О, Путник!
Шрифт:
— Какая разница, — сердито сказал я. — Жрать хочется, очень! До посинения!
— Ваше Величество! — укоризненно посмотрела на меня девушка.
— Ну, извините, сударыня… Болезнь, знаете ли, повлияла на меня в худшую сторону. Ничего, пройдёт.
Стол был накрыт к моему удивлению очень быстро, как будто за дверью всё это время стояли повара с готовыми блюдами, периодически бегали и подогревали их. А может быть, так всё и было? Император я, или нет!?
К моему большому удовольствию на столе присутствовали и овощи, правда, не солёные и маринованные, а свежие, но
Перед началом трапезы я вдруг снова вспомнил о ШЕВАЛЬЕ и строго, в категоричном тоне обратился к ПОЭТУ:
— Сударь, а где же всё-таки находится в данный момент доблестный заместитель начальника моей Личной Гвардии и Тайной Службы? Он хоть жив, шпион наш великий? Отвечайте немедленно!
— Сир, — ШЕВАЛЬЕ жив и сравнительно здоров!
— Это как?
— Сир, в бою он получил лёгкие ранения, я думаю, что ему пару-тройку дней надо отлежаться.
— А кто сейчас командует войсками и Гвардией? — внезапно встревожившись, спросил я.
— Сир, пехотой командует Второй Горный Барон, конницей — Третий Горный Барон, Гвардией, как и положено, — ВТОРОЙ ШЕВАЛЬЕ. Все они живы и здоровы. Единое руководство осуществляет Четвёртый Горный Барон. Вопросами безопасности ведает СОТНИК. Тыловое обеспечение, контроль за пленными возложены на КОМАНДИРА. Не беспокойтесь, всё идёт своим чередом.
— Кстати, Сир, Третий Барон просил у Вас аудиенции, — вмешалась в разговор ГРАФИНЯ. — Но это не к спеху.
— А ШЕВАЛЬЕ её у меня не просил? — злобно спросил я.
— Да что ты привязался к этому мальчику!? — возмутилась ГРАФИНЯ. — Он и так места себе не находит, волнуется, извёлся весь, страшно переживает!
— В моей армии мальчиков нет! — по-прежнему злобно рыкнул я. — В моей армии есть только мужчины! Настоящие мужчины, способные отвечать за свои поступки и проступки!
— Послушай, котик… Ну, допустил ШЕВАЛЬЕ ошибку, ну, проморгал пиратов. В конце концов, не он же лично осуществлял разведку местности, не он руководил дозорами. Бывает… Я думаю, что такой ошибки он больше не повторит. На ошибках, как известно, в конце концов, — учатся…
— Женщина! Во-первых, не называй меня в присутствии посторонних лиц «котиком»! Во-вторых, что это за слово такое — «проморгал?». Проморгать можно поклёвку на Тёмном Озере, оленя на охоте, мужа своей любовницы, или наоборот. Проморгать можно тот момент, когда уже перепил, и к состоянию лёгкого опьянения вернуться уже не возможно. Можно проморгать злобного вражеского лазутчика, но не двух-трёх тысяч конников! Это средняя численность регулярных войск любого Графства! Нет, — этот мерзавец не заслуживает прощения! Я вот думаю, что с ним делать: расстрелять, четвертовать, сжечь или повесить!?
— Сир, а может быть всё-таки лучше в Сибирь его, мерзавца и негодяя, ну, на каторгу? — робко прервал меня ПОЭТ. — Пусть там бродит по снегам среди медведей и рысей и питается морошкой, клюквой и ягелем.
— Но есть один очень важный момент, — усмехнулась ГРАФИНЯ.
— Какой!? — насторожился я.
— А
вдруг образуются глубокие снега и ударят сильные морозы? И как человеку там жить? Как добывать эти самые клюкву, морошку и ягель? А как же возможно в таких условиях выкопать землянку? Нехорошо как-то, очень нехорошо…— Что!? — завопил я. — Да здесь все надо мною издеваются! К чёрту вас всех, к чёрту Империю! Всё! Ухожу! В деревню, в глушь, в Саратов, к ядрёной матери!
— Хватит, прекрати истерику! Сколько можно!? Если снова ещё хоть раз скажешь что-либо о капусте, задушу собственными руками, проткну кинжалом, затопчу Горными Жеребцами! — неожиданно бешено заорала ГРАФИНЯ. — Император мне тут нашёлся! Из тебя Император, — как из меня звездочёт или академик! Иди, ради Бога, — выращивай свою долбанную капусту и вычёсывай блох из шерсти своей вонючей собаки!
— А что, звездочёт из тебя, пожалуй, вышел бы неплохой, — мгновенно успокоившись, усмехнулся я.
В комнате повисла звонкая и тревожная тишина. ГРАФИНЯ и ПОЭТ, раскрыв рты в недоумении воззрились на меня.
— Чего смотрите? Неожиданные перепады настроения и кипение страстей свойственны всем великим личностям. Все гении несносны! Любой неординарный человек немного странен и ненормален, находится не в себе. Ну что, — бывают у меня психические всплески, каюсь. Как говорил Цвейг: «Подходить с мерками морали к одержимому страстью столь же нелепо, как если бы мы вздумали привлечь к ответу вулкан или наложить взыскание на грозу». Вот так…
— И какой же страстью ты одержим? — скептически улыбнулась ГРАФИНЯ.
— Их две, — ухмыльнулся я. — Первая — страсть к тебе. Вторая — страсть к Власти.
Я подошёл к ГРАФИНЕ, обнял её, поцеловал в розовое ушко.
— А ты, однако, в гневе страшна.
— Что, испугался? Знаешь же, что у меня при себе всегда имеется кинжал!
— Да, знаю, знаю, милая… Надо трижды подумать, прежде чем на тебе жениться!
Я с лёгкостью увернулся от пощёчины. Слава Богу, — не от кинжала!!!
— Ах, ты, мерзавец! Куда ты от меня денешься! Зарежу и тебя, и всех твоих шлюх, кем бы они не были! Да и где ты найдёшь такую, как я?! — громко прошипела ГРАФИНЯ, тряхнув каштаном волос.
— Ты же прекрасно знаешь, что я — Бессмертный. И не зарежешь, и найду себе ещё тысячу любовниц!
— Ничего, ничего… Как-нибудь напою тебя, алкоголика и дебила, до умопомрачения, и ночью разрежу на несколько кусков. А потом разбросаю их по округе. Посмотрим мы тогда на твоё бессмертие!
— О, как, ишь ты, ничего себе, однако, ибо?!
— Да, вот так!
— Сир, уж извините, что прерываю Вашу крайне умную и содержательную беседу, но у меня к Вам пара вопросов, — с жадным любопытством и нетерпением обратился ко мне ПОЭТ.
— Боже, ну хоть вы сейчас не перегружайте мой бедный мозг, — устало произнёс я, обессилено плюхаясь на кровать. — Ладно, задавайте ваши вопросы.
— Сир, во-первых, где находится эта глушь, которая в Саратове? Это какая-то конкретная местность или нечто метафизическое, мистическое, сакральное? Во-вторых, кто такой Цвейг. Неужели снова грек?