О зачарованном нищем

Дедушка шёл от деревни к деревне и просил куска хлеба. Разбойник Йира — рядом, в шаге от него, не отводя кровожадных глаз. Уже и полдень, а дедушка не выпросил ни корочки. Сидит на обочине дороги и от голода дрожит, как сухой листочек. Сел и Йира, вытащил из мешка сало, отрезал увесистый шмат и тут же его умял, а дедушке не дал даже кожицы от солонины. Так и пошёл голодный старичок дальше, но до вечера никто не дал ему ни доброго слова, ни сухой картофелины. А когда пришла ночь, лёг он в каком-то сарае, закрыл синие глазки и уснул. Йира сидит на пороге и кусает очередной здоровенный кусок сала. А зачем мне за ним бегать, думает; вот зарежу его, закопаю мёртвого где угодно, на том месте и будет клад, раз уж так суждено. Вытащил нож, плюнул на него и стал острить о брусок. Попробовав острие на ногте, он снова плюнул на лезвие и продолжил точить так, что аж свистело. Потом снова испытал на ногте и опять острить…

А воришка тем временем побежал в ближайшую деревню и, чтобы навредить Йире, выболтал тамошним жителям, что он нашёл зачарованного нищего, что там, где этого нищего похоронят, лежит сокровище, и что разбойник Йира идёт за тем дедом, чтобы выкопать клад. Услыхав такое, каждый мужик сказал себе, что тоже пойдёт за кладом. Каждый взял котомку, запихнул в неё буханку хлеба или копчёности, схватил мотыгу или лопату и айда за дедом.

Йира между тем точил нож, чтобы немого бродягу зарезать. Когда в третий раз плюнул на острие и в третий раз стал острить, так что аж искры полетели, то поднял голову и увидел вокруг только якобы тлеющие угольки. Это были алчные, пылающие глаза тех, что прибежали выкапывать клад. Тьфу ты! — сказал себе Йира. — Убью и закопаю я этого деда, а они потом шуганут меня отсюда и сами выкопают сокровище. Так я не играю! Сказал себе так Йира, закончил точить нож и как ни в чём ни бывало отрезал ещё один кусок сала. Старичок тихо спал. А все те, кто пришли за ним, не спали, боясь, чтобы кто-то другой не утащил деда в мешке и не закопал где-нибудь тайно. Так сидели они вокруг сарая, зыркая друг на друга налитыми кровью глазами и ощетинив бороды.

Утром старичок проснулся и даже не удивился всем этим людям; промыл себе росой глазки да и пошёл дальше. А толпа следом за ним, и каждый проталкивался поближе к дедушке. До полудня нищий снова не выпросил ни корочки хлеба, сел на камень и дрожал, будто стебелёк на ветру. Все сели вокруг, достали из котомок запасы и ели, а ему не подал никто и крошки. А когда снова ночью старичок лёг спать, все сидели вокруг, как волки, сверкали друг на друга пылающими глазами и скрежетали зубами, будто хотели кусаться. Тихо-тихохонько, будто дитя, спал среди них дедушка.

И так было и на следующий день, и на третий, и на четвёртый и так далее. А людей с каждым днём прибывало и прибывало. Всяк шёл за кладом, ожидая смерти немого дедушки. И все ненавидели друг друга в этом странствии, и всяк перебил бы остальных за это сокровище. Каждому не терпелось, и он пожирал других волчьими глазами, шипел, будто змей, и щёлкал зубами. Была среди них голь перекатная, жаждущая разбогатеть, были воры и разбойники, а были также и зажиточные люди, которые стремились ещё больше разжиться; эти ехали за дедом на телегах и каретах, чтобы было на чём перевезти те сокровища домой. Богатейшие же даже не шли за старичком сами, а наняли себе для этого служивых и детективов, и самые знаменитые из детективов ехали за ним на автомобилях; и каждый хотел присутствовать при смерти и похоронах нищего. Это уже была вереница из многих тысяч людей, а во главе шёл с кривым посошком в руке сгорбленный немой старичок с синими глазками. Всюду запирали двери и ворота, когда видели эту странную орду, и никто уже не давал старцу ни кусочка хлеба. Поэтому день ото дня дедушка становился всё меньше и суше, и лишь глазки его становились всё синее и синее, будто взирали с неба.

Когда где-то садился старичок — все тоже садились вокруг и ели, а ему не давали. Зачем кормить его, думал каждый; и так ему уже давно следовало бы помереть и быть похороненным. Но старый нищий не умирал, хотя и был уже почти как тень. А ночью, когда он спал, тысячи злых глаз светились вокруг красными и зелёными огоньками.

Как-то старичок заночевал под открытым небом в стогу соломы средь широкого поля. Сидят вокруг тысячи людей и следят. Кони, запряжённые в возы, роют копытами, ворчат автомобили, скрежещут друг на друга зубами неподвижные люди. И вот самые отъявленные из тех, что шли за кладом, сговорились убить старичка этой ночью и порубить его на куски. Потом, дескать, каждый возьмёт кусок его тела и похоронит где-нибудь, чтобы на том месте выкопать сокровище. Схватили они ножи да и пошли на дедушку.

В то мгновение сошёл с неба огненный ангел и подарил старичку смертельный поцелуй. Стог соломы вспыхнул аж до неба и жутко озарил тысячи лиц, бледных от ужаса и алчности. Не успели все опомниться, как стог сгорел дотла, а с пожарища поднялся вверх огромный столб пепла и окружавшим людям запорошил глаза. Был то пепел мёртвого дедушки.

Он ужасно пёк людям глаза, и все вокруг были надолго ослеплены. Но боль исподволь утихала, слепота вытекала со слезами, и помалу исчезали из человеческих глаз красные и зелёные огоньки. Люди удивлённо смотрели друг на друга. Увидели они в себе жадность и эгоизм, которые погнали их за сокровищем, и так устыдились, что готовы были провалиться сквозь землю. Каждый видел в глазах другого, что ему стыдно и что хочет он жить иначе, лучше. Заглянули один в другого аж до сердца, где просыпались жалость и нежность. Перестали видеть друг в друге врага, а разглядели человека. Это было новым для всех, все вдруг постигли, что их глаза очарованы пеплом немого дедушки. Увидели они теперь и прекрасные звёзды на небе, красивее всякого золота, увидели и добрые стороны в душах людей, а если видели недобрые, то это вызывало в них сожаление, а не злость. Так действительно нашли они величайшее сокровище там, где был нищий дедушка похоронен — в собственных глазах и их добром взоре.

С тех пор давно те люди разбрелись по всему свету, но до сих пор у них тёплые очарованные очи, которыми могут узреть всё, что есть прекрасного и доброго в жизни. Иногда встретите такого человека, он на вас просто взглянет, а вам хорошо, будто сказали вам что-то приятное. Вот есть в Праге один полицейский, который тогда был детективом, что также шёл за тем кладом, так после того, как ему глаза запорошило пеплом немого дедушки, у него очарованные очи. Стоит на своём месте и наблюдает, как вокруг ходят люди; в каждом видит добрую и святую искорку, только пригашенную и забытую. Вокруг него ездят трамваи и автомобили, люди торопятся за сокровищами и ежедневными мелочами жизни, и никто не задумывается, есть ли вокруг него что-то доброе и прекрасное. Но полицейский смотрит и видит, что в людях сокрыто, и он бы вам также засвидетельствовал, что сказки действительно существуют, и среди нас и в нас самих.

Газета «N'arodn'i listy», Прага, 25 декабря 1920 года.

Оригинал

Karel Capek

O ZACAROVAN'EM TUL'AKOVI

A kdyby v'am, deti, nekdo rekl, ze poh'adky nejsou z'adn'a pravda, tak mu neverte. Jsou pravda a dost. Vzdyt m'a babicka, dej j'i P'anbuh vecnou sl'avu, videla na vlastn'i oci had'i kr'alovnu, a u n'as v 'Upe i v Metuji byl opravdu vodn'ik, a ps'i rusalky, o kter'ych jsem jednou vypravoval, tak'e opravdu jsou, to v'am dosvedc'i pan Jir'asek, co napsal tolik kn'izek, a takov'e svedectv'i neco vyd'a; r'ik'a se jim vyzlata. Vzdyt i tuhle v Praze je jeden velik'y dum, Rudolfinum se jmenuje, a tam se sch'azej'i kouzeln'ici cili carodejov'e a mocne caruj'i; kdyz jeden z nich rekne “c'ary m'ary fuk”, l'itaj'i v'am pecen'i holubi ve vzduchu, a kdyz druh'y vykrikne “enyky benyky”, zmiz'i ti pecen'i holubi a nenechaj'i po sobe ani smr'adku; tak ti kouzeln'ici neboli poslanci por'ad caruj'i proti sobe a por'ad nen'i nic videt; a ze tohle je svat'a pravda, dosvedc'i v'am i v'as tat'inek. Tak'e je v Praze jedna kouzelnice, kter'a prorokuje budoucnost, a j'a s'am zn'am jednu rusalku s hvezdov'yma ocima. Z toho vid'ite, ze poh'adky opravdu jsou, a kdo tomu never'i, nesm'i d'al c'ist.

Byl tedy jednou tul'ak, v jedn'e kapse mel d'iru a v druh'e ani tu ne; to byl jeho cel'y majetek. K tomu vsemu byl chud'ak nem'y a mel vesky v sediv'ych vlasech a byl tak b'idn'y, ze ho nikde ani prespat nenechali; taktak ze mu nekdo dal plesniv'y kousek chleba, a tu ten tul'ak ani podekovat nemohl, jen se tak divne a prepekne koukl svetlounce modr'yma ocima a sel zase d'al. A co se dot'yce span'i, nu boze, nekde je seno, nekde je sl'ama; a kdyz uz docista nebylo c'im se prikr'yt, prikryl si tul'ak aspon ocicka vr'ascit'ymi v'icky a slo to tak'e.

Sp'i tak jednou ten nem'y tul'ak v pr'azdn'e hl'idacove budce a zd'a se mu kdesi cosi, snad ze je v r'aji; takov'a vec se muze zd'at i chud'emu cloveku. A co tak sp'i, nahodil se tu clov'icek zlodej'icek a chtel tak'e prespat v t'e budce. Leze v'am dovnitr a nahmat'a potme tul'aka. Snad to je kolega, napadne ho, a hned sah'a tul'akovi do kapes, nem'a-li tam zlat'e retezy nebo diamantov'e prsteny z nejak'e kr'adeze. V jedn'e kapse najde d'iru a v druh'e docela nic; to, deti, je tuze m'alo i pro vychrtl'eho zlodej'icka, a tak ten task'ar nechal tul'akovi v kaps'ach to nic a tu d'iru a lehl si na druhou stranu budky, aby se aspon vyspal.

Lez'i zlodej'icek a nemuze hnedle usnout; to jiste nemel cist'e svedom'i. A jak lez'i, del'a se v boude divn'e, spanil'e svetlo, ze se az hrdlo sv'iralo tou kr'asou, a v tom tajemn'em svetle se zjev'i tri b'il'e stareny. V zlodej'ickovi hrklo leknut'im a on se udelal ve sv'em koute malick'y jako hrom'adka popela, jako such'e st'eblo, jako trikr'at slozen'e nic, aby ho nikdo nenasel. Ale ty tri stareny se naklonily k sp'ic'imu nem'emu tul'akovi a prvn'i z nich rekla:

“Sestry, jak pokojne sp'i nejchuds'i clovek na svete.”