Объект «Зеро»

«Слишком много «бы», – одернул я себя. – Дождей может не быть еще месяц. Лучше молись, чтобы западные ветры не принесли сухой воздух с равнин».

Ворота сборочного цеха оказались распахнутыми. В лицо мне пахнуло жаром, резкий запах купороса ударил в нос, глаза заслезились.

– О, герр командующий! – Зиг Шерхель, вытирая руки о передник из шкуры прыгуна, оскалил белые зубы и шагнул ко мне. – Сейчас будет историческое событие! Первый танк на планете. Мой маленький Вилли. Мы уже развели пары…

«Маленький» Вилли высился посреди цеха воплощением ночных кошмаров сумасшедшего милитариста. Восемь широких зубчатых колес в рост человека, выпуклый медный таран, зеленоватые листы бронзы, шляпки заклепок, смотровые щели и три восьмигранные приплюснутые башни, грозно глядящие на меня жерлами своих паровых пушек. Сразу вспомнился Великий век, парады на Красной площади, многобашенные сухопутные дредноуты большевиков «Т-28» и «Т-35». Наш Вилли выглядел не менее, а пожалуй, и более устрашающе, чем они.

– Сейчас давление достигнет рабочей величины, и мы двинемся, – объяснял Шерхель, размахивая руками. Арбайтеры, столпившиеся позади танка, возбужденно переговаривались.

Из трубы на корме «Малыша Вилли» валил густой черный дым. Во чреве машины клокотало пламя и скрежетали шестерни.

– Ходовые цилиндры мы из соображений безопасности убрали внутрь корпуса. Врагу будет трудно до них добраться, – сказал Шерхель. – Правда, внутри танка от этого очень жарко, но алягер ком алягер…

И тут же, оборвав самого себя, отрывисто пролаял:

– Айн! Цвай!

Из люков в башнях «Малыша Вилли» высунулись две совершенно одинаковые, густо измазанные копотью рожи в кожаных шлемах.

– Сейчас пойдет! – крикнул Айн.

– Клапан уже звенит! – крикнул Цвай.

И рожи канули в недра танка.

– Близнецы? – спросил я.

– Нет. Один русский, второй китаец, – перекрикивая сиплый гудок, ответил Шерхель. – Мои лучшие специалисты.

– А зачем такие прозвища?

Зигфрид Шерхель достал из кармана грязный обрывок бумаги, пробежал глазами написанное и, усмехнувшись, сказал:

– Потому что мне очень сложно выговорить «Ин-но-кен-тий Ев-гень-е-вич Жем-чуж-ни-ков» и «Жен-та-о Цю Шинг Тун».

Я рассмеялся. Струя молочно-белого пара ударила из-под днища танка. Вздохнув, «Малыш Вилли» медленно, словно нехотя, тронулся с места и с лязгом выкатился из ворот.

Рабочие и собравшаяся у цеха приличная толпа принялись вопить и швырять в небо шапки. Белобрысый мальчуган, вцепившись в подол материнской юбки, вытаращив глаза и открыв рот, глядел на ползущее по щебенке медное чудовище. Я хотел было поинтересоваться, почему малыша не эвакуировали, но его мать заметила мой взгляд и поспешно скрылась в толпе.

«Бардак, однако», – пронеслось у меня в голове.

Шерхель, довольно улыбаясь, не спеша шагал рядом со мной вслед за своим детищем, помахивая зажатыми в кулаке рукавицами.

– Скорость хода – около семи километров в час, – сообщил он, тыча пальцем вслед удаляющемуся «Малышу Вилли». – Скорострельность паровых пушек – три выстрела в минуту, а если отключить ходовые цилиндры и перенаправить весь пар для стрельбы, до двенадцати выстрелов.

Зигфрид Шерхель гордился собой. И гордость эта была вполне заслуженной. Без точных приборов, без современных станков, без компьютеров, да чего там – практически без чертежей, на глазок, он сумел создать пусть и примитивную, но вполне реальную боевую машину.

«Надо бы его как-то наградить. Ему будет приятно, а для остальных это станет стимулом», – подумал я.

– Единственное, чего я опасаюсь, – Шерхель наклонился ко мне, потому что восторженный рев толпы заглушал его слова, – так это просадки осей. Медь, герр командующий, черт ее дери. Медь, оловянная бронза, латунь. Мне бы бериллий, да побольше – я бы сделал бериллиевую бронзу. Вот это металл так металл…

Он опять перебил сам себя, указав вперед:

– Вот! Сейчас мой малыш попробует взобраться на холмик. Маршрут мы проложили заранее, там впереди будет еще канавка, уклон и кустарник.

Танк, отчаянно пыхтя паром и чадя дымом, принялся вползать на небольшой бугор.

– Думаю, в конце испытаний нужно будет провести еще и пробные стрельбы! – крикнул Шерхель.

И тут танк встал. Лязг колес и скрежет щебня под ними сменились глухими ударами. Тут же заполошно завизжал гудок, и «Малыш Вилли» скрылся в густом облаке пара. Толпа ахнула и подалась назад.

– Проклятье! – Шерхель отшвырнул рукавицы и нырнул в пар. Загремела крышка люка, и наш главный оборонщик исчез в чреве своего медно-бронзового Франкенштейна.

Прошло минут пять. Люди напряженно ждали. Танк шипел, точно тысяча рассерженных кошек, стонал и гремел внутренностями, но не двигался с места.

Наконец Шерхель выбрался наружу и уселся на передней башне. Следом вылезли Айн и Цвай. Выглядели они подавленными.

Немец сдвинув на затылок каску.

– Оси! – крикнул он. – Втулки расплющило весом. Все. Парад закончен. Он не двинется с места. Фердаммтэ шайсе!

Я молча кивнул и посмотрел в сторону Перевала. До него отсюда было метров пятьсот.

– Шайс драуф! – Злой Шерхель подошел ко мне, сплюнул под ноги. – Ну ничего. Когда свободники одолеют наш лимес и прорвутся сюда, превратившийся в медный дот «Малыш Вилли» со своими тремя паровыми пушками станет нашим медейским Сталинградом.

Невесело усмехнувшись, я покопался в памяти, вспомнил все, что знал о Сталинграде, и спросил:

– Тебе не кажется, что немцу было бы несколько странно говорить про Сталинград «наш»?

– А что? – удивился Зигфрид. – Нам в школе говорили, что немцы и русские остановили под Сталинградом большевистские орды, а потом погнали их обратно, до Берлина. Разве не так?

Тут до меня дошло, что Шерхель, конечно же, заканчивал евросоюзовскую школу, где преподавали историю, подкорректированную идеологами Коалиции. Я только махнул рукой, мол, все нормально, и пошел к воротам, туда, где возились с огнепроводными трубками саперы.

По пути мне пришло в голову, что сегодня же нужно будет начать на этом холме рытье траншей и сооружение засек против конницы. На всякий случай я завязал узелок на нагрудном шнурке и махнул угрюмо молчавшим людям, столпившимся у подножия холма: