О русской истории и культуре
Шрифт:
Конечно, многое, очень многое в задуманной Потемкиным феерии имело чисто развлекательные цели. Конечно, на это ушла уйма казенных денег, миллионы и миллионы, которым нужно и должно было найти лучшее, полезное стране применение. В этом отношении, пожалуй, прав был граф де Людольф, заметивший, что «для разорения России подобно не особенно много таких путешествий и таких расходов» [Людольф, 183]. Но вот что важно: Потемкин действительно декорировал города и селения, но никогда не скрывал, что это декорации. Сохранились десятки описаний путешествия по Новороссии и Тавриде. Ни в одном из этих описаний, сделанных по горячим следам событий, нет ни намека на «потемкинские деревни», хотя о декорировании упоминается неоднократно. Вот характерный пример из записок графа
Важно и другое: потемкинская феерия была так блестяща, так разнообразна и непрерывна, что не всякий наблюдатель был в состоянии отличить развлечения от идей — в высшей степени серьезных, поистине государственного масштаба. Если пользоваться принятой ныне терминологией, то можно сказать, что некоторые из потемкинских «чудес» обладали повышенной знаковостью. Обозревая путешествие Екатерины II внимательно и день за днем, мы в силах отделить плевелы от зерен, выявить сквозные мотивы, на которых делался постоянный акцент.
Прежде всего, это флот. Тема флота — первая из звучащих в описаниях тем. Она начинается уже с Киева, когда Потемкин перенял от П. А. Румянцева попечение над державной гостьей. Екатерина со спутниками отплыла вниз по Днепру на галерах. Они были построены в римском стиле, отличались колоссальными размерами (на галере «Десна» была даже особая обеденная зала) и богатейшим декорумом. Окруженные малыми судами, шлюпками и лодками, галеры возглавляли целую флотилию, которая и правда представляла собою величественную картину.
Быть может, это просто–напросто «царский поезд», роскошное средство передвижения? Ничуть не бывало. Галеры были вооружены, производили маневры, салюты и т. д. Вот как готовилась встреча польского короля: «Ему будет оказана церемониальная встреча; все галеры выстроятся в боевом порядке и будут салютовать из орудий. Все катера поедут за ним, с высшими придворными чинами» [В. В. Т., 189]. Покуда это выглядит как развлечение или нечто подобное, но тема флота продолжается и звучит все громче и громче — и в переносном смысле и в буквальном, поскольку становится все мощнее гром корабельных пушек.
Последние дни мая 1787 г., Херсон. Иосиф II, он же «граф Фалькенштейн», уже присоединился к русской царице. Предоставляем слово графу де Людольфу: «26–го я присутствовал при самом великолепном в мире зрелище, так как в этот день был назначен спуск военных кораблей. По моем приезде в Херсон (сколько можно судить, автор прибыл туда ровно за две недели до описываемого торжества, 12 мая. — А. П.) я не мог себе представить того, чтоб эти суда могли быть готовы к прибытию императрицы, но работали так усердно, что к назначенному сроку все было готово… Все сделано только на скорую руку. Тем не менее я был поражен прилагаемою ко всему деятельностью. Это страна вещей удивительных, и я их всегда сравниваю с тепличными произведениями, только уж не знаю, будут ли они долговечны» [Людольф, 180].
Далее описывается спуск на воду трех кораблей, одному из которых из любезности по отношению к австрийскому императору было дано название «Иосиф II». В только что приведенной цитате восхищение перемешано со скепсисом. Это вообще свойственно отзывам иностранцев [125] , как видно хотя бы из такой сцены, зафиксированной де Людольфом: «Император Иосиф и весь двор поздравляли императрицу с таким успехом, государыня спросила у императора по–немецки о том, что он думает об ее хозяйстве. Но он ограничился тем, что ответил ей глубоким безмолвным поклоном, предоставив зрителям истолковывать по своему усмотрению это весьма двусмысленное выражение того, что он думает!» [Людольф, 181]. Европейцы оставались неисправимо самодовольны: всякий русский успех казался им нонсенсом: «Строитель — русский, и никогда не выезжал из своего отечества, но, по–видимому, он хорошо знает
свое дело, потому что знатоки говорят, что корабли эти очень хорошо сделаны» [Людольф, 181]. Главный сюрприз, однако, был еще впереди.125
Иногда их наблюдения совершенно курьезны. Таково, например, изумление де Людольфа по поводу парных бань, заставляющее вспомнить известную легенду об апостоле Андрее в «Повести временных лет» [Людольф, 192].
Апофеоз флотской темы — посещение Севастополя. Нет нужды описывать знаменитый парадный обед в Инкерманском дворце, из окон которого открывался великолепный вид на севастопольский рейд. По знаку, данному Потемкиным, занавеси были отдернуты и стоявший на рейде черноморский флот салютовал Екатерине и ее гостям. Нет нужды описывать также объезд кораблей [Отрывки из записок…, 40–41, ср.: 44]. Впрочем, одну деталь стоит упомянуть, поскольку она «маркирована», поскольку ей придана «повышенная знаковость»: Екатерина объезжала суда на катере, который был точной копией султанского.
Чрезвычайно интересна реакция иностранцев, присутствовавших на обеде в Инкерманском дворце, «Император был поражен, увидев… прекрасные боевые суда, созданные как бы по волшебству… Это было великолепно… Первой нашей мыслию было аплодировать» [В. В. Т., 294–296], на прогулке граф Сегюр говорил «графу Фалькенштейну»: «Мне… кажется… что это страница из „Тысячи и одной ночи”, что меня зовут Джаффаром и что прогуливаюсь с калифом Гаруном–аль–Рашидом, по обыкновению его переодетым» [Сегюр, 249]. Иначе говоря, Потемкин добился своего. Мысль о флоте, о черноморской эскадре, прочно укоренилась в умах путешественников.
Следующий из сквозных мотивов — мотив армии. «Переехав через Борисфен, мы увидели детей знатнейших татар, собравшихся тут, чтобы приветствовать императрицу. Поговорив с ними, мы двинулись к каменному мосту, до которого оставалось более 30 верст… Тут ожидало нас до трех тысяч донских казаков со своим атаманом. Мы проехали вдоль их фронта, весьма растянутого, так как они строятся в одну линию. Когда мы их миновали, вся эта трехтысячная ватага пустилась вскачь, мимо нашей кареты, со своим обычным гиканьем. Равнина мгновенно покрылась солдатами и представляла воинственную картину, способную всякого воодушевить» [В. В. Т., 291].
«Воодушевление» охватывало участников путешествия и в других местах. В Кременчуге состоялись большие маневры («блистательный смотр войск» [Сегюр, 240]); татарская конница сопровождала Екатерину (в качестве почетной охраны) от Перекопа; демонстрировалось как регулярное, так и иррегулярное войско, в частности калмыцкие полки и т. д.
Третий мотив, который, подобно флоту и армии, воплощался зримо и наглядно, — это мотив цивилизации. Все знали, что Новороссия совсем недавно была присоединена к империи Екатерины II; что это пустынная степь, без городов, дорог, почти без оседлого населения. Целью Потемкина было продемонстрировать, что этот обширный край уже практически цивилизован или, по крайней мере, энергично цивилизуется.
«Признаюсь, что я был поражен всем, что видел, — писал граф де Людольф, — мне казалось, что я вижу волшебную палочку феи, которая всюду создает дворцы и города. Палочка князя Потемкина могущественна, но она ложится тяжелым гнетом на Россию… Вы без сомнения думаете, друг мой, что Херсон пустыня, что мы живем под землей; разуверьтесь. Я составил себе об этом городе такое плохое понятие, особенно при мысли, что еще восемь лет тому назад здесь не было никакого жилья, что я был крайне поражен всем, что видел… Князь Потемкин… бросил на учреждение здесь города семь миллионов рублей». И далее следуют похвалы «кремлю», домам, планировке улиц, «саду императрицы» («в нем 80 тысяч всевозможных плодовых деревьев, которые процветают» [Людольф, 170, 172, 175], построенному для императрицы дворцу, верфи и т. д.