О всех созданиях - больших и малых

— Тут рядом очень хороший паб. Нам надо принять что-то на грудь, чтобы поднять настроение.

Мы вышли из машины, и Тристан проводил нас к небольшому каменному строению.

В нем не было ничего от старинных традиций — просто большое квадратное чистое помещение с открытой кухней, черным грилем и обращенными к ней стульями с высокой спинкой. Над грилем под потолком проходила единственная огромная балка, потемневшая от многих лет и копоти.

Мы поспешили усесться на стулья, видя в здешнем комфорте защиту от непогоды на улице. Мы чувствовали, что пришли именно туда, куда надо.

Вошел хозяин. Он был одет неофициально — без пиджака, только полосатая рубашка без воротника, брюки и подтяжки, перехваченные широким ремнем на груди. Его веселое лицо оживилось при виде Тристана.

— А вот и мистер Фарнон. Как поживаете?

— Как никогда лучше, мистер Пикок, а как вы?

— Прекрасно, сэр, прекрасно. Не жалуюсь. А второго джентльмена я тоже знаю. Вы ведь были у меня, не так ли?

И я вспомнил. Я тогда проводил инспекцию местных ферм вокруг Пултона и зашел сюда перекусить, замерзший и умирающий от голода после многочасовой схватки с молодыми животными на вересковых холмах. Хозяин принял меня, не выражая никаких эмоций, и немедленно поставил на огонь сковородку, а я сидел и смотрел на его рубашку и на подтяжки. Приготовленная еда заняла всю поверхность круглого дубового стола возле гриля — толстый стейк из домашней свинины с двумя свежими жареными яйцами поверх него, свежеиспеченный хлеб с воткнутым в него ножом, тарелка с маслом со здешней фермы, варенье, огромный чайник чая и целая головка здешнего сыра — круглая, снежно-белая, не меньше полуметра высотой.

Я легко вспомнил, как, не веря своим глазам, долго поедал поставленную на стол пищу, закончив ее невероятно вкусным сыром, который я поедал ломтик за ломтиком. Вся трапеза стоила мне два шиллинга шесть пенсов.

— Да, мистер Пикок, я уже бывал здесь и, когда буду умирать от голода на необитаемом острове, буду вспоминать о том, как вкусно вы меня угостили в тот раз.

Хозяин пожал плечами.

— Да не было ничего особенного. Так, все как обычно.

Но было видно, что ему приятно.

— Вот и отлично, — нетерпеливо сказал Тристан. — Но сегодня мы пришли не есть, а пить; а у мистера Пикока самое лучшее пиво в Йоркшире. Хочу, чтобы и ты, Джим, сказал мне, как оно тебе понравится. Будьте любезны, мистер Пикок, принесите нам две большие кружки и две маленькие.

Я обратил внимание, что он не стал спрашивать девушек, чего бы им хотелось, но, судя по всему, они были довольны его выбором. Хозяин поднялся из подвала с легкой одышкой. Он нес высокий эмалированный кувшин, из которого тонкой коричневой струйкой наполнил кружки опытной рукой, соорудив над каждой шапку белой пены.

Тристан поднял кружку и посмотрел на нее с тихим благоговением. Он осторожно понюхал аромат и отпил каплю, но не проглотил сразу, а несколько секунд подержал во рту, перекатывая ее движением челюсти. Проглотив порцию, он несколько минут торжественно чмокал губами, затем закрыл глаза и сделал глоток поосновательнее. Он долго сидел, закрыв глаза, а когда открыл, в них горел такой восторг, будто он увидел перед собой величественное зрелище.

— Какое же удовольствие заходить сюда, — прошептал он. — Создание бочкового пива требует большого умения, но вы, мистер Пикок, прямо художник.

Хозяин скромно склонил голову, и Тристан, подняв кружку в заздравном жесте, опрокинул ее в себя легким движением своего локтя.

Девушки заахали в восхищении, но я видел, что им нелегко даются их порции. Я с усилием проглотил свою, и эмалированный кувшин вновь вступил в дело.

Я всегда попадал в неудобное положение в компании такого виртуоза, как Тристан, но по мере того, как развивались события, а хозяин навещал свой погреб снова и снова, мне становилось все легче. Позднее, с восьмой кружкой, я почувствовал себя совсем хорошо, и мне стало интересно, как же это я раньше испытывал трудности с поглощением больших количеств жидкости. Теперь эта процедура казалась мне несложной и приятной. Тристан был прав: это именно то, что было мне нужно.

Мне стало непонятно, как же я раньше не заметил, что Конни — одна из самых красивых девушек на свете. Там, на улице перед больницей, она показалась мне привлекательной, но это явно оттого, что освещение было слабым и я не заметил, насколько безупречна ее кожа, как загадочна глубина ее зеленых глаз, как прекрасны ее волосы, в которых медью играет огонь очага. А ее смеющийся рот, ровные зубки и маленький розовый язычок! Она постоянно смеется, делая паузы лишь для того, чтобы выпить пива. Все, что я говорил, было исполнено мудрости и блестящего остроумия, а она все время смотрела на меня поверх своей кружки с нескрываемым восхищением. Это сильно окрыляло.

Пиво текло, а время замедлялось и наконец остановилось совсем, больше не было ни прошлого, ни будущего, — только лицо Конни и теплое, спокойное настоящее.

Я удивился, когда Тристан взял меня за руку. Я и забыл, что он тоже здесь, и сфокусировал на нем свой взгляд так же, как ранее на Конни: я видел одно лишь его лицо, подвешенное в атмосфере пустой комнаты. Только лицо его теперь было красным, он тяжело дышал, а его глаза остекленели.

— Хочешь, покажу сумасшедшего дирижера? — спросило лицо.

Я был глубоко тронут. Вот еще одно доказательство заботы моего друга обо мне. Из всего репертуара Тристана его пародия на сумасшедшего дирижера была наиболее трудной. Она требовала огромных затрат энергии, а поскольку Тристан не привык к любой физической активности, она его выматывала. И все же он был готов пожертвовать собой. Меня охватила волна сладостного чувства, и на секунду мне показалось, что я даже могу расплакаться, но я удовлетворился тем, что пожал Тристану руку.

— Ничего не хочу так, как этого, старина, — сказал я веско. — Мне сегодня вечером именно этого и не хватало. И я хочу воспользоваться случаем, чтобы сказать тебе, что во всем Йоркшире не найдется более достойного джентльмена, чем Тристан Фарнон.

Огромное красное лицо стало торжественным.

— Старина, твои слова — большая честь для меня.

— Нис-с-сколько, — выговорил я с трудом. — Я даже не мог надеяться на то... на то... на то, чтобы выразить свое высокое к тебе отношение.

— Ты слишком добр ко мне, — Тристан икнул.

— Ничего подобного. Знакомство с тобой — это большая честь для меня, редкая привилегия.

— Спасибо, спасибо, — Тристан старательно кивал головой в нескольких сантиметрах от моего лица.

Мы уставились друг на друга, и разговор мог бы продолжаться еще долго, но вмешалась Бренда.

— Эй, вы двое, перестаньте тереться носами, а закажите мне еще пива.

Тристан окинул ее холодным взглядом.

— Тебе придется подождать несколько минут. Я должен кое-чем заняться.

Он поднялся, встряхнулся и с достоинством вышел на середину комнаты. Тристан повернулся к нам, и я заметил, что он сильно возбужден. Я почувствовал, что на сей раз произойдет нечто необычайное.

Тристан поднял руки и повелительным взглядом посмотрел на воображаемый оркестр, окинув одним движением головы ряды и струнных, и духовых, и ударных инструментов. Затем мощным движением руки он начал увертюру. «Что он играет? — подумал я. — Россини или, может быть, Вагнера?» Я смотрел, как он вскидывает голову, взмахом кулака приглашая вступить струнные, или дрожащей вытянутой рукой повелевает трубами.