Обед в ресторане «Тоска по дому»

— Я знаю, что ты задумал, — однажды сказала ему мать.

— О чем ты?

— Я вижу тебя насквозь.

— Ну и что же такого я задумал? — Ему действительно хотелось услышать ее ответ, ведь он уже был в том состоянии, когда всеми правдами и неправдами стараются заставить кого-нибудь произнести вслух имя обожаемой женщины.

— Меня не проведешь, — сказала мать. — Почему у тебя все не как у людей? Тебе эта девчонка даром не нужна. Она же вовсе не в твоем вкусе, но вполне под стать твоему брату Эзре. Может, он ничего в жизни так не хотел. И потом, что ты будешь делать с ней? Ты же бросишь ее. В один прекрасный день скажешь себе: «Господи! На что мне сдался этот недомерок?»

— Ничего ты не понимаешь, — сказал Коди.

— Может, это для тебя большая неожиданность, — возразила Перл, — но я прекрасно тебя понимаю. Что касается других людей, я, наверно, не больно-то в них разбираюсь, но уж в моих собственных детях от меня ничего не скроется. Я знаю, чего ты добиваешься. Насквозь тебя вижу.

— Прямо как господь бог, — усмехнулся Коди.

— Как господь бог, — кивнула она.

Эзра наметил устроить праздничный обед в пятницу, накануне свадьбы Дженни. Но вечером в четверг Дженни позвонила на квартиру Коди в Нью-Йорке. Звонок был местный; она сказала, что они с Сэмом Уайли находятся в гостинице кварталах в десяти от квартиры Коди.

— Вчера утром мы поженились, — сообщила она, — а сегодня начинается наш медовый месяц. Так что праздничного обеда не будет.

— Но как же так? — спросил Коди.

— Мама и Сэм немного повздорили.

— Ясно.

— Мама сказала… И Сэм ответил ей… А потом я сказала: «Слушай, Сэм, а почему бы нам не…» Единственно, перед кем мне неловко, — это перед Эзрой. Сколько труда положил — и все впустую.

— Да ему пора бы уже привыкнуть, — сказал Коди.

— Он собирался угостить нас молочным поросенком.

Неужели Эзра не заметил, подумал Коди, что их семейство в полном составе ни разу не пообедало у него по-людски? Что они обязательно ссорятся и уходят из-за стола посреди обеда, а иногда даже не успевают сесть за стол? Конечно, он не мог этого не заметить, но вот углядел ли в этом закономерность? Нет, вероятно, он рассматривал каждый обед как отдельную семейную встречу и не сравнивал его с другими. Может, он вообще не сопоставлял их, даже в мыслях. Может, он дурак.

Правда, был один случай — они отмечали начало новой карьеры Коди, — когда добрались до сладкого; и, если бы десерт тогда не был заказан, можно было бы считать, что обед от начала до конца прошел благополучно. Но десерт был заказан, да так и остался недоеденным, расплываясь по тарелкам, потому что мать обвинила Коди, что он открывает новое дело нарочно, лишь бы уехать подальше от дома. Вспыхнула небольшая перебранка. Разговора не получилось. Коди ушел. Так что, по сути, и этот обед нельзя считать завершенным. Почему же Эзра продолжал упорствовать? Вернее, почему все они продолжали ходить на эти обеды?

Пожалуй, они встречались чаще, чем другие, счастливые семьи. Казалось, именно неурядицы и заставляли их встречаться снова и снова (не означало ли это, что когда-нибудь они завершат свой семейный обед, а потом разойдутся навсегда?).

Как только Дженни повесила трубку, Коди сел на диван и начал просматривать утреннюю почту. На душе у него было неспокойно. Непонятно, как это Дженни могла выйти замуж за художника Сэма Уайли, маленького, щуплого задаваку с бегающими глазами. Непонятно, отменит Эзра обед или отложит его на будущее, когда у молодоженов окончится медовый месяц. Мысленно он видел Рут в ресторанной кухне за работой — огрубевшие, исцарапанные пальчики панировали мукой куриные ножки. Затем Коди пробежал проспект страховой компании и задумался над тем, почему никто от него не зависит, случись ему умереть, даже страховку никто не потребует.

Он вскрыл конверт с крупной надписью ВЫГОДНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ, внутри оказалось три рекламных образца почтовой бумаги и бланк для заказов на плотной мелованной бумаге. Один образец был бледно-голубой с монограммой «ЛМР» наверху в середине листа. На втором кружевными буквами было выведено имя — ПОЛА, причем букву «П» оплетала гирлянда вьюнка; третий образец представлял собой лист бумаги, который можно было сложить в виде конверта. На обороте был напечатан узор из бабочек и адрес: Миссис Гаролд Александер, 219, Бульвар Св. Бьюлы, Даллас, Техас.Коди внимательно изучил адрес, потом вынул из нагрудного кармана ручку и начал писать измененным почерком, с наклоном влево:

«Дорогая Рут!

Решила черкнуть тебе пару строк и передать привет от всех нас. Как дела на работе? Как тебе нравится Балтимор? Гаролд говорит, чтобы я спросила, не встретила ли ты там подходящего молодого человека. Вчера ему приснился странный сон, будто он видел тебя с высоким мужчиной, черноволосым, сероглазым и в сером костюме. А я сказала: „Надеюсь, сон в руку“.

У нас все хорошо, только Линда на прошлой неделе пропустила один день занятий в школе. По-моему, она просто струсила перед контрольной по математике. Ха-ха! Она передает тебе привет и тысячу поцелуев. Пиши, не откладывай. Ладно?»

Под конец он все-таки нашел правильный тон и пожалел, что на листе не осталось свободного места. Подписался он так: «Целую, Сью (миссис Гаролд Александер)». Коди запечатал конверт, наклеил марку и надписал адрес. Потом положил письмо в другой конверт и написал записку однокашнику, бывшему соседу по общежитию, который жил теперь в Далласе, с просьбой опустить письмо в ближайший почтовый ящик.

На этот уикенд он не поехал в Балтимор, и в награду ему приснилась Рут. Она встречала поезд, на котором он ехал. Он увидел ее на платформе: она вглядывалась в окна медленно плывущих вагонов. Он с таким нетерпением ждал встречи с нею, так хотел увидеть, как просветлеет ее озабоченное лицо, когда она заметит его, что окликнул ее по имени и… проснулся. Он успел еще уловить в темноте что-то вроде отдаленного эха — даже не имя, а какой-то бессмысленный звук, произнесенный во сне, целых четыре часа он пытался вернуться в свой сон, но тщетно.

Утром Коди принялся за второе письмо. На листке с именем ПОЛА он написал корявыми буквами:

«Дорогая Рути!

Что же ты, старушка, совсем забыла про своих друзей? Вчера я так и сказала маме: „Послушай, мама, эта Рут наверняка совсем забыла о нас“. Дела у нас неважные. Может быть, ты слышала, что мы с Норманом разошлись. Знаю, он тебе нравился, но ты не представляешь, какой это зануда — вечно копается, слова из него не вытянешь. Он меня просто довел до ручки. Послушай моего совета, подружка: остерегайся этих бледных, задумчивых блондинов — никакой от них радости. Найди себе интересного брюнета, который покажет тебе белый свет. Серьезно, поверь, я знаю, о чем говорю.

Мама передает тебе привет и спрашивает, не хочешь ли ты, чтобы она тебе что-нибудь сшила. Коленки у нее теперь совсем не гнутся — артрит, и она все время сидит в кресле, так что у нее уйма свободного времени для шитья. Привет. Пола».

Это письмо Коди отправил из Пенсильвании, куда в ближайший вторник ездил по делам на завод по производству тары. А в среду он отослал из Нью-Йорка голубой листок с монограммой «ЛМР»:

«Дорогая Рут!

Несколько дней назад мы с Донной обедали в ресторане, и она сказала, что у тебя появился очень милый ухажер. Подробностей она не знает, но, когда она сказала, что его фамилия Тулл и он из Балтимора, я сразу поняла, что это Коди. Здесь его все знают и любят. В душе он человек хороший, просто вот уже столько лет никто его не понимает. Ну, Рути, ты, кажется, умнее, чем я думала. Я всегда считала, что ты подцепишь одного из блондинов, которых везде пруд пруди, но теперь вижу, что ошибалась. Буду ждать подробностей.