О Вячеславе МенжинскомВоспоминания, очерки, статьи

Председатель призывал к бдительности, и, может быть, оттого, что все догадывались, чего ему стоило прийти сюда и говорить перед таким большим собранием, его слова звучали непререкаемо, как завещание.

И закончил он неожиданно для них, знавших только крайние меры: напомнил о гуманности, чтобы была справедливость…

Гуро И. Р.

И мера в руке его… Роман.

М., 1973, с. 154–157.

Михаил Барышев. «Ум — главное орудие разведчика»

После заседания президиума ВЧК в кабинете председателя остались В. Р. Менжинский и замещавший Ф. Э. Дзержинского И. К. Ксенофонтов. Завершая начатый еще до заседания разговор о переводе шифровальщика Решетова в Особый отдел, Вячеслав Рудольфович сказал:

— …Считаю необходимым подготовить вопрос о расширении чекистской работы непосредственно в белоэмигрантских гнездах за рубежом. Необходимо более активно заниматься этими гнойниками.

— Тут я с тобой согласен… Ладно, забирай Решетова. Жалко отдавать, но перерос он шифровальный отдел и помощников хороших подготовил…

— Разрешите, Вячеслав Рудольфович?

Решетов, как и два года назад, был тощим и угловатым. Из воротника стираной гимнастерки торчала сухая шея, на лице выпирали скулы, а хрящеватый вое, казалось, стал еще длиннее.

«Да, на чекистском пайке жирком не обрастешь», — подумал Вячеслав Рудольфович и приглашающе показал рукой на стул.

— Садитесь, пожалуйста, Виктор Анатольевич… Приношу извинения, но я должен срочно разобраться с одной докладной запиской… Полюбопытствуйте пока. Французский не забыли?

Из стопы английских, французских и немецких газет, с просмотра которых начинал Вячеслав Рудольфович рабочий день, он вытащил парижскую газету. На ее полосе красовалась отчеркнутая красным карандашом заметка.

Менжинский нарочито медленно читал докладную записку, не выпуская Решетова из поля зрения.

«Спокойный парень», — довольно подумал он, неприметно всматриваясь в лицо чекиста, и отложил в сторону бумагу.

— Ну вот, а теперь давайте побеседуем, Виктор Анатольевич. Что вы насчет статейки думаете?

— Наверняка что-то затевают, Вячеслав Рудольфович.

— В принципе правильно. Но еще важнее нам знать, по какому конкретному поводу состоялось пышное заседание Российского торгово-промышленного и финансового союза. Там ведь собрались деловые люди. По пустякам Торгпром заседать не будет…

Вот уже с полгода в заграничных газетах все чаще и чаще появлялись сообщения о деятельности Торгпрома, основанного, как извещалось в официально зарегистрированном уставе, «для представительства интересов российской промышленности, торговли и финансов за границей, а равно для разработки и осуществления мер по восстановлению хозяйственной жизни в России».

Господа беглые промышленники, оптовики и финансисты упорно не хотели оставить своими заботами русскую землю. Да и как было оставить, когда на ней находились принадлежащие уважаемым членам Торгпрома фабрики, заводы, нефтяные промыслы, рудники и шахты, которые использовали большевики, забывая переводить на счета владельцев законные дивиденды.

— Обязаны мы знать об их намерениях, Виктор Анатольевич.

— Как же узнаешь? Они же, Вячеслав Рудольфович, не на Петровке заседают… В Париже совещаются, на Плас Пале Бурбон.

— В Париж тоже ведут дороги. Кое-кому и на Петровку далеко, — улыбнулся Вячеслав Рудольфович. — А Плас Пале Бурбон в пределах досягаемости. Как говорят, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.

Решетов на мгновение прикрыл глаза, чтобы спрятать неуместно торопливое любопытство, и медленно отодвинул от себя газету.

— Дело сложное, Виктор Анатольевич. В белой эмиграции весьма непростая обстановка. Кроме Торгпрома там орудуют и отпетые авантюристы и политические проходимцы вроде Бориса Савинкова, офицерские организации, монархисты во главе с великими князьями, претендующими на российский престол. Но есть в эмиграции и люди, которых закружило вихрем гражданской войны. Они толком и сообразить не успели, а их уже забросило на европейские задворки, и не знают они теперь, как им оттуда выбраться. Мы должны не только разведать планы враждебных эмигрантских организаций, но и откалывать от них тех, кто очутился за границей по стечению обстоятельств и собственному недомыслию.

— Понимаю, Вячеслав Рудольфович… Выходит, во Францию надо ехать?

— Разговор у нас, Виктор Анатольевич, пока предварительный. Окончательно будете решать вы сами. Работать придется в своеобразных условиях.

— Ясно… За советом в партячейку не побежишь, и начальства под рукой тоже не будет, — откликнулся Решетов. — Надумал я заявление подавать, чтобы на учебу отпустили. Всего год нужно, чтобы университет дотянуть. Выходит, повременить придется. Раз надо, я согласен, Вячеслав Рудольфович.

Решетов, похоже, умел хладнокровно и трезво оценивать обстановку. Это понравилось Вячеславу Рудольфовичу. Суетливых людей он не любил. Не нравились ему и те, кто говорил трескучими, расхожими лозунгами и заверял, что готов ради революции жизнь отдать. Вячеслав Рудольфович был убежден, что эти-то говоруны чаще всего и проваливали дело.

— Человек предполагает, а жизнь располагает, — заговорил Решетов. — Студентом, помню, я мечтал во Франции побывать. Моя мать ведь уроженка Прованса. В Россию приехала на гувернантские хлеба к просвещенному купцу первой гильдии господину Ломбергу. В его доме и с отцом познакомилась — он студентом наставлял купеческого отпрыска по математике. После окончания университета отец уехал в Сибирь на строительство железной дороги. А там, сами знаете, — климат не для уроженки города Арля. У мамы началась скоротечная чахотка… Очень хотелось ей перед смертью родину повидать. Не довелось… Мне в заграничном паспорте за вольнодумство отказали. Удалось поступить во французскую фирму.

— Знаю, Виктор Анатольевич… «Вало и сын», Вильненский филиал. И долго работали?

— Почти год… Был техническим консультантом.

— Весьма существенное обстоятельство. Торгпром начал поиски людей… Вы понимаете, что люди им потребовались не для развития коммерческой деятельности. Наши товарищи за кордоном занимаются этим вопросом, но им нужна помощь. Работать придется на переднем крае, и успех будет определяться тем, насколько вы будете сообразительны и внимательны. Навык чекистской работы у вас имеется.

— Ясно, Вячеслав Рудольфович.

— Все ясно, когда сидишь здесь, на Лубянке, в кабинете. За границей у вас возникнет много неясного, и подсказать, как вы правильно заметили, будет некому. И конечно, предельная осторожность.

— Задание обязан выполнить, Вячеслав Рудольфович. И в плане личном заинтересован. Дочка у меня месяц назад родилась. Оставлять сиротой не хочу.

— Покорнейше буду о том просить, Виктор Анатольевич. И еще запомните, что разведчик кончается тогда, когда он начинает стрелять и по крышам удирать от полицейских. Я ведь нелегальной работой добрых полдесятка лет занимался. Главное — строжайшая конспирация и умение оценивать обстановку. Ум должен быть главным орудием разведчика… Я прошу вас тщательно обдумать наш сегодняшний разговор. Потом мы уже будем его конкретизировать во всех деталях…