О всех созданиях – больших и малых

Дорога на ферму придавала моим словам особую весомость: мы тряслись по убегающему вверх узкому проселку, который отнюдь не был рассчитан на автомобили, и у меня екало сердце всякий раз, когда глушитель ударялся о торчащий камень.

Сама ферма приютилась у вершины, и позади нее к небу уходили скудные поля, отвоеванные у вереска. Разбитая черепица на крыше и крошащиеся каменные стены свидетельствовали о древности приземистого дома. На каменной арке над дверью еле проступали почти стертые цифры.

– Эта дата что-нибудь тебе говорит, Дэвид?

– Тысяча шестьсот шестьдесят шестой год. Великий лондонский пожар, – ответил он без запинки.

– Молодец! А странно, как подумаешь, что этот дом был построен именно в том году, когда старый Лондон выгорел дотла.

Мистер Роджерс встретил нас, держа полотенце и ведро с водой, от которой поднимался пар.

– Она на лугу, мистер Хэрриот. Корова спокойная, и поймать ее будет легко.

– Ну хорошо.

Следом за ним я направился к калитке. Когда фермер не загонял корову во двор, обычно это вызывало досаду, но раз уж Дэвид решил, стать ветеринаром, пусть на опыте убедится, что значительную часть времени мы работаем под открытым небом, нередко в дождь и снег.

Даже сейчас, в солнечное июльское утро, сняв рубашку, я поежился под прохладным ветром, обдавшим мне грудь и спину. На холмах никогда не бывает жарко, но чувствовал я себя тут как дома. Фермер держит корову за ременный ошейник, и она покорно ждет; ведро с горячей водой стоит среди жесткой травы, и только два-три дерева, согнутые и искореженные ветрами, нарушают однообразие зеленого простора… наконец-то этот мальчик увидит меня в моей стихии!

Я намылил руку по плечо.

– Дэвид, подержи ей, пожалуйста, хвост. Сначала надо выяснить, какая нам предстоит работа.

Вводя руку в корову, я поймал себя на мысли, что предпочел бы отел посложнее. Если мне придется повозиться как следует, мальчик, во всяком случае, воочию увидит, какая жизнь его ожидает.

– В таких ситуациях приходится возиться по часу и дольше, – сказал я. – Но зато с твоей помощью на свет появляется новое живое существо. Когда в конце концов видишь, как теленок старается подняться на ножки, тебя охватывает ни с чем не сравнимое чувство.

Я продвигал руку все глубже, перебирая в уме всякие возможности.

Заворот головы? Спинное предлежание? Брюшное предлежание? Тут мои пальцы вошли сквозь открытую шейку в матку, и с возрастающим недоумением я ничего там не обнаружил.

Вытащив руку, я на мгновение прислонился к волосатому крупу. Не день, а какой-то бредовый сон. Я поглядел на фермера.

– Теленка там нет, мистер Роджерс.

– А?

– Все пусто. Она уже отелилась.

Фермер обвел взглядом пустынный луг.

– Ну а где же тогда теленок? Вчера ночью она начала тужиться, и я думал, она тут и отелится. Только утром она одна стояла.

Тут его окликнули:

– Э-эй, Уилли! Послушай, Уилли!

Через каменную стенку шагах в пятнадцати на нас смотрел Боб Селлерс, хозяин соседней фермы.

– Тебе чего, Боб?

– Так я хотел тебе сказать: утром твоя корова прятала теленка, я сам видел.

– Прятала?.. Да будет тебе!

– Я же не шучу, Уилли. Святая правда. Она прятала его вон там, в канаве. И чуть теленок попробует выбраться, она толк его мордой обратно.

– Ну… Нет, быть того не может. Я про такое и не слыхивал. А вы, мистер Хэрриот?

Я покачал головой. Но эта новость как-то удивительно гармонировала с оттенком фантастичности, которую обрел этот день.

Боб Селлерс крикнул, перелезая через изгородь:

– Ну ладно! Не верите, так я вам покажу.

Он повел нас к дальнему концу луга, где вдоль стенки тянулась сухая канава.

– Вот он! – Голос Боба был полон торжества.

И действительно, в высокой траве, положив мордочку на передние ноги, уютно устроился крохотный рыже-белый теленок.

Увидев мать, малыш неуверенно поднялся на ноги и кое-как вскарабкался по откосу канавы, но едва он выбрался на луг, могучая корова наклонила голову и осторожно столкнула его вниз.

– Видали? – воскликнул Боб, размахивая руками. – Она его прячет!

Мистер Роджерс промолчал, и я тоже только пожал плечами, но теленок еще дважды, пошатываясь, выбирался из канавы, и мать дважды неумолимо сталкивала его обратно.

– Сказать, так не поверят! – пробормотал фермер больше самому себе. – Это у нее шестой теленок, а тех пятерых мы от нее тут же забирали, как положено. Так, может, этого она решила оставить себе? Уж и не знаю… уж и не знаю…

Потом, когда мы тряслись по каменистому проселку, Дэвид спросил меня:

– Как вы думаете, эта корова правда прятала теленка… чтобы оставить его себе?

Я растерянно смотрел перед собой на дорогу.

– Теоретически так не бывает. Но ты же сам видел, что произошло. А я… как мистер Роджерс, я просто не знаю. – Тут я прикусил язык, потому что машину отчаянно тряхнуло на глубоком ухабе. – Но в нашей работе видишь много странного.

Мальчик задумчиво кивнул.

– Да, по-моему, жизнь у вас такая, что не соскучишься!

56

Военврач положил папку с моей историей болезни и дружески улыбнулся мне через стол.

– Как ни грустно, Хэрриот, но вам предстоит операция.

Эти слова, хотя и сказанные очень сочувственно, были как удар по лицу.

Шел первый год войны. Разлука с Хелен, летная школа, короткий отпуск на несколько дней, чтобы повидать Хелен и нашего новорожденного сына Джимми, первые самостоятельные полеты. И вот два дня спустя после того, как я стал военным летчиком…

– Операция… А нельзя ли…

– Нет, – ответил он. – Ваш старый шрам. Ведь вас уже оперировали по этому поводу?

– Да, несколько лет назад.

– Боюсь, рана вот-вот откроется, так что ею следует заняться.

– Когда? – я сумел выдавить из себя только это слово.

– Немедленно. В самые ближайшие дни.

– Но мою эскадрилью в конце недели перебрасывают во Францию.

– Ах так? Очень жаль. – Он развел руками и снова улыбнулся. – Но они отправятся без вас. Вы будете в госпитале.

Авиационный госпиталь я покидал с чувством большой благодарности к замученным работой, но неизменно бодрым и приветливым сестрам и санитаркам. Они постоянно бранили нас за разговоры после отбоя, за курение под одеялом, за захламленные постели, но меня неизменно поражала их преданность делу.