О зверях и людях

В период моего владения цирком я начал приводить в исполнение план, который наметил еще в детстве. Я не хочу умалять своего значения как делового человека, однако должен сознаться, что я прежде всего был страстным любителем животных. Невозможно заниматься таким делом, как мое, если не любишь животных. Я уже втайне давно лелеял мысль: нельзя ли заменить жестокую систему дрессировки более гуманной. Животные такие же создания, как и мы, и их интеллект отличен от нашего не по существу, а лишь по степени и силе. И они реагируют на зло злом, а на добро — добром. Я давно уже подметил, что любовью и настойчивостью, соединенной со строгостью, и от животного можно добиться большего, чем одной только грубой силой, тому же долгим общением с животными я убедился что и у HI способности, характер и темперамент бывают различны. Нельзя их всех стричь под одну гребенку. Как и люди, они требуют индивидуального подхода, и только таким образом можно добиться у них доверия и пробудить их способности.

Тому, кто пришел к такому убеждению, будет больно видеть, его любимцев учат бичом, вилами или раскаленными железными полосами, так как дрессировщики ограничивались тогда только такими, по существу вспомогательными средствами. Странствуя со своим цирком, я решил, что теперь наступило время для введения новой системы дрессировки. Нужно было произвести отбор наиболее способных экземпляров животных, которых сообразно их способностям должно обратить в друзей, а не во врагов.

В конце семидесятых годов я случайно познакомился в Англии с укротителем зверей Дейерлингом из Ганновера. Сильно потрепанный львом, он только что вышел из больницы и был без места. Я пригласил его к себе на службу, но с условием, что он будет дрессировать животных только по моей системе. Дейерлинг согласился, и первая проба была произведена не более не менее, как над его величеством львом. В 1887–1889 годах я приобрел с этой целью двадцать одного льва. Из такого большого количества зверей только четыре оказались пригодными. (Это, несомненно, служит ярким доказательством индивидуального различия животных одной и той же породы, а вместе с тем и доказательством того, как безумно дорого стоят подобные эксперименты.) Львы, которых хлестали бичом и ругали только тогда, когда они бывали непослушны, но хвалили авали в награду куски мяса, когда они хорошо работали, научились отлично выполнять всевозможные номера: становились в пирамиды, влезали на стулья и козлы и снова отправлялись на свои места. В заключение укротитель садился в двухместный экипаж, наподобие античной римской колесницы, зажженной тремя львами, и галопом четыре раза объезжал тральную клетку, имевшую 40 футов в поперечнике, — поистине самый сенсационный номер программы.

В течение трех месяцев имя Дейерлинга не сходило с уст жителей французской столицы, где он ежедневно выступал в помещении нового цирка со своей труппой дрессированных львов, всегда заканчивая представление этим коронным номером. Из Парижа он направился в турне по европейским столицам, и сам начиная с 1889 года, т. е. года создания труппы, вплоть до 1892 года добился с ней таких замечательных успехов, какие еще ни разу не выпадали на мою долю во всех других предприятиях. Я уже обдумывал создание новых подобных трупп дрессированных по моей системе животных, и на сей раз это имело определенную цель. В 1893 году в Чикаго должна была открыться всемирная выставка. Когда я однажды показал американкам консулам в Гамбурге и Бремене труппу львов Дейерлинга, эти господа немедленно поддержали мой план — поехать Чикаго с целым цирком. Легко написать эти слова, но трудна представить себе ту огромную работу, которую нужно было па затратить, и все те трудности, которые пришлось преодолеть.

Выступление слонов

Для осуществления моего плана важнее всего было подобрать дельных и способных людей, которые должны были одно временно любить животных и быть мужественными. Я останови выбор на своем шурине Мермане, который уже был руководителем моего цирка. Мне казалось, что он обладает нужным для дрессировщика животных качествами. Когда я ему сделал это предложение, то он сильно смутился и сказал классическую фразу: «Ты что, смеешься надо мной!» — «Я высказал откровенно тебе свое мнение, — отвечал я. — Конечно, если у тебя к тому охота и мужество. Ты большой любитель животных, и я уверен, что у тебя дело пойдет прекрасно». Мерман недолго колебался. «Если ты веришь в это предприятие, — сказал он, — то мы можем попробовать».

Вскоре все было подготовлено к опыту. Я купил несколько молодых животных и временно устроил в своем саду большую клетку. Там впервые Мерман появился в роли укротителя. Первые три недели я помогал ему некоторыми указаниями. Но уже через десять дней он решил, что сможет обойтись без меня если ему будет представлен опытный сторож.

Группа, составленная мною, была не маленькая, и благодаря разнообразию входящих в ее состав экземпляров представляла сенсационное зрелище. Она состояла из двенадцати львов, двух тигров, нескольких леопардов, двух бурых медведей и одного белого. Раньше всего нужно было свести вместе все эти беспокойные элементы, нужно было приучить их переносите друг друга — тяжелая задача, которую, однако, нам удалось практически решить, так что уже спустя две недели животных мирно играли друг с другом и начали дружить. Интересную и забавную картину можно было наблюдать в час игры животных в большой клетке. Посреди суматохи стоял новый укротителе со своим сторожем, чтобы время от времени длинным тонким бичом призывать к порядку грубиянов, которые захотели бы обратить шутку всерьез. В других случаях бич никогда не употреблялся — все желаемое достигалось лаской и наградами: кусками мяса для «кошек», кусками сахара — для медведей!

Быстрее, чем можно было того ожидать, т. е. зимой 1890 года, группа животных была так хорошо выдрессирована, что я уже мог думать о том, чтобы взять ангажемент. Весной следующего года мы начали давать наши представления в лондонском Кристалл-Паласе, пользуясь вместо старинных фургонов громадной клеткой, шириной в сорок футов. Лондонцы были в восторге, а два присутствовавших на представлении американца предложили мне тут же за мой цирк 50 тысяч долларов наличными. Я отказался, так как собирался ехать с цирком в Чикаго, не подозревая, что в эту минуту теряю 200 тысяч марок.

Когда мои животные прибыли в Гамбург, все они были заражены сапом. Немедленно вызванный мною ветеринарный врач, мой друг Коллих, напрасно пытался их спасти. Конечно, меня не могло утешить то, что, как мне удалось установить, причиной болезни моих животных было плохое мясо, которым снабжал нас в Лондоне бессовестный мясник. Мои бедные животные умирали в страшных мучениях. Я не мог переносить вида их страданий и ускорял смерть быстродействующим ядом.

Как мог я вновь собрать подобную блестящую группу зверей для показа на всемирной выставке? К счастью, у меня еще оставалась маленькая группа животных — два молодых королевских тигра, один медведь и с полдюжины львов. Но каким образом можно быстро выдрессировать этот ансамбль, чтобы он мог поспеть ко времени открытия выставки? Я немедленно дослал телеграмму в Индию, чтобы мне выслали молодых тигров, которые затем благополучно прибыли в Гамбург весной 1892 года. Но они не принесли мне счастья. У одного была темная вода, другого на пароходе матросы так задразнили, что с ним ничего нельзя было сделать. Остальные были безупречный но слишком молоды. Смерть, казалось, выбрала мой зверинец своей штаб-квартирой. Не более двух месяцев были звери здоровы, как вдруг у них начиналась рвота и схватки, и через несколько дней они околевали от неизвестной болезни. Так я терял одну группу животных за другой. Как мы ни судили ни рядили, но не могли найти объяснения этой таинственной болезни. Падеж продолжался. Погибли все молодые животные, Более взрослые животные также заболевали, но выздоравливали, Только много позднее раскрылась тайна этой небывалой смертности. В Гамбурге в августе 1892 года вспыхнула эпидемия холеры, крупнейшая катастрофа, постигшая мой родной город со времен знаменитого пожара 1842 года.

Едва ли нужно что-либо добавить к этому. Зараза, косившая осенью тысячи и тысячи людей, несколькими месяцами раньше уничтожила моих молодых зверей. Это было тяжелое время. Большие потери угнетали меня. От этого падежа я потерял 70 тысяч марок, и мой оборотный капитал был на исходе. С помощью одного расположенного ко мне банкира удалось получим, нужный для поездки в Чикаго кредит. На эти деньги я купил у моего брата Вильгельма три готовые группы дрессированных животных. К тому же и оставшаяся у меня небольшая группа зверей под руководством Мермана достигла необходимого совершенства. И вот 16 августа 1892 года я отправился на пароход де «Августа-Виктория» в Америку. Первое, что я услышал по прибытии в Нью-Йорк, было сообщение о разразившейся в Гамбурге эпидемии холеры. Американская пресса, со свойственной ей склонностью к преувеличениям, рисовала страшные картины массовой смерти гамбуржцев. Сначала я подумал о немедленном возвращении домой, но после спокойного размышления пришел к выводу, что все равно ничем помочь не смогу, а поте мне не нужно возвращаться в Гамбург. Я поехал в Чикаго и лишь 7 сентября по окончании контракта на всемирной выставке вернулся в Бремен на пароходе Северо-Германского Ллойда «Лан». На гамбургском судне нельзя было ехать, так как четыре парохода Гапаг находились в карантине. Когда мы проходили мимо этих четырех судов и нас приветствовали с ни махая нам носовыми платками, находившиеся там пассажиры, мне стало не по себе. Я невольно подумал о милых моему сердцу, как они там.

Когда я 16 августа прибыл в Гамбург, то с большой радостью узнал от жены, что в семье у нас все бодры и здоровы. Но что за вид имел город! Улицы мертвы и пустынны. Многие окна завешаны и ставни закрыты, у многих дверей мрачные знаки траура. Таким я еще никогда не видел свой родной город. Впечатление было подавляющее, и я не стыжусь признаться, что на протяжении всего пути через город у меня текли слезы.

Надо всем, что было связано с экспедицией в Чикаго, не считая грандиозного успеха выставки, тяготел какой-то злой рок. Едва я успел пробыть три недели в Гамбурге, как получил телеграмму от моих американских компаньонов, извещавших меня, что я только в том случае смогу получить разрешение на ввоз животных в Чикаго, если как можно скорее перевезу их в, Англию и оставлю там до весны. Американское правительство считало эту меру необходимой, чтобы предупредить возможность переноса холеры через меня и моих зверей. Да, это был хорошенький сюрприз! Новое известие подействовало на меня, как удар грома среди ясного неба. Нужно было немедленно найти в Англии подходящее место, где звери могли бы благополучно перезимовать. Я вспомнил об обществе «Тауэр» в Блэкпуле, с которым был в дружеских отношениях. Не раздумывая, «поехал в Блэкпул и выхлопотал у общества разрешения выстроить на принадлежащем ему свободном участке временное помещение, в котором должен был продержать до весны моих бедных животных. В три недели постройка была готова. Через Гримсби мы привезли на зимние квартиры около ста животных стали терпеливо ожидать весны. Однако каких ужасных расходов стоил мне этот вынужденный карантин! Чтобы дать читателю хотя бы примерное представление о них, скажу лишь, что Вша только перевозка зверей морем через Англию в Америку стоила сто тысяч марок. В конце концов я отправился в начале марта 1893 года через Нью-Йорк в Чикаго, куда и прибыл благополучно 20 марта.

Среди всех крупных международных выставок Чикагская всемирная выставка во многих отношениях занимает первое место. В громадной, кипящей, как в котле, столице американского Запада царила настоящая выставочная лихорадка. Пожалуй, нигде не цвел таким пышным цветом американский спекулятивный дух, как здесь. Вокруг огромного Гайд-парка, где огненно-красные листья сумах [18] мечтательно купались в солнечных лучах, выросли многоликие здания выставки, в которых работали тысячи рук. Отели, воздвигнутые из решетчатых металлических ферм, Сражали грандиозностью своих размеров. На самой выставке и за ее пределами свирепствовала неудержимая строительная горячка. Казалось, деньги не играют никакой роли. Все делалось в расчете на будущие барыши. Пожалуй, художникам и архитекторам никогда еще не представлялось возможности в столь широких масштабах осуществить свои творческие замыслы. Административное здание со своим золотым куполом походило на сон из „Тысячи и одной ночи“. В длинном продолговатом Урании промышленного отдела с „величайшей крышей в мире“ проявилась любовь американцев ко всему большому и сильному. Это был настоящий триумф экспансионистских устремление американских строителей. С голубых вод Мичиганского озера вся территория выставки казалась волшебной феерией. На огромной площади разместилось не менее пятисот выставочных зданий. На так называемой „Веселой улице“ (Midway Plaisance) этой всемирной выставки уже маячили в воздухе железные части гигантского колеса. Немецкая деревня, ирландский замок, международная выставка красоты, турецкое кафе находились в разгаре стройки. Но самой сенсационной достопримечательностью этого квартала выставки — с начала и до конца — была „Зоологическая арена Гагенбека“.

18

Сумах — красильное растение с ядовитым соком. В листьях содержатся красители и дубители, используемые в текстильном и кожевенном производствах.

Когда я за месяц до открытия выставки прибыл в Чикаго, меня охватил ужас. Вопреки сообщению моего компаньона здание, предназначенное под мою арену, было готово только наполовину. Причиной задержки были забастовки рабочих и плохая погода. Со всей возможной твердостью я потребовал, чтобы наняли новых рабочих для ускорения стройки, дабы животные, которые под надзором Мермана в середине апреля должны были прибыть в Чикаго, по крайней мере нашли бы себе пристанище. К сожалению, весна в тот год была очень холодная. Внутри незаконченного здания стоял настоящий мороз, который стоил жизни многим обезьянам и попугаям. Еще до открытия выставки я уже имел около двух тысяч долларов убытка от падежа животных и должен был считать себя счастливым, что по крайней мере мои дрессированные звери остались здоровыми.