О войне. Части 5-6

Следовательно, и в этом случае кордон выставляется лишь против нападения слабых сил и не противоречит, как в двух других случаях, своему назначению.

Но если главные силы, предназначенные для обороны страны от главных неприятельских сил, будут разбиты на длинный ряд отрядов, занимающих оборонительные позиции, т. е. образуют кордон, то это представляется столь несообразным, что является необходимость в исследовании дальнейших обстоятельств, сопровождающих и мотивирующих такое явление.

Всякая позиция в горной местности, – даже если она занимается с целью дать сражение вполне сосредоточенными силами, – может и неизбежно должна быть более растянутой, чем на равнине. Это возможно, ибо местные условия значительно повышают способность к сопротивлению; это необходимо, потому что здесь требуется более широкая база для отступления, как нами уже было отмечено в главе об обороне в горах. Но если в ближайшем будущем сражения не предвидится и если можно предполагать, что неприятель еще довольно долго будет оставаться против нас, ограничиваясь предприятиями лишь постольку, поскольку для них будет представляться благоприятный случай (состояние, являющееся обычным в большинстве войн), то естественно не ограничивать себя в отношении местности обладанием самым необходимым, но установить свое господство справа и слева над таким пространством территории, какое только допускает безопасность нашей армии; это дает нам разнообразные преимущества, как мы точнее еще покажем в дальнейшем. На открытой, доступной местности этого можно достигнуть при посредстве начала подвижности в большей мере, чем в горах, поэтому там для этой цели является меньшая потребность в растяжке и разброске вооруженных сил; к тому же они представляли бы там большую опасность, ибо на равнине каждая часть обладает гораздо меньшей способностью к сопротивлению.

Но в горах всякое обладание местностью находится в большей зависимости от местной обороны, так как нельзя скоро добраться до угрожаемого пункта и не так легко выбить противника даже превосходящими силами, раз он успел раньше нас занять известный пункт; при этих условиях в горах придут к расположению, хотя и не являющемуся подлинным кордоном, но все же приближающемуся к нему вследствие занятия ряда оборонительных позиций отдельными отрядами. Хотя от такой группировки, разбитой на несколько отрядов, остается еще большой шаг до кордона, но полководцы тем не менее часто его делают бессознательно, продвигаясь на этом пути от одной ступени к другой. Вначале целью раздробления сил является прикрытие местности и обладание ею, позднее это продолжается уже в интересах безопасности самих войск. Каждый начальник отдельного отряда учитывает выводы, которые будут вытекать из занятия пункта, преграждающего тот или другой доступ вправо или влево от его позиции, и, таким образом, целое незаметно переходит с одной ступени дробления на другую.

Следовательно, кордонную войну, которая ведется главными силами, надо рассматривать при ее возникновении не как сознательно избранную форму, имеющую своей задачей отразить всякий удар неприятельских сил, а как положение, в которое попадают, преследуя совершенно иную цель, а именно – сохранить господство над известной местностью и прикрыть ее от неприятеля, не имеющего в виду предпринимать какие-либо крупные действия. Такое положение всегда является ошибочным, а основания, по которым у полководца постепенно выманивалось выделение одного небольшого отряда за другим, надо признать ничтожными по сравнению с задачами главных сил; во всяком случае, они сигнализируют нам о возможности подобного заблуждения. Когда отдают себе отчет в этом заблуждении, т. е. в ложной оценке противника и своего собственного положения, то говорят об ошибочной системе. Однако с самой системой молча мирятся, когда ей можно следовать с известной выгодой или хотя бы без ущерба. Все восхваляют безупречные походы принца Генриха во время Семилетней войны, ибо таковыми их признал сам король [141] , хотя эти походы являют самые резкие, необъяснимые примеры такой растянутой разброски отдельных отрядов, которая заслуживает названия кордонов не менее всякой другой. Такие группировки можно вполне оправдать следующим образом: принц Генрих знал своих противников, – он знал, что ему нечего опасаться каких-либо решительных действий с их стороны, – а так как цель занятого им расположения всегда заключалась в том, чтобы сохранить в своих руках возможно больший район страны, то он шел в этом направлении настолько далеко, насколько допускали обстоятельства. Если бы принц, раскинувши эту паутину, хоть раз потерпел измену счастья и понес большие потери, то следовало бы утверждать, что дело не в неправильной системе ведения войны, которой держался принц Генрих, а в том, что он допустил промах в своих мероприятиях и применил их в неподходящем случае.

141

Фридрих Великий. – Ред.

Пытаясь объяснить, как может возникнуть так называемая кордонная система использования главных сил на театре войны, – более того, каким образом она может оказаться разумной и полезной и, следовательно, уже не представляться абсурдом, – мы все же готовы признать, что, по-видимому, бывают и такие случаи, когда полководцы или их генеральный штаб не отдают себе отчета в истинном значении кордонной системы. Они принимают ее относительную ценность за безусловную и серьезно считают ее пригодной для прикрытия при всяком неприятельском наступлении. Здесь, следовательно, налицо будет не ошибочное применение мероприятия, а полное его непонимание. Мы готовы согласиться, что такой подлинный абсурд был, по-видимому, допущен, между прочим, прусской и австрийской армиями при обороне Вогезов в 1793 и 1794 гг.

Глава XXIII. Ключ страны [142]

В военном искусстве нет теоретического представления, которому критика уделяла бы так много внимания, как то, которым мы займемся в настоящей главе. Это – парадный конь, которого оседлывают все авторы, описывающие сражения и походы, это чаще всего встречающаяся исходная точка всякого резонерства, и это тот фрагмент научного оформления, который хорошо знаком критике. Тем не менее связанное с ним понятие до сих пор еще твердо не установлено и еще ни разу отчетливо не определено.

142

Частично эта глава направлена против трудов эрцгерцога Карла. – Ред.

Мы попытаемся развить его до полной ясности и тогда посмотрим, какая цена останется за ним для практической деятельности.

Мы рассматриваем его в этом месте нашего труда, так как предварительно надо было рассмотреть оборону гор и рек, а также понятия крепкой и укрепленной позиции, к которым оно непосредственно примыкает.

Неопределенное и путаное понятие, скрывающееся за этой древней военной метафорой, обозначало то такую местность, где страна представлялась наиболее открытой, то такую, где она представляла наибольшие трудности.

Если существует такой район, без обладания которым нельзя отважиться на вторжение в неприятельскую страну, то он по праву может быть назван ключом страны. Однако этого простого, но довольно бесплодного представления оказалось недостаточно для теоретиков; они возвели его в новую степень и под ключом страны стали разуметь такие пункты, которые решают вопрос об обладании страной в целом.

Когда русские хотели проникнуть в Крым, они должны были сперва овладеть Перекопом и его оборонительной линией, – не столько ради того, чтобы вообще получить в него доступ, ибо Ласси два раза (в 1737 и 1738 гг.) обходил эти линии [143] , но для того, чтобы иметь возможность с известной степенью безопасности утвердиться в Крыму. Это чрезвычайно просто, но, правда, понятие пункта-ключа мало помогает уразумению этого. Но если бы действительно можно было сказать, что тот, кто овладел районом Лангра, обладает или господствует над всей Францией вплоть до Парижа, т. е. что вступление во владение ею зависит лишь от него одного, то это было бы, очевидно, нечто иное, гораздо более важное. Согласно представлению первого рода, нельзя мыслить обладание страной без обладания тем пунктом, который мы называем ключом, – это понятно простому здравому смыслу; согласно же представлению второго рода, обладание пунктом, называемым ключом, немыслимо без того, чтобы из него непосредственно не вытекало обладание страной; последнее представляет уже что-то чудесное, для понимания которого простого здравого смысла недостаточно, – для этого необходима магия чернокнижников. Эта каббалистика возникла в действительности в литературе лет 60 тому назад, достигла своего кульминационного пункта к концу прошлого столетия, и, несмотря на подавляющую силу, уверенность и ясность, с какой методы ведения войны Бонапарта увлекли за собой убеждения всех современников, мы утверждаем, что она все же ухитряется тонкой живучей нитью тянуться по книжным страницам.

143

Переходя вброд Сиваш. – Ред.

Само собою разумеется, что во всякой стране (раз мы должны отойти от нашего понятия пункта-ключа) найдутся пункты первенствующего значения, в которых сходятся многие дороги, в которых с удобством можно добывать продовольственные средства и из которых легко направиться в любую сторону, – короче говоря, обладание которыми дает возможность удовлетворить разнообразные потребности и доставляет многие выгоды. Если полководцу вздумалось бы подчеркнуть одним словом важность такого пункта, назвав его ключом страны, то было бы педантизмом протестовать; напротив, в таком смысле это обозначение весьма выразительно и привлекательно. Но если из этого простого цветка красноречия хотят сделать ядро, из которого должна развиться целая система, с подобным дереву множеством разветвлений, то приходится взывать к здравому человеческому смыслу, чтобы он вернул этому выражению его истинную ценность.

От употребляемого на практике, но, конечно, очень неопределенного значения, которое имеет понятие «ключа страны» в рассказах полководцев о своих военных походах, следовало бы перейти, при желании развить из этого систему, к более определенному, следовательно, более одностороннему рассмотрению этого вопроса. Из разных сторон этого значения выбрали в основу превышение местности.

Когда дорога переваливает через горный хребет, то благодаришь небо, что достиг уже высшей точки, и начинаешь спуск. Это относится как к отдельному путешественнику, так в еще большей степени к армии. Кажется, что все трудности миновали; большей частью это действительно верно: спуск – легкое дело, мы чувствуем свое превосходство над всяким, кто вздумал бы воспрепятствовать нам; видишь всю страну перед собою и заранее господствуешь над ней взглядом. Таким образом, высшая точка, которой достигает дорога, переваливающая через гору, рассматривалась как самая главная; в большинстве случаев она действительно является таковой, но далеко не во всех. Такие точки очень часто получают название ключа в исторических повествованиях полководцев, – правда, опять-таки в несколько ином смысле и обычно в ограниченном значении. Преимущественно с этим представлением связалась ложная теория (создателем которой можно, пожалуй, считать Ллойда). Она признала ключами страны командующие над страной пункты, с которых спускается несколько дорог в страну, в которую предстоит вступить. Являлось вполне естественным, что это понятие сливалось с близко с ним соприкасавшимся, а именно – с представлением о систематической обороне гор [144] , а вследствие этого все дело углублялось еще дальше в область иллюзий. К этому присоединились и некоторые элементы, имеющие значение при обороне гор, и, таким образом, вскоре понятие высшей точки дороги было оставлено, а за ключ страны стали признавать вообще высшую точку всей данной системы гор, т. е. точку водораздела.

144

См. главу XVII этой части. – Ред.

А так как около этого времени, т. е. во второй половине XVIII столетия, распространились более ясные представления об образовании земной поверхности путем процесса размыва, то этой военной теории протянули руки естественные науки в образе этой геологической системы; тогда все плотины жизненной правды оказались прорванными, и резонирование всякого рода разлилось потоками фантастической теории, построенной на геологической аналогии. К концу XVIII столетия только и говорилось – или, вернее, писалось – об истоках Рейна и Дуная. Правда, эта чепуха господствовала главным образом только в книгах, ибо в действительную жизнь проникает малая доля книжной мудрости, и притом тем меньшая, чем нелепее излагаемая в ней теория. Однако теория, о которой идет сейчас речь, на беду Германии не осталась без влияния на практическую деятельность: нам приходится сражаться не с одними ветряными мельницами, и чтобы это доказать, мы напомним о двух действительных происшествиях: во-первых, о важных, но чрезвычайно ученых походах прусской армии 1793 и 1794 гг. в Вогезы, теоретическое обоснование которых дают книги Граверта и Массенбаха; во-вторых, о походе 1814 г., где армию в 200000 человек потащили на буксире той же нелепой теории через Швейцарию, на так называемое Лангрское плато.