О психологической прозе

1 Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. 7. М., 1950, с. 449.

2 Тургенев И. С. Указ. изд., Письма, т. 5, с. 47. Ср. аналогичные высказывания Тургенева в "Воспоминаниях" Н. Островской (Тургеневский сборник. Пг., 1915, с. 95).

3 См.: Спор о Бакунине и Достоевском. Л., 1926; Боровой А., Отверженный Н. Миф о Бакунине. М., 1925.

4 Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского, М.. 1972, с. 151-154.

Замечательнейший образ молодого Бакунина, в его динамике и его драматизме, принадлежит не художникам и не мемуаристам. В своих письмах к Бакунину и к общим друзьям этот образ создавал Белинский. Он творил его и разрушал, и творил заново. В микрокосме этой дружбы-вражды, любви-ненависти отражены большие эпохальные сдвиги - распад романтического сознания и становление нового. Русская культура неудержимо двигалась к человеку, понимаемому в его исторической, социальной, психологической конкретности. На этом пути - от раннего Герцена к зрелому Герцену, от Бакунина к Белинскому есть еще промежуточное важное звено: Станкевич.

Все, писавшие о Станкевиче, обращали внимание на парадоксальный разрыв между скудным философским и литературным наследием Станкевича и силой его воздействия на современников. Об этом говорит Герцен в "Былом и думах" (IX, 17) и особенно подробно Анненков в своей биографии Станкевича, где он назвал его одним "из... замечательных деятелей, ничего не оставивших после себя". "Причина, - писал Анненков, - полного, неотразимого влияния Станкевича заключалась в возвышенной его природе, в способности нисколько не думать о себе и без малейшего признака хвастовства или гордости невольно увлекать всех за собой в область идеала" 1.

Станкевич действительно был окружен какой-то совсем особой атмосферой любви и восторженного почитания. "Невозможно передать словами, - говорит в воспоминаниях о Станкевиче Тургенев, - какое он внушал к себе уважение, почти благоговение" 2. Благоговейными оценками Станкевича изобилуют письма Белинского. Станкевич призван на "великое дело". "Я встретил в жизни только одного человека, которому безусловно поклонился и теперь кланяюсь и всегда буду кланяться..." После смерти Станкевича Белинский называет его "божественной личностью" и утверждает, что обязан ему всем, что есть в нем человеческого. "Подумай-ка, - пишет он Боткину, - о том, что был каждый из нас до встречи со Станкевичем или с людьми, возрожденными его духом" (XI, 193, 265, 547, 554). Подобным признанием откликнулся на смерть Станкевича и Грановский: "Он был нашим благодетелем, нашим учителем, братом нам всем, каждый ему чем-нибудь обязан. Я больше других" 3.

1 Анненков П. В. Воспоминания и критические очерки. Спб., 1881, с. 382.

2 Тургенев И. С. Указ. изд., Соч., т. 6, с. 393.

3 Т. Н. Грановский и его переписка, т. 2, с. 101.

Герцен, Тургенев, Анненков искали причины значения и влияния Станкевича в том, что он был воплощением совести людей своего круга, чистейшим носителем их нравственных интересов. Но это еще не все. Смысл своеобразного культа Станкевича уясняется полностью только в связи с глубоким умственным переломом, наметившимся в конце 30-х - начале 40-х годов. Бакунинский романтизм был к тому времени уже запоздалым. Идея конкретной действительности входит в кругозор Белинского в 1838 году, даже осенью 1837-го, когда он впервые познакомился с эстетикой Гегеля. 1838 год переломный и для Лермонтова: это начало работы над "Героем нашего времени". Герцен, Огарев, Боткин - каждый из них на рубеже 40-х годов расстается с романтизмом (другое дело, что какие-то элементы романтического сознания люди 30-х годов сохранили навсегда).

Новое и могущественное движение умов, которое Герцен назвал уже реализмом, отличалось прежде всего универсальностью. Речь шла о новом методе, приложимом к самым разным областям человеческой деятельности, n тем самым о формировании реалистического человека.

Потребность в новом строе сознания, в новом эпохальном герое была напряженной; однако этот новый эпохальный образ отличался пока неопределенностью. Ведь расплывчатым, зыбким был пока и самый термин реализм, еще не оторвавшийся от своих чисто философских значений, от умозрительной формулы противостояния идеального и реального. Модель нового характера еще не сложилась, и в переходный момент требования предъявлялись еще главным образом негативные. Надо было прежде всего избавиться от признаков изживающей себя романтической идеальности - от ходульности, призрачности, фразы. Этой потребности, все более настоятельной, своей личностью ответил Станкевич. Станкевич - раннее и в известном смысле еще негативное воплощение искомого реалистического человека, - и в этом разгадка его безошибочной силы и власти над умами.

Станкевич - человек без фразы. Об этом говорят и Анненков, и Константин Аксаков в своем "Воспоминании студентства" 1. Именно так воспринимал Станкевича Белинский. "Фразы в нем следа не было, - пишет в воспоминаниях о Станкевиче Тургенев, - даже Толстой (Л. Н.) не нашел бы ее в нем" 2. Воспоминания Тургенева написаны в 1856 году. Он, конечно, имеет здесь в виду беспощадность нравственных требований и психологических разоблачений, присущую уже ранним произведениям Толстого. Но замечательно, что особую внутреннюю близость к Станкевичу ощутил сам Толстой. В 1858 году, читая переписку Станкевича, только что изданную тогда его братом, Толстой писал: "Никогда никакая книга не производила на меня такого впечатления. Никогда никого я так не любил, как этого человека, которого никогда не видал. Что за чистота, что за нежность, что за любовь, которыми он весь проникнут..." 3.

Толстому было десять лет, когда в письме к Станкевичу (1838) Белинский пытался определить это толстовское начало его личности: "Друг, великая перемена произошла во мне. Я наконец понял, что ты называешь (и так давно называл) простотою и нормальностью. Ты был пошл и идеален не меньше нас, но ты всегда носил в душе живое сознание своей пошлой идеальности и идеальной пошлости и живую потребность выхода в простую, нормальную действительность" (XI, 307) 4.

1 Аксаков К. Воспоминание студентства. Спб., 1911, с. 19.

2 Тургенев И. С. Указ. изд., Соч., т. 6, с. 394.

3 Письмо к А. А. Толстой.
– Толстой Л. Н. Указ. изд., т. 60. М., 1949, с. 274. И тогда же о Станкевиче в письме к Чичерину: "Вот человек, которого я любил бы, как себя" (там же, с. 272).

4 О неуклонном движении к "простоте и нормальности" свидетельствуют письма Станкевича. В самых ранних его письмах (особенно в письмах к Неверову первой половины 30-х годов) еще пробивается приподнятая романтическая фразеология. В дальнейшем она быстро идет на убыль, и если возникает снова, то лишь в связи с определенными ситуациями и адресатами - например, в письмах 1840 года, в которых отразилась последняя любовь Станкевича (к В. А. Дьяковой). Вообще же язык писем Станкевича - это язык свободной дружеской беседы, в которой с философским размышлением перемежается шутливая "болтовня".

Именно таким, вышедшим в "нормальную действительность", воспринимали современники Станкевича - с его здравым смыслом, ясностью теоретической мысли и жаждой практической деятельности, даже самой скромной, с его веселостью, смешливостью, любовью к шуткам и "фарсам", о которой вспоминают все его знавшие.

Эволюцию от идеальности к отрезвлению Станкевич проделывал вместе с замечательными людьми своего поколения. Но в его развитии была своя специфика. Оно как бы лишено материального выражения. Оно воплотилось не в произведениях, а в самой личности. И это личность без признаков того романтического шаблона, по которому - в нескольких его разновидностях строилось столько окружавших Станкевича фигур. У Станкевича был неромантический характер. В отличие от многих других, он не пытался вогнать его в предложенные временем романтические формы. Он оставил свою личность в состоянии несколько бесформенной свободы и изящнейшей простоты. И это в особенности пленяло людей, уставших от изживавших себя, но еще цепких шаблонов.

Станкевич был человеком промежутка, перехода - и совсем не резкого. Он вынес на себе духовное наследие романтизма - проблемы идеала и всеохватывающей любви в первую очередь. Основы его концепций заложены романтизмом и немецкой идеалистической философией 1. Даже философия действительности, всецело захватившая Станкевича в конце его жизни, открыла ему действительность в гегельянских логических категориях, без тех мощных прорывов в социальное и конкретное, которые с самого начала характерны для гегельянства Белинского.

1 Стихотворные опыты Станкевича (от стихотворства он рано отказался) малоудачные, но типические образцы романтической поэзии 30-х годов.

Самое приложение идеологических формулировок к жизни, их биографическое наполнение обличает в Станкевиче человека, многими связями прикрепленного к романтизму. С ним даже совершались те самые события, какие положено было испытать романтику, вроде одновременного опыта любви земной и любви идеальной. Но вся эта романтическая проблематика и даже практика оставляла личность свободной, не сковывая романтической маской прорезывающиеся черты нового человека. В момент становления этого человека очень важными оказались подобные негативные достижения - отсутствие маски, фразы, позы, типологического шаблона. Станкевич не только человек без фразы, - он человек без роли, показавший современникам, что и без роли, без готовой, узнаваемой формы возможна исторически действенная духовная жизнь.