О себе

Идея организации борьбы с коммунизмом в международном масштабе явилась у меня с первых же шагов моей деятельности на политическом поприще и была вызвана действиями самих большевиков, которые, едва захватив власть на Дальнем Востоке и в Сибири, сейчас же привлекли военнопленных и китайцев в ряды Красной армии, создавая из них так называемые «интернациональные» части.

Для противодействия красной пропаганде в Китае я задумал привлечь к делу борьбы с Коминтерном представителей китайской общественности, и лучшие генералы армии Чжан Цзо-лина примкнули к проектируемому мною плану. Первым, поддержавшим мою идею объединенной борьбы России и Китая против Коминтерна, был светлой памяти покойный ныне генерал Чжан Куй-ю, который был умерщвлен впоследствии Чжан Цзо-лином. К нам примкнул и генерал Гын Юй-тин, также казненный в Мукдене. Наиболее длительное и активное содействие мне в борьбе с красным злом было оказано генералом Чжан Хай-пыном, ныне маршалом Маньчжурской империи.

Помимо военных мне удалось заручиться содействием и сочувствием многих общественных деятелей, ныне занимающих выдающиеся посты в молодой Маньчжурской империи. К числу этих лиц относятся: г. Ло Чжу-юй, г. Тоин, г. Се Чже-ши и знаменитый ученый г. Кан Ю-вей. Содействие и расположение перечисленных лиц укрепляло меня в неизбежности конечного торжества Белой идеи, тем более что, несмотря на все препоны, которые ставились мне на пути привлечения монгол к общему фронту борьбы с Коминтерном, мне все же удалось вполне договориться с ними при содействии М. А. Шадрина, бывшего переводчика Штаба Заамурского военного округа. Знаток монгольского и китайского языков, М. А. Шадрин проявил много энергии и труда по организации монгольского съезда в Чите, на котором были решены первостепенной важности вопросы координированных действий наших против красных.

Итак, невозможность продолжать борьбу на родине, вследствие отсутствия поддержки со стороны уставшего от войны населения, вследствие прекращения возможности иметь нужные для борьбы ресурсы, наконец, вследствие необеспеченности коммуникации по КВЖД, поставили меня перед необходимостью перемещения базы борьбы с Коминтерном с российской территории в Монголию.

Кадр монгольской армии в Забайкалье мною уже был создан и состоял из Азиатского корпуса под командой генерал-лейтенанта барона Унгерна. Был также заготовлен некоторый запас вооружения для развертывания новых формирований в Монголии. Все работы по подготовке Азиатского корпуса к походу в Монголию пришлось держать в строгой тайне, и о задуманном мною плане знал ограниченный и особо доверенный круг лиц.

Идею этого движения полностью разделял духовный глава Внутренней Монголии Богдо Наинчи хутухта, который агитировал среди монгол за поддержку моего плана. Впоследствии китайцы жестоко отплатили ему за эту поддержку: будучи обманным образом завлечен китайцами к себе, он был расстрелян ими без всякого суда. В осуществлении моего плана близкое участие принимал и представитель княжества Хамба, который одновременно являлся и посланцем ко мне далай-ламы; а с многими прочими представителями теократической власти в Монголии, Тибете и Синцзяне было достигнуто взаимное понимание.

Самое трудное было обеспечение финансовой базы похода и существования корпуса в Монголии в первое время, до занятия им Калгана. С занятием этого пункта монголами мы включили в наше движение крупные китайские группировки, имевшие своей целью реставрацию монархического строя в Китае. Монголия же должна была приобрести полную политическую самостоятельность и искать союза с Китайской империей для совместной с нами борьбы с Коминтерном. В финансовом отношении Азиатский корпус был снабжен, конечно, недостаточно, но я не мог отпустить в распоряжение барона Унгерна более семи миллионов золотых рублей.

Обстановка последних дней моего пребывания в Забайкалье была настолько тяжела, что предполагаемое движение Азиатского корпуса необходимо было тщательно скрывать не только от красных, но и от Штаба армии. Тем не менее удалось сделать все, что было возможно, при ограниченных наших ресурсах и при тех труднопреодолимых пространствах, которые отделяли нас от руководящих центров ламаистских владык, с сохранением полной тайны. В интересах той же маскировки истинных целей движения после выхода последних частей корпуса из пограничного района Акша-Кыра я объявил о бунте азиатского конного корпуса, командир которого, генерал-лейтенант барон Унгерн, вышел из подчинения командованию армии и самовольно увел корпус в неизвестном направлении.

В самом начале движения барон Унгерн имел успех и быстро занял столицу Северной Монголии — Ургу. Однако с занятием Урги и установлением непосредственной связи с правительством хутухты начались недоразумения между монголами и бароном, которые были вызваны диктаторскими тенденциями последнего. Такое явление вполне могло иметь место, так как прибывший в мае 1921 года из Урги князь Цёбен жаловался мне, что барон Унгерн совершенно не желает придерживаться вековых традиций монгольского правящего класса, игнорируя их со свойственной ему прямолинейностью. С этим надо было серьезно считаться, но особой угрозы факт этот пока не представлял, так как Азиатский корпус фактически был предназначен к роли авангарда моего движения, ибо вслед за ним должен был выступить я с остальными кадровыми частями Дальневосточной армии.

Красная Москва забила тревогу. Подготовляя движение в Азию для революционизации ее путем овладения Монголией и Синцзяном, красные должны были приложить все старания к полной ликвидации частей барона Унгерна, и потому ими были приняты в этом направлении все меры подкупа и провокации, помимо отправки навстречу барону крупных частей Красной армии. Движение барона Унгерна не встретило сочувствия также со стороны политических представителей иностранных держав в Китае, Монголии и Синцзяне, которые не понимали агрессивных планов Коминтерна в отношении материка Азии и рассматривали поход барона Унгерна с точки зрения чистой авантюры.

После выступления Азиатского корпуса и занятия им Урги я стал подготовляться к походу вслед за ним. Для этого необходимо было по возможности безболезненно вывести из боя части 1-го корпуса генерала Мациевского, который составляли казачьи полки и полки моего старого Особого маньчжурского отряда. Постепенно я начал стягивать их к границам Маньчжурии, чтобы впоследствии их можно было легко перебросить в район Хайлара, где к ним должны были присоединиться китайские части генерала Чжан Куй-ю для того, чтобы совместно двигаться на Ургу. Одновременно части Сибирской армии должны были быть эвакуированы в Приморье. К 20 ноября я должен был вывести армию на маньчжурскую территорию и надолго проститься с родным мне Забайкальем.

Однако в последний момент обстановка сложилась так, что мне внезапно пришлось изменить свой план.

Я вынужден был отказаться от намерения идти в Монголию и принял решение перебросить свою Ставку и всю армию целиком в Приморье.

В Приморье, как я точно знал, находилось на складах свыше шестидесяти тысяч винтовок с большим количеством патронов к ним, а также предметы воинского снаряжения и обмундирования. Все это могло быть использовано для нужд Дальневосточной армии.

Приняв это решение, я должен был немедленно известить барона Унгерна и генерала Чжан Куй-ю об изменении принятого нами плана и о внесении вытекающих из этого корректив в выполнение намеченных операций. Кроме того, я инструктировал барона, каким образом ему следовало поддерживать добрые отношения с монголами, чтобы не оттолкнуть их от себя и тем не провалить всей намеченной кампании.

Конечно, если бы я предполагал, что мне с кадровыми частями 1-го корпуса не удастся последовать в Монголию немедленно вслед за Азиатским корпусом, я учел бы особенности характера барона Унгерна, прямолинейность и непосредственность которого затрудняли установление надлежащих взаимоотношений с монгольскими вождями. Может быть, пришлось бы выбрать другое лицо для возглавления экспедиции, но, считая корпус Унгерна лишь авангардом своих сил, я не придавал особого значения этим качествам, рассчитывая, что руководство экспедицией и сношения с монголами будут находиться в моих руках и что я сумею надлежащим образом оказывать влияние на Романа Федоровича. Теперь же, с изменением плана, приходилось ограничиться лишь письменными указаниями ему, и я весьма опасался, что это могло оказаться недостаточным. Поэтому я командировал несколько своих офицеров к барону и сам предполагал вернуться к проведению в жизнь своего плана так скоро, как только обстоятельства это позволят. Я был уверен в том, что нам не придется долго задержаться в Приморье, ибо политика Японии в то время была уже ясна и можно было с уверенностью предполагать, что она выведет свои войска из пределов российской восточной окраины прежде, чем нам удастся закрепить свое положение в Приморском крае.