О смелых и отважных. Повести

— Вообще я живу в Петрограде, а в деревне был временно. И мука оттуда, и картошка… Берите!

Он развязал мешок и поднял его за углы. Картошка весело поскакала по полу. Мягко шлепнулся на газеты белый мешочек с мукой. Мальчишки бросились собирать раскатившиеся картофелины.

— Добряк! — похвалил его Пат и вытащил из кармана спички.

Сначала разгорелась лучина. От кирпичей пошел керосиновый парок. Когда они разогрелись, по ним побежали язычки пламени. Пат скомкал и бросил в буржуйку несколько газет. Вскоре яркое коптящее пламя заметалось в топке. Буржуйка накалилась. Снег в двух кастрюлях, поставленных на печку, стал оседать.

Пока варилась картошка и готовилась баланда, похожая на жидкий клей для обоев, Юрий познакомился со всеми мальчишками. Они охотно рассказывали обо всем, кроме прошлого. Вспоминать о родителях, о жизни до того дня, когда каждый из них оказался на улице и стал беспризорником, было у них не принято. Это правило распространялось и на Юрия. Его никто не спросил, как он потерял отца и мать, почему не идет к родственникам или знакомым. Зато ему задавали какие-то нелепые в этой обстановке вопросы.

— Слышишь хорошо? — спросил у него Пат.

— На слух не жалуюсь, — как у врача, ответил Юрий.

— А память у тебя есть?

— Половину «Онегина» наизусть знаю.

— Кого?

— «Евгения Онегина», — повторил Юрий. — Это роман в стихах Пушкина.

— Хм! — насмешливо произнес Хмыка и рукой оттопырил левое ухо.

— Ну, а если человека увидишь, — допытывался Пат, — узнаешь его потом?

— На людях не пробовал, а картины запоминаю отлично. И современные и старинные.

— Это интересно! — послышался из-за двери неприятный скрипучий голос.

— Карлик! — шепотом предупредил Пат, и все беспризорники притихли.

В будку вкатился маленький большеголовый человечек со свертком. Юрий сначала принял его за мальчишку. Ростом этот человечек был меньше Пата. Руки короткие, ноги кривые, а лицо — умное, с глубокими выразительными глазами.

— Живописью интересуешься? — спросил он, наклонив голову набок.

Теперь Юрий увидел, что это не мальчишка. Ему было лет тридцать или даже сорок.

Стараясь не смотреть на руки и ноги уродца, Юрий сказал:

— Я сын художника.

— Это интересно! — повторил карлик. — Твой отец — художник Ренессанса?

Юрий недоуменно пожал плечами.

— Вы же знаете: эпоха Ренессанса давно миновала.

— Картошка переварится! — заметил карлик и опять повернулся к Юрию. — Это твой вступительный взнос в общество беспризорников?

— Из деревни привез… Остатки, — неопределенно ответил Юрий.

Он никак не мог понять, что это за человек, почему он пришел сюда и какое имеет отношение к беспризорникам. Мальчишки, видимо, хорошо его знали и боялись. С той минуты, как вошел карлик, никто из них не произнес ни слова и не двинулся с места, пока он не напомнил о картошке.

Хмыка и Пат подхватили кастрюлю и, отойдя в угол, стали сливать воду. По подвалу расплылся пахучий пар. Карлик развернул тряпицу. В ней были куски хлеба.

— Ешьте!… И ты ешь! — сказал он Юрию. — Ты ведь тоже голоден… Сегодня приехал из деревни?

Юрий кивнул головой.

— Приехал, а квартира заперта. Так?

— Других вселили.

— Вот теперь понятно! — удовлетворенно сказал карлик. — Попробую тебе помочь.

Юрий выронил картофелину.

— Хм! — предостерегающе произнес Хмыка и оттопырил левое ухо.

— Ты сомневаешься? — спросил у него карлик, и Хмыка чуть не подавился под его пронзительным взглядом.

Юрий с надеждой и волнением уставился на странного человечка.

— Ешь! — приказал карлик. — Потом поговорим… А что у вас нового, Пат?

— Ничего хорошего. Облава была.

— Знаю.

— Хоть бы предупредил!

— А зачем? — добродушно улыбнулся карлик. — Облава для вас — учебная тревога, чтобы боевитость не потеряли.

— Если б не Хлястик, и штаны бы потеряли!

— Хлястик — это, конечно, ты? — снова улыбнулся карлик и потрепал Юрия по плечу. — Ты ешь, ешь!

Но Юрию не елось. Он не знал, что и думать. Надеяться на помощь глупо. Что может сделать этот уродец? Но и отказаться от надежды было непросто. А вдруг?… Что-то необычное угадывалось в этом человечке.

Пока мальчишки ели, карлик молчал. Потом он вывел Юрия из будки, и они вдвоем направились по Лиговке к Обводному каналу.

— Я там живу, — пояснил карлик. — А пока расскажи все подробно и честно, если хочешь, чтобы я действительно помог тебе.

— Но как? — вырвалось у Юрия.

— Я работаю в ЧК. Тебе достаточно?

Этого Юрий никак не ожидал. Он остановился. Но страха не было. Еще утром он вздрагивал от каждого громкого возгласа и боялся, что его заберут. А теперь он стоял, смотрел на человека, назвавшегося чекистом, и не верил ему.

Карлик понимающе улыбнулся.

— Чекисты — не кулачные бойцы. Им в первую очередь голова нужна. Она у меня, как видишь, нормальная.

— Простите! — сказал Юрий.

— Я не обидчивый! — успокоил его карлик. — А чтобы ты не терял надежду, скажу: в каждом деле могут быть ошибки. Я догадался — твоих родителей арестовали. Вот и попробуем узнать, не ошибка ли это?

— Ошибка! Конечно, ошибка! — горячо подхватил Юрий.

— Идем! — сказал карлик и взял его под руку.

ВСТРЕЧА

Три дня запомнились Глебке на всю жизнь. День, когда они с отцом хоронили маму. День гибели отца и продотряда. И третий день, когда он бросил Юрия.

Выйдя из Смольного, Глебка вслух обозвал себя всеми обидными словами, какие только знал. На краю тротуара валялся тяжелый цилиндрик льда, выпавший в оттепель из водосточной трубы. Глебка размахнулся ногой и, как по мячу, ударил по льдине. Боль была сильной и немножко успокоила его.

Услышав перезвон трамвая, Глебка, прихрамывая, выбежал на мостовую, догнал последний вагон и поехал «на колбасе».

«Колбаса» — это толстая резиновая трубка с электрическим проводом внутри. Ниже трубки из-под вагона высовывался буфер. Мальчишки хватались руками за трубку, прыгали на буфер и ехали без билета. Это и называлось прокатиться «на колбасе».

За вагоном воздух завихрялся. Морозный ветер охладил Глебку, и он начал раздумывать, как быстрее найти Юрия. Может быть, он еще не ушел из своего дома? Забился в какой-нибудь темный уголок и плачет.