О смелой мысли
Шрифт:
Министр призывал экономить на всем, даже на портретах.
Надо сказать, что портреты в те времена стоили страшно дорого. Фотографии тогда не было, и портреты заказывали искусным живописцам.
Один французский художник вспомнил древнюю китайскую выдумку.
Китайцы давно заметили, что тень человека на стене удивительно схожа с оригиналом, особенно когда человек стоит в профиль, и если бы эту тень поймать и вставить в рамку, получился бы прекрасный портрет.
Художник по примеру китайцев стал ловить людские тени, делать из них портреты и на этом деле приобрел много заказчиков.
Заказчик смирно сидел перед белым листом бумаги,
Карандашный обвод внутри заливался черной тушью.
Угольно-черная тень навсегда запечатлевалась на бумажном листе. Бумагу вставляли в рамку и вешали на стену, как портрет.
Это были такие дешевые портреты, что салонные остряки окрестили их по имени бережливого министра — портретами а ля Силуэт.
Министр умер, про министра забыли, а черные профили продолжали красоваться на стенах, и название «силуэт» осталось.
На древней китайской выдумке появился французский ярлык.
Силуэты были в большой моде, их уменьшали до карманных размеров и носили с собой.
А когда Вертер глядел на портрет Лотты, он глядел на маленькую пойманную тень, которую хранил у себя на груди.
Рассказывают, что скульптура родилась из тени. Дочь гончара обвела на камне углем тень своего возлюбленного, отец налепил в обводе глину и обжег камень на костре вместе с горшками. Получился барельеф, выпуклое изображение, вроде тех, что оттиснуты на монетах.
Это наивная история. Вряд ли так было на самом деле.
Все же нельзя, говоря о статуях, не упомянуть о тенях.
Когда рассматриваешь древнюю скульптуру, бросается в глаза, что в Египте и Ассирии было много барельефов и мало статуй. В Греции, наоборот, появляется множество статуй и заметно исчезают барельефы.
Почему так получалось?
Кое-кто считал, что дело здесь только в уменье людей: барельефы, мол, делать гораздо проще, чем статуи.
Но чем дольше размышляли над этим вопросом, тем больше убеждались, что виновны здесь не только люди, но и тени и что статуй не могло быть много под жестоким египетским солнцем, в стране резких и черных теней.
Барельефы под этим солнцем казались четкими, как гравюры. Каждая выпуклость прекрасно очерчивалась тенью, каждая мелочь была в чести и на виду.
Ну, а статую Аполлона нельзя было поставить под прямые лучи африканского солнца: у нее оказались бы черные пальцы, словно выпачканные в чернилах, темные страшные глазницы, а под носом — черная клякса, как забавные усики.
В Греции было другое солнце, другие тени.
В небе Греции плыли тонкие облака, и солнце сквозь легкую тень облаков светило мягким, рассеянным светом.
Тени были такими прозрачными и бледными, что барельефы теряли свою четкость, бледнели и пропадали на фоне белых стен.
Но зато ничто не уродовало статуй.
Высоким было искусство греческих скульпторов, но им помогали тени, и строгость линий подкреплялась гармонией теней.
И выходит, что и тени шепчут свою волю людям и что люди устанавливают законы своего искусства, считаясь и с законами теней.
Писатель М. Ильин рассказывает
в одной из своих книжек о великой войне, которую ведут в лесу различные породы деревьев.Привожу его рассказ дословно, потому что не могу рассказать лучше:
«Ель и осина, например, всегда во вражде. Ель любит тень, осина — свет.
В еловом лесу осина таится под ногами в виде крошечных побегов, тенистая ель не дает ей ходу.
Но когда человек вырубает еловый лес, осина сразу оживает на ярком свету и начинает расти не по дням, а по часам.
Все вокруг быстро меняется. Погибают тенелюбивые мхи, которые росли у подножья елей. Чахнут от яркого солнца малолетние елочки, которые люди пощадили при порубке, потому что они еще слишком малы. Пока живы были их матери — большие ели, маленьким елочкам хорошо жилось в тени их широких зеленых юбок. Оставшись без защиты от солнца, елочки хиреют и сохнут.
Зато осина празднует победу. Раньше она ловила только те капли света, которые случайно роняла на землю ее соперница ель. Но ель вырубили, и осина стала хозяйкой.
И вот на месте темного елового леса возникает сквозной и светлый осиновый лес.
Но время идет. Время — великий работник. Понемногу, незаметно, но перестраивает лесной дом. Все выше поднимаются осины, все теснее смыкаются их верхушки. Тень у их ног, которая была сквозной и редкой вначале, делается все гуще и темнее. Осина осталась победительницей, но для нее в самой победе — гибель.
Никогда не бывало, чтобы человека погубила его собственная тень, а в жизни деревьев это бывает. В тени осины оживает враг — ель, которая так же любит тень, как осина свет. Скоро вся земля покрывается зелено-колючей щеткой маленьких елок. Еще несколько десятков лет, и вершины елок догоняют вершины осин. Светлую зелень осин прорывают остроконечные темные верхушки елей. Ели поднимаются все выше, и вот уже их густая темная хвоя заслоняет от солнца листву осин.
Тут осине конец. В тени ели она начинает сохнуть. Ель вступает в свои права. Еловый лес занимает свое старое место».
Так воюют породы деревьев в лесу, разя друг друга призрачным оружием теней.
Стратегию и тактику этой войны изучают лесоводы, возводящие лесные полосы, преобразующие природу.
Мичуринская наука учит, что враждуют в лесу лишь деревья различных пород. Деревья одной породы не мешают друг другу.
Трудно вырастить в чистом поле одинокий дубок. У него на первых порах?акая редкая тень, что не может заглушить по соседству солнцелюбивые сорные травы. Травы буйно тянутся вверх и душат дубок, любящий расти с незатененной верхушкой.
Академик Лысенко начал садить желуди гнездами; и когда из них вытягиваются маленькие дубки, ростки быстро смыкаются кронами, соединяя свои тени, и разят сорняки общим оружием.
Лесоводы, терпеливо возводящие сложное здание леса, подчиняют своим задачам не только борьбу корней, вцепившихся в землю, но и борьбу теней, бестелесным ковром разостлавшихся по земле.
О пузырях
С голову велико, с перо легко.