О себе, времени и геофизике. Автобиография

Вначале четвертого года моей работы у меня была 10-дневная командировка в Москву, которая оказалась переломной в моей дальнейшей судьбе. Я уже не виделся с отцом больше трёх лет, и тут получил письмо, что у него будет длительная командировка в Москву. На работе было относительное затишье после длительного периода страшной переработки без выходных, и Лёва отпустил меня с легким сердцем, не дав при этом никаких поручений.

Я провел несколько дней с отцом, но потом вспомнил, что мне где-то надо отметить командировочное удостоверение. К тому времени все расчёты и физическое моделирование с моим прибором активационного каротажа на флюорит были уже завершены. Сам прибор находился в стадии изготовления. Я решил отметить свою командировку во Всесоюзном научно-исследовательском институте ядерной геофизики и геохимии (ВНИИЯГГ).

В институте я практически сразу столкнулся с руководителем лаборатории активационного каротажа, доктором наук Л.М. Дорогиницкой. Она сильно заинтересовалась моим прибором и после продолжительной беседы попросила меня прийти ещё и сделать сообщение для сотрудников её лаборатории. Сотрудники задавали толковые и каверзные вопросы и удивлялись, что в производственной геофизической экспедиции есть люди, занимающиеся разработкой новой аппаратуры. Дорогиницкая попросила прийти меня ещё и на этой третьей встрече торжественно пригласила меня к себе в аспирантуру. Я вначале подумал, что речь идёт о заочной аспирантуре, но она говорила о трёхгодичной очной аспирантуре с переездом в Москву. Я был немного ошарашен, так как никогда не думал о таком повороте событий. К тому же, я был ответственен за свою партию. Надо было подумать.

Отец уже уехал в Махачкалу, а у меня оставалось ещё пару дней. Я гулял по Парку культуры и отдыха имени М. Горького и размышлял о полученном предложении. Я понимал, что как бы достиг потолка в своей экспедиции и по должности и по знаниям. По работе я уже знал всё и даже больше. К нам на лето часто устраивались студенты из Душанбе. Я их немного обучал, когда было время. К примеру, заводил студента в автоматизированную станцию, рассказывал про основные её блоки и затем включал силовой блок. Очень часто при этом ничего не происходило. Тогда я бил кулаком в определенную точку станции, и тут же все начинало жужжать и моргать, станция включалась. Там было одно механическое устройство – преобразователь тока, и я знал куда ударить, под каким углом и с какой силой, чтобы этот преобразователь заработал. Выглядело это почти как фокус.

Мысль о том, что мне всего 24, а я уже всё знаю и даже прибор изобрел, казалась мне явно ложной. Нельзя в 24 знать всё, надо было просто менять среду обитания. Однако я был женат, и расставание на 3 года не входило в наши планы, но что Неля будет делать в Москве было большим вопросом.

Погруженный в эти думы я буквально столкнулся со своим институтским товарищем из параллельной группы Шуриком Колосовым. Как потом выяснилось, это был подарок судьбы. Немного о Шурике. Мы учились в параллельных группах, Шурик был из Грозного. Он отличался яркой внешностью, жгучий брюнет с большими яркими голубыми глазами. Кроме того, он был членом какой-то очень крутой секции мотоциклистов, которые почти покорили вершину не то Казбека, не то Эльбруса.

Шурик, оказывается, уже год был аспирантом в Москве в известном Институте нефти и газа имени И.М. Губкина. Он успел хорошо зарекомендовать себя на своей кафедре и, услышав о моей ситуации, сказал, что у них как раз скоро будет очередной набор в аспирантуру, и он поручится за Нелю. Собственно, так всё и случилось, у них был набор через несколько месяцев, и Неля поступила в аспирантуру.

У меня, однако, не всё оказалось гладко. Принимая предложение о поступлении в аспирантуру, я объяснил, что на мне держится большое хозяйство, и что я просто так не могу сразу уехать. Дорогиницкая сказала, что у меня целевое приглашение, и что я могу приехать в течение года. У Нели была другая ситуация. В итоге получилось так, что она поступила раньше меня.

Когда я сообщил в экспедиции о своих планах, они решили вывести мою партию из состава экспедиции и передать в другую организацию, которая специализировалась только на исследовании скважин. Связано это было в основном с тем, что партия разрослась и проводила специальные работы по внедрению новой технологии выделения флюоритовых оруденений. В целом, наверно, это было правильно, так как другая организация была более приспособлена для решения этих задач, чем экспедиция. Собственно, разговоры о таком преобразовании были и раньше. Мой планируемый отъезд как бы подтолкнул события.

Поиск могилы мамы

Все 4 года работы в экспедиции я помнил, что сравнительно недалеко похоронена моя мама. Однако времени на поездку в Бухару не было. Когда стало ясно, что я уезжаю из Таджикистана, было понятно, что оттягивать поездку на могилу мамы больше некуда. Вместе с одним из моих товарищей мы поехали на Волге в Бухару. Переезд занял целый день, и когда уже стемнело мы подрулили к еврейскому кладбищу в Бухаре. На наши стуки вышел узбек, который был сторожем. Я объяснил ситуацию, и он разрешил нам заехать на территорию кладбища и даже сервировал простой ужин. Ночевали мы в машине, сиденья которой легко превращалась в двуспальную кровать.

На следующее утро сторож показал нам обширный участок кладбища, заросший бурьяном, и сказал, что где-то здесь хоронили в 1943 году. Поковырявшись немного на этом участке, я понял, что самим нам тут не справиться. Прошло 22 года, всё заросло, на участке не видно было ни одного памятника. Мы быстро наняли бригаду из 5 человек, и я показал им фото могильной плиты, на котором было имя мамы и даты её жизни. Я установил дневной тариф и премию тому, кто найдет могилу. К концу дня её нашли. Ещё два дня ушло на восстановление могилы. Я выполнил свой сыновний долг.

Начиная с 80-х мы приезжали периодически на могилу мамы. Бухара сильно изменилась к лучшему по сравнению с 1965 годом. Появилось много гостиниц, привели в порядок исторические памятники, Мавзолей Саманидов X века, Некрополь Чор-Бакр XVI века, Мазар Чашма-Аюб XIV века, Крепость Арк XVIII века и многие другие. Жизнь изменилась, сейчас, находясь в Америке, я могу позвонить директору кладбища, перевести деньги для ухода за могилой и получить фотографии могилы.

***

Летом 1965 года я был готов к отъезду из ставшей мне родной Южной геофизической экспедиции, в которой проработал 4 года.

Я очень благодарен судьбе и доволен собой, что не поехал после института в научно-исследовательский институт в Краснодаре. Благодаря работе в Южной геофизической экспедиции я действительно стал специалистом в своём деле. Моя первая работа дала мне знания, без которых просто было бы невозможно в дальнейшем заниматься наукой. Дополнительно это была школа жизни и школа управления, которые сильно пригодились в будущем. Огромным плюсом для меня была динамика работы, включавшая работу с аппаратурой, замеры на скважине, интерпретацию результатов геофизических исследований скважин, изучение ядерной физики, расчёты характеристик своего прибора, возможность исколесить весь Таджикистан и частично Узбекистан, очень часто за рулём, видеть неповторимую красоту природы и, наконец, получить финансовую независимость.

Мне очень повезло с людьми, которые работали в экспедиции. Это была молодёжь со всего Союза, приехавшая не зарабатывать деньги, а делать то, что надо было делать. Как выяснилось позже, из экспедиции вышло несколько докторов наук, включая моего начальника отряда Стаса Дембицкого, меня, а также наших ведущих специалистов по гравиоразведке и электроразведке. Наш бывший начальник электроразведочной партии Юрий Кошлаков стал заместителем председателя президиума Верховного Совета Таджикской ССР. К сожалению, судьба разбросала нас. Один раз, правда, Лёва Ишанкулов навестил нас в Москве и привез знаменитый таджикский виноград Дамские пальчики. Один раз встретился в командировке во Львове с Юрой Кошлаковым. Много лет поддерживал связь со Стасом Дембицким, но потом и с ним растерялись.