О воинстве немертвых

Илиодор бродит среди мастерских, заходит в нижние этажи величественных пирамид и видит там огромные цеха, в которых многие люди распределены исходя из своих обязанностей. Если раньше портные сами закупали шерсть, пряли, шили, делали красивые узоры и сами продавали, то теперь это были огромные ряды, в которых одни пряли, другие ткали, третьи красили, четвертые сшивали. Получалась одинаковая одежда, в которой ходили все жители. Илиодор ранее также заходил в мастерские, расположенные над цехами, там все ещё мастера все делали самостоятельно, создавая роскошные и неповторимые костюмы на продажу или же производя драгоценные ткани, но там хоть и была трудовая аура, но там не было так уныло и болезненно, как внизу. Люди, работающие в цехах, имели тупые взгляды, лишенные всякого желания, сами они были грязные и работали вяло, если их долго не замечали надсмотрщики, регулярно избивающие нерасторопных рабочих, если их ещё можно было так назвать, ведь они все больше напоминали рабов.

А дальше Илиодор покинул эти цеха в смятении. Ужасно было наблюдать, как люди там изнывают от адской работы, какой не мучили горожан прошлого. Но он не забывает написать о том, что ткани и одежды, полученные таким образом были весьма сносного качества, были дешевле и их было гораздо больше, и крепкую добротную рубашку мог купить себе на рынках Белого города любой бедняк, хоть раз в неделю, если также усердно трудится.

Прогулявшись по грязным улочкам, путешественник спускается в катакомбы, где спали те бедняки, что не смогли себе накопить на жильё в городе. Это были большие залы, стены в них облицованы кирпичом, много колонн поддерживают каменные своды. В этих подвалах было тепло и уютно, но также грязно и ужасно воняло. Два раза Илиодор видел, как из такого подвала вынесли трупы каких-то нищих и положили в повозку, которая повезет их неизвестно куда, ни родные и близкие, ни друзья не простились с ними, никто не увидит, что станет с телами их, не придадут их ни земле, ни огню.

А после же Илиодор поднялся прочь от тьмы не улиц, но ущелий этого не города, но скалы, на склонах которой будто магма, лились страдание и неуважение. Ни одного белого мага или белого рыцаря Илиодор не увидел там. Они просто не появлялись внизу, словно зиккуратов не существовало, словно не взирали храмы с вершин высоких ступенчатых пирамид.

Пройдя последние закоулки, Илиодор вышел из пригорода к террасам. И там он увидел, как широкими ступенями спускаются по склону горы узкие золоченные поля. Солнце снова стало приятно пропекать его тело. Границы слегка пыльного света, колоссальной шторой спускалась с неба, огородив столицу от остального мира. На полях многие люди трудились, шла жатва.

Немногие из крестьян стали разговаривать с Илиодором, но несколько впустили его в свой дом, показали быт, рассказали, как живут.

И вновь Илиодор описывает горечь и печаль, мерзкий быт крестьян, низведённых до состояния и положения рабов. Жили они в бревенчатых хибарах с земляным полом, где лишь спали и ели лепёшки, которые пекли сами, трудились они от ночи до зари, сея и пожиная на разных полях. Магия, искрящаяся здесь в воздухе, пропитавшая землю, взращивала новый урожай много раз в году, и потому крестьяне были постоянно заняты. Здесь также были прохладные луга, на которых паслись овцы и коровы, а в небольших загонах росло множество свиней.

Террасы возвышались над склоном. Вдоль отвесных стен террас вели немногие крутые дороги и тропы, охраняемые городской стражей. Монстры здесь не появлялись, их сильно раздражал яркий солнечный свет, колоссальным столбом поглощавший столицу.

После этого Илиодор возвращается в свои покои, готовясь к описанию следующей главы, посвященной богатым библиотекам зиккуратов…

А сам Альтиген рисует в своем воображении картину механизма, перерабатывающего целые народы, спрута, далёкого экзотического морского зверя, щупальцами захватывающего своих жертв. Ему тяжело было представить то стремление к богатству и власти, каким были одержимы белые маги, стремление к власти не над землёй и людьми, но над вещами и силами.

Альтиген хотел верить, что сохраняет в себе приверженность старым идеалами, хотел верить, что общество состоит из сословий, если стертых потерей законов прежних столиц и областей, то хотя бы существующих ещё на практике. Рыцари охраняют, торговцы торгуют, горожане изготавливают, маги думают и молятся богам, если ещё не забыли их имена. Как правитель он хотел занят место именно в этой иерархии, стать законным и священным лидером, держать в своих руках долг, честь и преданность. Но не думать о том, что мир меняется, он не мог. Стройная жизнь, какую ковали его предки, сломалась во время войны. И в разуме его не стены были разрушены, не поля были покинуты, но именно порядки были развеяны, как прах.

Новые белые маги не требовали от людей преданности. Они превращали людей в вещи и управляли ими, словно потоками рек. Альтиген видел это и страшился этого. Они победили свой собственный народ, сделали то, чего не могли достигнуть самые великие правители прошлого; белые маги создали новый народ, не такой, каким освещали его в своих пышных речах, но усердный и жесткий народ-воинство, воинство труда и обогащения, безмолвный, безвольный, рабский народ.

И как бы Альтиген не восхищался этим в самой глубине своей души, спускаясь по самой темной струне в самую глубь, как рыцарю ему это было омерзительно.

Отложив свиток, префект конгрегации по делам рыцарство встает и начинает беспокойно ходить. Мысли его змеями вьются под черепом, в глазах его сверкают огни магического безумия, а разум медленно разрывается, извергая горячую магму тягостных раздумий. Мечется, как лев в клетке… Свиток лишил его спокойствия? Нет. Злоба и обида месяцами нарастали в нем.

Долго откладывал для себя эту правду, но наконец сказал себе. Произнес в полной темноте и одиночестве, когда никто не видел и не слышал. Если бы это было возможно, то одна слеза все же скатилась бы по его лицу.

— Белый город должен быть разрушен.

Сцепив пальцы за спиной, он подошел к выходу из зала и направил по коридору, где также не было ни единого горящего факела. Ни души. На всем этаже он был один. Абсолютный же мрак оберегал реку его мыслей.

Столица мира неразрывно связывалась в его сознании с надеждой на полноценное воссоздание мира. Маги черного ордена, его знаменосцы и префекты конгрегаций говорили, что мир умер, что с этим надо смириться, что лишь покорность и суровый труд без притязаний на блага мирские, позволят выжить и пройти последней дорогой, которая ведет из этого мира, лишь смирение даст выход. Многие разочаровавшиеся в прошлом люди дали согласие, дали внутренние клятвы и приняли этот путь. Но Альтиген не был одним из них, никогда не был. Он восхищался человеком и его силой, восхищался империями былых времён, их могучими армиями, блеском известных воинов и властностью могущественных магов. Альтиген полюбил Белый город с первых мгновений, видел в нем возрождение, видел в нем воплощение всех имперских мечтаний. И не было в нем желание его разрушать, но Белый город стал его врагом.

Именно это разрывало его разум.

Рай, обратившийся против праведника. Боги, отвернувшиеся от славившего их жреца. Белый город не желал его. Белые маги не видели в нем равного, белые рыцари презирали черных рыцарей. Что ж. Пришла пора забить в барабаны войны.

— Ко мне… — сказал Альтиген в темноту.

Спустя несколько минут, в коридоре раздались шаги латных ботинок.

— Ваша светлость.

— Эдмонд, собери все регулярные роты, — немного погодя тяжело добавил, — мы идем на Приют.

— Ваша светлость, будет сделано.

_____

Здание Совета было внушительным, но не своими размерами, а своей мужественной красотой, твердостью и четкостью ровных линий, основательностью форм и монументальностью всего построения.

Вулканический бетон.

Вечность.

Солнечные лучи, повторяя архитектурную сущность всего города, проникали столбом через круглое отверстие в потолке, освещая зал собраний, что был опоясан квадратной красной колоннадой. Полукруг больших ступеней, служивших скамейками, был покрыт мрамором. В центре же стояла каменная трибуна, а по бокам от неё деревянные роскошные стулья.