Обед в ресторане «Тоска по дому»

— Не знаю, зачем Слевин ходит в церковь. Да еще в ту же самую, куда ходила его мать, Грета, на другом конце города.

— Он поддерживает отношения с матерью?

— Нет, с тех пор она ни разу не появлялась. Сразу же оформила в штате Айдахо развод, и больше нам о ней ничего не известно.

— У вас не бывает трудностей с… э-э… приемными детьми?

— С приемными детьми? — переспросила Дженни. — Нет, пожалуй. А может, и да. Точно не знаю. Вероятно, должны быть, такое никогда не проходит гладко. Но жизнь тут у нас ключом кипит, ни на что не хватает времени.

— Слевин очень привязан к Дженни, — сказал Джо священнику.

— Ну спасибо, милый, — поблагодарила Дженни.

— Она сразу покорила его, куда она, туда и он. С детьми она неизменно спокойная и веселая.

— Стараюсь, как могу. Правда-правда стараюсь. Но с ними не знаешь, как лучше. В этом возрасте они очень скрытные.

— Может, мне еще раз позвать его к себе? — спросил священник.

— Как хотите.

— Просто так, поговорить о том, о сем…

Дженни не сомневалась, что толку от этого не будет.

Провожая священника к двери, она шла рядом, глубоко засунув руки в карманы юбки.

— Надеюсь, — сказала она, — вы поняли нас правильно. Джо прекрасный отец, это точно. Он всегда находил общий язык со Слевином.

— Да, конечно.

— И когда сравнишь его с другими… — У нее была привычка (и она об этом знала) проявлять чрезмерную разговорчивость с людьми, которые ее осуждали. — Вот хотя бы Сэм Уайли, мой второй муж, отец Бекки. Вы бы умерли на месте, если бы увидели его. Он художник. Из тех изящных, ловких, маленьких мужчин, которым я теперь нисколько не доверяю. Полнейшая безответственность и ненадежность. Он бросил меня еще до рождения Бекки, ради манекенщицы Адар Банье.

Она открыла входную дверь. В лицо пахнуло мелкой свежей изморосью, и Дженни глубоко вздохнула.

— Какая прелесть!.. Ну разве не идиотское имя? Я все старалась перевернуть его. Думала, если прочесть задом наперед, оно будет лучше звучать. Ну, до свидания, ваше преподобие. Спасибо, что зашли.

Она закрыла дверь и отправилась на кухню готовить ужин.

Дженни любила говорить, что дом у нее был бы на славу, вот только б вода из ванной на третьем этаже не протекала сквозь перекрытия в столовую. Дом, высокий, опрятный, стоял в длинном ряду одноквартирных зданий на Болтон-Хилл; она купила его еще в 1964 году, когда цены были не такие безумные. В то время дом казался ей огромным, но семь лет спустя, когда прибавилось шестеро детей, он перестал быть просторным. Планировка хуже некуда: дом состоял как бы из клетушек, сплошные двери и отопительные батареи, для мебели места нет.

Она готовила у заляпанной плиты на высоких ножках, овощи промывала в пожелтевшей раковине, задрапированной от края до полу ситцем; тарелки расставляла на столе, изрезанном инициалами чужой семьи.

— А теперь, дети, — сказала она, — каждый возьмет себе вилку и ложку…

— Ты дала Джейкобу больше горошка, чем мне.

— Она дала тебе столько же.

— Нет, не столько.

— Нет, столько.

— Нет, не столько.

— На, возьми, я его вовсе даже и не люблю.

— Где же Слевин? — спросила Дженни.

— А кому он нужен, этот старый ворчун Слевин?

Зазвонил телефон. Вошел Джо с малышкой на руках.

— Это твой телефонный секретарь, — сказал он. — Они хотят знать…

— Сегодня не моя очередь. Сегодня ночью дежурит Дэн. Почему это они звонят мне?

— Я тоже так думал, но они говорят…

Джо неторопливо вышел из комнаты, а минуту спустя вернулся и сел за стол с малышкой на коленях.

— Вот ее мясо, — мимоходом сказала Дженни, — ее ложечка лежит…

Она вышла из кухни, поднялась на второй этаж и, запрокинув голову, крикнула:

— Слевин!

Ответа не последовало.

Задыхаясь, Дженни быстро поднялась на третий этаж. Мама права, я совсем не в форме, подумала она. Мама все время твердит: «Ты совсем перестала следить за собой, Дженни. Преступление — с твоей внешностью так относиться к себе». В самом деле, вид у нее изможденный, усталый, кожа на лице нездорового желтоватого оттенка, брови разрослись, широкие смешливые губы стали сухими и коричневыми, она перестала их красить. А волосы! «Куда девались твои прекрасные волосы?» — причитала мать. А когда они были прекрасными — так, густая копна с пробивающейся сединой и выстриженной челкой. «Ты же была такая красивая», — говорила Перл, а Дженни смеялась. Ну и что хорошего это ей дало? Она с удовольствием думала, что изводит свою красоту, так сказать, расходует ее. От этой мысли она получала удовлетворение, как хозяйка, старательно опорожняющая банку с продуктом, который пришелся ей не по вкусу, — она никогда больше его не купит, но выбросить остатки рука не поднимается.

С трудом переводя дух, Дженни добралась до третьего этажа, отведенного старшим детям. Здесь, на чужой территории, воздух был спертый, как на старом чердаке.

— Слевин! — окликнула она и постучала в его комнату. — Иди ужинать, Слевин!

Она приоткрыла дверь, заглянула внутрь. Слевин лежал на неубранной кровати, прикрыв локтем глаза. Между поясом джинсов и краем майки виднелся рыхлый живот. Слевин был в наушниках, потому и не слышал ее. Она подошла и сняла с него наушники. Тихо зазвучала песенка «Мы с Бобби Макги» в исполнении Джанис Джоплин. Слевин заморгал, будто только что проснулся, и с удивлением посмотрел на нее.

— Ужинать пора, — сказала она.

— Я не хочу есть.

— Как «не хочу»? Это что за разговоры?

— Честно, Дженни, неохота вставать.

Но она уже стащила его с кровати и теперь ставила на ноги. Крупный мальчишка, почти с нее ростом и много тяжелее, но кожа до сих пор нежная, гладкая, точно у младенца. Упершись ладонями Слевину в поясницу, она подтолкнула его к двери.

— Ты единственный, кого мне приходится чуть ли не на руках тащить к столу, — сказала она. И пока они спускались по лестнице, напевала:

Волокли-толкали до парома Гарри, А потом толкали к берегу его…

— Ну правда, Дженни, — сказал Слевин.

Они вошли на кухню. Джо, сложив руки над головой малышки, протрубил:

— Тра-ра-ра! Наконец-то он пожаловал!

Слевин тяжело вздохнул. Но остальные даже головы не подняли.

Усевшись за стол, Дженни с удовлетворением оглядела свой выводок. Пока все идет хорошо, подумала она, даже у старших, которые поначалу встретили ее опасливо и недружелюбно.

А в следующий миг ее охватила тревога: она вдруг поняла, что так будет всегда. Взвалила на себя всех этих детей, выправила их исковерканные жизни, медленно, но верно завоевала их доверие — и теперь совесть не позволит их бросить. Она увязла здесь навеки.

— Как хорошо, что мы живем дружно, — сказала она Джо.

— Просто замечательно, — откликнулся он, погладил ее по руке и попросил передать горчицу.

— Странно, школа всегда пахнет школой, — сказала Дженни учительнице Слевина. — Сколько ни добавляй новинок — аудиовизуальных пособий, микрокалькуляторов, — а школа по-прежнему пахнет книжным клеем, дешевой серой бумагой для черновиков по арифметике и еще чем-то… Знакомый запах. Я узнаю его, но никак не могу вспомнить, чем это пахнет.