Об искусстве

Федр. Чудо!.. Волшебник!.. Поистине чудо! Тебе достаточно вымолвить слово, чтобы желаемое явилось на свет!.. В самом деле, как если бы из твоих животворных уст вылетала пчела за пчелой, -- вот перед нами крылатый хор прославленных танцовщиц!.. Воздух поет и гудит предвестиями орхестрики!.. 3 Все светильники пробуждаются... Бормотание спящих переходит в восторженный шепот; и на стенах, колеблемых пламенем, дивятся, мелькают огромные тени пьяниц!.. Взгляните-ка на эту стайку, одновременно ребячливую и серьезную!.. Они влетают, как духи!

Сократ. Клянусь богами, светлые танцовщицы!.. Какой живой и изящный пролог к совершеннейшим мыслям!.. Руками они говорят, а ногами словно бы пишут. Сколько точности в этих созданиях, которые с таким искусством владеют своими упругими силами!.. Все мои трудности испаряются, и нет во мне больше тягостных недоумений, -- с такой радостью отдаюсь я движению этих фигур! Сама истина здесь -- игра; можно подумать, что знание обрело себя в действии и что мысль сочеталась внезапно с вольными грациями... Взгляните на эту!.. Самая легкая, она более всех растворилась в безукоризненной четкости... Кто она? В ее поступи дивная твердость уживается с неподражаемой гибкостью.... Она пережидает, находит, чеканит размер с такой точностью, что, стоит мне закрыть глаза, я столь же внятно вижу ее слухом. Я тянусь к ней, ее настигаю и никак не могу с ней расстаться; стоит мне заткнуть уши и на нее посмотреть, я невольно слышу кифары, -- настолько слилась она с ритмом и музыкой 4.

Федр. Мне кажется, та, что тебя восхищает, -- это Родонита.

Сократ. В таком случае ухо Родониты неизъяснимо связано с ее стопой... Какая четкость!.. Ветхое время наполнилось в ней юными силами!

Эриксимах. Да нет же, Федр!.. Родонита -- другая, удивительно нежная: глаз не устанет ею любоваться.

Сократ. Но тогда как же зовется это легкое и упругое чудо?

Эриксимах. Родония.

Сократ. Ухо Родонии неизъяснимо связано с ее стопой.

Эриксимах. Я ведь знаю их всех -- вместе и поодиночке. Могу назвать вам все их имена. Они складываются в небольшую поэму, которую легко запомнить: Нипс, Нифоя, Нэма; Никтерида, Нефела, Нексида; Ро-допита, Родония, Птила... Что касается маленького уродливого танцора, его зовут Неттарион... Но царица Хора еще не появилась...

Федр. Кто же царствует над этими пчелками?

Эриксимах. Изумительная, несравненная танцовщица -Атиктея!5

Федр. Как ты их знаешь!

Эриксимах. Все эти прелестные существа носят по нескольку разных именОдними их наделили родители, другими -- наперсники...

Федр. Это ты -- наперсник!.. Ты слишком хорошо их знаешь!

Эриксимах. Я знаю их более чем хорошо, и в каком-то смысле еще лучше, чем знают себя они сами. О Федр, разве я не врачеватель?.. Во мне, через меня проходит тайный обмен всевозможных тайн врачевания и всяческих тайн танцовщиц! Они обращаются ко мне по каждому поводу. Вывихи, нарывы, сердечные горести, самые различные превратности их ремесла (в том числе и превратности необходимые, которые объясняются великой подвижностью их занятия) -- и загадочные их недуги; даже ревность, искусству она обязана или же страсти, -- и даже сны!.. Знаешь ли ты, что подчас танцовщице достаточно нашептать мне свой тягостный сон, и я, например, могу ей сказать, какой зуб у нее испорчен?

Сократ. О поразительный человек, узнающий по грезам болезни зубов, так ты, может быть, думаешь, что у философов все зубы гнилые?

Эриксимах. Да сохранят меня боги от укуса Сократа!

Федр. Смотрите-ка лучше, что делает этот лес рук и ног!.. Несколько женщин творят сотни вещей. Сотни светильников, сотни мелькающих перистилей -- беседки, колонны... Образы тают, уносятся... Это -- рощица с сотнями прекрасных рук, взвиваемых дуновеньями музыки!

Какой еще сон, Эриксимах, способен выразить столько смятений, столько рискованных метаморфоз наших душ?

Сократ. Да ведь это, дорогой Федр, не сон, а прямая его противоположность!

Федр. Но я во сне... Мне грезится нега, которая без конца себя множит в сплетениях, в круговороте девических форм. Мне грезятся невыразимые соответствия, которые связывают в душе чередования, белоснежные взмахи этих мерных конечностей и голоса этой приглушенной музыки, как будто вобравшей в себя и в себе уносящей весь видимый мир... Как некий сложный мускатный запах, я впиваю пеструю смесь этих чарующих Дев; и дух мой блуждает в этом лабиринте граций, где каждая то исчезает с одной из подруг, то появляется снова с другой.

Сократ. Пойми же, о чувственная душа, что перед тобою нечто противоположное сну и чуждое всякой случайности... Но что еще, Федр, может быть противоположно сну, если не какой-то другой сон?.. Зоркий, сосредоточенный сон самой Мысли!.. И что, в таком случае, могло бы пригрезиться Мысли? Если бы Мысль грезила -- напрягшись и выпрямившись, с настороженным взглядом, со сжатым ртом, скрепив печатью свои уста, -- разве не то же она бы увидела, что видится нам теперь: этот мир точных сил и совершенных иллюзий?.. Сон-то сон, но сон, весь исполненный соразмерности, весь пронизанный стройным порядком, весь -- из действий и связных периодов!.. Кто знает, какие мы видим здесь царственные Законы, которым грезится, будто они явили себя в ясных ликах и сошлись воедино, дабы показать смертным, как реальное, призрачное и отвлеченное могут сливаться и строить целое волею Муз?

Эриксимах. В самом деле, Сократ, эти образы -- бесценный клад. Не считаешь ли ты, что мысль бессмертных есть именно то, что мы видим, и что эти сонмы благородных подобий -- бесконечных чередований, замен, превращений, которые на глазах у нас вторят друг другу и друг из друга выводятся, -- делают нас причастными божественной мудрости?

Федр. Как чист, как изящен этот маленький розовый храм, который они образуют, собравшись в кружок! Он вращается медленно, как сама ночь!.. Он рассыпается -- рассыпаются девушки, туники взлетают, и кажется, это боги надумали новое!..

Эриксимах. Божественная мысль разлилась теперь пестрым множеством радужных стаек; она снова и снова рождает их сладостные порывы -- нежные вихри, в которых тела, сливаясь по два и по три, не могут уже разлучиться... Одна из них кажется пленницей. Ей не выбраться больше из этих волшебных сплетений!..

Сократ. Но что это с ними?.. Они столпились, они убегают!..

Федр. Они устремились к дверям. Они склоняются В приветственном поклоне.

Эриксимах. Атиктея!.. Атиктея!.. О боги, трепетная Атиктея!

Сократ. Она вся из воздуха!

Федр. Пташка!

Сократ. Тело без плоти!

Эриксимах. Бесценное!

Федр. О Сократ, можно подумать, что она внимает каким-то незримым фигурам!

Сократ. Или же отдается какому-то благородному жребию!

Эриксимах. Смотри, смотри!.. Она начинает -- ты видишь?
– - совершенно божественным шагом. Это -- простая круговая ходьба... Она начинает с вершин своего искусства; с естественной легкостью она проходит высотами, которых достигла. Эта вторая натура бесконечно далека от первой, но она должна точь-в-точь на нее походить.

Сократ. Как никто, наслаждаюсь я этой великолепной свободой. Все девушки замерли, как зачарованные. Те, что играют, вслушиваются в свои звуки, не отрывая от нее глаз... Они отдаются происходящему и как будто хотят еще приумножить совершенство сопровождения.

Федр. Одна из них, кораллово-розовая, диковинно изогнулась и дует в огромную раковину.

Эриксимах. Длинная флейтистка тесно сплела свои тонкие ляжки и, вытягивая изящную ногу, отбивает такт... О Сократ, что ты думаешь о танцовщице?