О всех созданиях - прекрасных и удивительных

– Ну, все в порядке, - сказал я, - а потому я поеду. Но если боли не пройдут, обязательно позвоните.

За деревней шоссе делало крутой поворот, а за ним начинался длинный прямой подъем к аббатству. Там, куда в эту секунду еле дотягивались лучи моих фар, лежало место, где призрак, по утверждению всех очевидцев, переходил дорогу и скрывался в темной полосе деревьев. На вершине холма, уступая неожиданному порыву, я съехал на обочину и вылез из машины. Да, то самое место! На опушке в ярком лунном свете гладкие стволы буков словно испускали фосфорическое сияние, а в вышине поскрипывали под ветром гнущиеся ветви.

Я вошел в лесок, вытянув перед собой руку, и опустил ее, только когда выбрался из него на дальней опушке. Передо мной лежали развалины Рейнесского аббатства.

Живописные его руины до этой осенней ночи прочно ассоциировались для меня с погожими летними днями, когда солнце нагревало старые камни изящных арок, с веселыми голосами, с детьми, играющими на траве. Но теперь была половина третьего ночи, кругом - ни души, а в лицо мне дул леденящий ветер, предвестник зимы. Меня охватила тоска одиночества.

В холодном лунном блеске все обретало зловещую четкость. И в то же время окутанные тишиной ряды уходящих в темное небо колонн, отбрасывавших на дерн бледные тени, казались призрачными. В дальнем конце в глубокой тени чернели провалы - остатки келий. Внезапно заухала сова, и тишина стала еще более тяжелой, еще более зловещей.

По коже у меня побежали мурашки, я почувствовал, что мне, живому человеку, не место среди этого угрюмого наследия минувших столетий. Я быстро повернулся и побежал через лесок, натыкаясь на стволы, спотыкаясь о корни, путаясь в кустах, и, когда наконец добрался до машины, меня била дрожь и я дышал с трудом, словно пробежал добрую милю. Каким облегчением было захлопнуть дверцу, включить зажигание и услышать знакомое урчание мотора!

Десять минут спустя я был уже дома и взбежал по лестнице в надежде наверстать упущенные часы сна. Открыв дверь своей комнаты, я щелкнул выключателем, но, к моему удивлению, свет не вспыхнул. И вдруг я окаменел.

У окна в озерце лунного сияния стоял монах. Монах в коричневом одеянии, неподвижный, со склоненной головой, с ладонями, сложенными у груди. Лицо его было обращено ко мне, но под опущенным капюшоном я не увидел ничего, кроме жуткой черноты.

Я перестал дышать. Приоткрыл рот, но не смог издать ни звука. А в мозгу билась одна-единственная мысль: значит, все-таки привидения существуют!

Вновь мой рот полуоткрылся, но на этот раз из него вырвался хриплый крик:

– Кто тут, во имя всего святого!

В ответ загробный голос произнес глухим басом:

– Тристааан!

Сознания я, кажется, не потерял, но на кровать все-таки рухнул, я не мог вздохнуть, в ушах у меня гремела кровь. Как сквозь сон я увидел, что монах взобрался на стул и, похихикивая, ввинчивает лампочку в патрон. Затем он повернул выключатель и сел рядом со мной на кровати. Откинул капюшон, закурил сигарету и посмотрел на меня, давясь от хохота.

– Джим, ей-богу, это было чудесно! Даже лучше, чем я ожидал.

А я сипло прошептал, не спуская с него глаз:

– Но ты же в Эдинбурге...

– Как бы не так, старина! Я быстро провернул все дела, благо особенно-то и делать было нечего, и вернулся. Только вошел - и вижу: ты идешь по саду. Еле успел вывернуть лампочку и напялить балахон. Не упускать же было такой случай!

– Пощупай мне сердце, - пролепетал я.

Тристан прижал ладонь к моим ребрам, ощутил бешеные удары, и по его лицу скользнула тень озабоченности.

– Черт! Извини, Джим!
– Он ласково потрепал меня по плечу и поспешил успокоить: - Волноваться нечего. Будь это смертельно, ты бы уже отдал концы. А вообще-то хороший испуг - вещь очень полезная, лучше любого тонизирующего средства. В этом году тебе даже отдыхать теперь не понадобится.

– Спасибо, - сказал я, - большое спасибо!

– Жалко только, что ты себя со стороны не видел и не слышал!
– Он прыснул.
– Вот уж вопль ужаса так вопль... Ох, не могу!..

Я медленно приподнялся и сел. Потом прислонил подушку к изголовью и откинулся на нее. Охватившая меня слабость не проходила.

Я смерил Тристана ледяным взглядом:

– Так значит, рейнесское привидение - это ты?

Он в ответ только ухмыльнулся.

– Ну и бес же ты! И как я сразу не догадался? Только для чего ты все это затеял? Что за удовольствие?

– Как сказать...
– Тристан в ореоле сизого сигаретного дыма мечтательно возвел глаза к потолку.
– Пожалуй, дело в выборе точного момента, чтобы автомобилисты сами не знали, видели они меня или нет. К тому же мне страшно нравится, как они тут же прибавляют газу. Ни один еще не притормозил.

– Недаром кто-то меня предупреждал, что чувство юмора у тебя слишком уж развито, - заметил я.
– И ты скоро здорово сядешь в лужу, помяни мое слово.

– Да никогда! Шагах в ста дальше по шоссе у меня в кустах спрятан велосипед, и я всегда успею исчезнуть. Так что волноваться не из-за чего.

– Ну, дело твое - Я встал с кровати и побрел к двери.- Пойду хлебну виски...
– Потом обернулся и испепелил его взглядом.
– Если ты посмеешь еще раз сыграть со мной такую штуку, я тебя придушу! Несколько дней спустя часов в восемь вечера я сидел с книгой у камина в гостиной Скелдейл-Хауса, как вдруг дверь распахнулась и в комнату влетел Зигфрид.

– Джеймс!
– зачастил он - У старика Хораса Досона корова разодрала сосок. Видимо, придется зашивать. Старику корову не удержать, а ферма его на отшибе. Соседей у него нет, так, может быть, вы согласитесь помочь мне?

– Ну, конечно!
– Я закрыл книгу, потянулся, зевнул и поднялся с кресла. Нога Зигфрида отбивала чечетку на ковре, и я в очередной раз подумал, как ему, наверное, жаль, что это кресло не приспособлено для того, чтобы вышвыривать меня за дверь в полной готовности по первому сигналу. Я торопился, насколько мог, но, как всегда - писал ли я под его диктовку или оперировал под его наблюдением, - меня не покидало ощущение, что его безумно раздражает моя медлительность. Меня угнетала мысль, что для него невыносимая пытка смотреть, как я встаю и ставлю книгу на полку.

Я только повернулся к двери, а он уже исчез за ней. Я припустил следом по коридору, но, когда выскочил на крыльцо, он уже завел мотор. Я распахнул дверцу, нырнул в нее и почувствовал, как асфальт чиркнул меня по подошве. Мы унеслись в темноту.

Четверть часа спустя мы, взвизгнув тормозами, остановились во дворе позади небольшого дома, дремлющего в одиночестве посреди лугов. Едва мотор смолк, как Зигфрид выскочил из машины и зашагал к коровнику, крикнув мне через плечо:

– Тащите шовный материал, Джеймс... Еще, пожалуйста, ампулы для местной анестезии и шприц... и мазь для раны...