О смелых и умелых. Рассказы военного корреспондента

Уже совсем стемнело, и теперь вокруг дома теснилось много народу.

Мать зажгла висячую лампу, спускавшуюся с потолка. Она освещала домик Китидзо изнутри, как бумажный фонарь, повешенный между небом и водой рисовых полей. И гора, покрытая кривыми соснами, и все тёмные постройки растворились во мраке.

И теперь, видимый отовсюду, отражённый в рисовых полях, всем сверкал и всех притягивал только этот маленький крестьянский домик, внутри которого сидел необыкновенный, потерянный и вернувшийся сын Китидзо.

Дэнсай прислушался, как стучат по дороге деревянные сандалии спешащих его послушать односельчан, откашлялся и сказал:

— Да, у них растёт рис, но они не умеют его есть.

— О-о, вы слышали — русские не умеют есть рис!

— Да, они берут его не двумя палочками, как мы, а большими ложками, вот такими.

Вытащив из-за голенища сапога, Дэнсай показал странный предмет наподобие игрушечной лодки с ручкой, и все рассмеялись.

— Ну, ну, что там ещё? — поощряли соседи.

И, боясь пропустить хоть одно слово, высокая Оеси прикрикнула на ребёнка:

— Да замолчишь ли ты? Не то прибежит лягушка со стеклянными глазами и тебя первого задавит!

Её сыну Тинтаю было уже четыре года, и он самостоятельно выбегал на большую дорогу, где не раз пугался этих страшных железных созданий.

Тинтай замолчал, засунул палец в рот.

А какой-то парень простодушно расхохотался:

— Ай-ай-ай! Чтобы есть такой штукой, надо иметь много риса!

Всех удивляла ложка. Один из соседей взял её в руку.

— Вот чудаки! Разве можно употреблять за столом такую посудину? Да ею можно зацепить сразу всё, что в чашке! Съешь всё один и оставишь голодными отца, мать и тётушку с бабушкой!

Это замечание вызвало неудержимый смех. Смеялся даже полицейский, которому было приятно, что Дэнсай так потешается над русскими.

— Охо-хо, какие смешные люди! Разве можно совать в рот рис таким способом! — сказал толстый Кихей, утирая слезинки, выступившие от смеха на его заплывших глазах.

— Теперь мне беда: я приучился есть рис такой русской ложкой… Не знаю, как я удержу теперь наши тонкие палочки, — сказал Дэнсай.

— Ого, не бойся, — ответили тут из толпы, — мы сами отвыкли от них.

— Был бы рис, а есть научишься.

— Позвольте, а разве все мои соседи не рисосеи? Разве мы не среди рисовых полей?

— Дэнсай, Дэнсай, ещё про русских, это смешно!

— Хорошо. Там много смешного. Они живут как большие чудаки. У них, например, нет помещиков. Совсем нет.

— Так откуда же они берут землю? — раздался недоуменный голос. — Ведь её можно доставать, арендуя у помещиков!

— Они понятия не имеют, что значит арендовать землю.

— Вы слышали? Они не умеют даже обращаться с землёй! — обрадовался управляющий помещика. — Недаром нас призывал император на эти пустынные пространства.

— Но эти пространства засеяны, — сказал Дэнсай, — и урожаи с них велики.

— Куда же они их девают?

— Часть государству, а остальное себе.

— А помещику?

— Так у них же нет помещиков. Вот беда. Поэтому они и не знают, куда девать урожай. Им, несчастным, поэтому и приходится иметь такие большие ложки…

Раздался смех, вначале неуверенный, слабый, потом пошёл всё больше, сильней и наконец перешёл в хохот.

— Дэнсай, соври про что-нибудь ещё.

— Расскажите лучше вы, односельчане, как у вас дела с помещиками. Не собираются ли власти дать арендаторам хоть немного земли?

— Собираются, намереваются, Дэнсай. Этот вопрос уже разбирается в парламенте. Третий год уже. Мы ждём и радуемся. Свои дела мы знаем, расскажи про чужие.

— Про чужие? Видел я и чужие дела, когда проезжал домой по Маньчжурии и по Корее.

— Ну-ну, как они теперь живут без нас, беспомощные люди?

— О, там ужасно плохо: там пропали помещики.

— Как же они могли пропасть, Дэнсай?

— Не знаю. Как только пришли русские, так они и пропали. Они не могут жить в одной атмосфере с русскими.

— А как народ?

— Народ берёт большие ложки.

— Ну да, ведь ему больше не нужно половину урожая отдавать помещикам! — догадался простой парень.

— А к нам вот пришли американцы, — пробормотал кто-то тоном сожаления, — и наши помещики все целы!

— Давай о русских, Дэнсай, наш слух оскорбляется упоминанием о китайцах и корейцах. Довольно о них! — крикнул староста. — Ещё о смешных русских.

— Да, они совсем смешные — у них, например, старший не может ударить младшего. Начальник не бьёт подчиненного.

— Хо-хо! — обрадовался старшина. — Вот видите, какие там слабые начальники!

— Нет, я бы не сказал! Наши начальники подчинялись им, как трава подчиняется ветру, — ответил Дэнсай.

— И офицеры там не бьют солдат?

— Нет, это не полагается по их закону.

— Как же они постигают военную науку?

— На спинах врагов, очевидно. И лучше, чем мы. Мы били англичан, колотили американцев, а русские отшлёпали нас, как школьников…

— Ну, это уж слишком! Ты заговариваешься, Дэнсай! Твой слабый ум не привык к долгой беседе. Я прекращаю эту беседу, чтобы не утомлять тебя, Дэнсай! — сказал староста деревни.

— По домам, по домам! — стал командовать полицейский. — Дайте покой благословенному дому Китидзо!

Народ стал расходиться. Когда никого уже не было, к Дэнсаю, мягко ступая, подошёл священник и сказал:

— А что ты скажешь о русских богах, Дэнсай? Есть ли у них боги?

— Есть. У них есть бог войны, по-русски «артиллерия». И ещё есть. Я всех не знаю. Знаю только, что русские боги сильней наших, — спокойно ответил Дэнсай.

— Как ты мог в этом убедиться?

— Очень просто: божественные русские танки не пробивались снарядами наших пушек, освящёнными росой богини Аматэрасу. Когда я это увидел, я решил, что простому человеку тут и делать нечего. Убежал в камыш и предоставил богам войны решать спор без меня… И хорошо сделал. Я цел, а пушка оказалась раздавлена танком, хотя на ней висело семь святых талисманов!

Священник помолчал и, смущённо пожевав губами, спросил:

— Какой же подарок ты принёс нашим богам, Дэнсай? Чего ждать от тебя нашему храму в знак благополучного прибытия?

— Ничего.

Священник остолбенел от такой дерзости. Притихла вся семья Китидзо. Старый крестьянин как затянулся трубкой, так и проглотил дым. Тогда Дэнсай пошарил вокруг себя и, найдя ложку, протянул её священнику:

— Вот, возьмите ложку. Я и забыл про этот чудесный подарок.

Священник даже попятился от такого необычного предмета. Но, по обычаю, нельзя отказаться от приношения богам, какое бы оно ни было. Он взял ложку кончиками пальцев и, зашипев, как рассерженный гусь, стал кланяться, кланяться и исчез, подобрав полы халата.