелый компостер, вроде тех, какие стоят в железнодорожных кассах.
– Однажды мы продали билет за три тысячи семьсот долларов. А в другой раз точно такой же билет - за шесть центов.
– Он сунул билет в компостер, ударил кулаком по рычагу, потом протянул билет мне. На обороте виднелся свеженапечатанный красный прямоугольник, а в нем слова: "Действителен только на этот день" и дата. Я положил на стол две пятидолларовых бумажки, доллар и 17 центов мелочью.