Обещание океана

– Конечно, нет.

Она весело протянула ему курточку:

– Одевайся, дорогой, а потом пойдем есть блины!

Понимая, что она собирается использовать его для торга, Розенн почувствовала смутную вину, но тут же отогнала от себя эту неприятную мысль. Как это ни было парадоксально, она использовала Артура для его же блага. Взъерошив сыну волосы, она чмокнула его в шею и взяла дорожную сумку.

* * *

Алан перенес всех пациентов на утро, решив во второй половине дня устроить себе отдых. Теперь, когда стало рано темнеть, ему хотелось воспользоваться последними светлыми вечерами. Перед отъездом из Ламбаля он заехал за покупками, и, вернувшись домой, пошел седлать свою кобылу. Прогулка в лесу с Пат – именно то, что ему было нужно. Среди дубов, буков и каштанов, которые почти не тронула желтизна, он выехал на тропу, с которой начинался его любимый маршрут. От Сент-Обена до Сен-Симфориана он изучил каждую тропинку, знал, в каких местах рельеф позволит ему пуститься галопом, а где перейти на шаг, чтобы понаблюдать за дикими животными. Они часто подпускали его к себе совсем близко, учуяв запах не человека, а лошади. Когда Алан был студентом, ему бы и в голову не могло прийти, что он может испытывать такую безмятежность, такое наслаждение от простого созерцания природы. В то время верховая езда была для него соревновательным видом спорта; участвуя в университетских и региональных состязаниях, он обращал внимание только на препятствия впереди, а не на пейзажи, которые их окружали. Двадцать лет спустя он научился никуда не торопиться.

Горести и разочарования, постепенно изменив его восприятие вещей, изменили и его характер. Он научился беречь себя, не бросаться в омут очертя голову. Отныне он наслаждался каждой приятной минутой, осознавая ее быстротечность, и больше не полагался на других в надежде, что они наполнят его жизнь. Избавившись от Мелани и ее безумных амбиций, он больше не имел ни малейшего желания богатеть. Но как ограничить поток пациентов? Благодаря его репутации их становилось все больше; многие приезжали издалека, и он был вынужден попросить Кристину вежливо отказывать некоторым из них.

«Работа меня интересует постольку, поскольку я могу делать ее без спешки. Не устраивайте мне конвейер из пациентов, иначе мы будем каждый день заканчивать за полночь!» – часто повторял он ей. Кристина закатывала глаза, но меняла график приема.

Он отвел в сторону ветку, выехал из густого подлеска и пустил кобылу вскачь по самой просторной тропе. До заката еще было время, несмотря на царящие в лесу сумерки. Алан знал, что Патурес несет его галопом по легендарной земле. Все леса Бретани, даже такой малоизвестный, как Пемпон, ошибочно называемый Броселианд, были полны укромных лощин, потаенных прудов и служили обиталищем лесных духов. Достаточно было наткнуться на крошечную полянку, освещенную тонким, как лезвие шпаги, солнечным лучом, пробивающим кроны деревьев, чтобы поверить в волшебство. В детстве Алан всегда засыпал под сказки, которые рассказывала ему своим мелодичным голосом мать. Его брат, который был на четыре года старше, подсмеивался над всеми этими историями о друидах и феях, но Алану никогда не надоедало их слушать.

Он пришпорил Пат, чтобы перескочить через канаву в конце дороги, а потом бросил поводья и пустил кобылу шагом. Порой он скучал по брату, хотя они и общались по скайпу. Людовик жил и работал в Нью-Йорке. После смерти отца мать переехала к нему, и, похоже, ей там очень нравилось, тогда как Алан не представлял себе жизнь в чужих краях.

Он выехал на опушку и решил спуститься до самого Сент-Эспри-де-Буа. Кобыла слушалась его беспрекословно, прогулки с ней были одно удовольствие. Он нежно пропустил сквозь пальцы ее гриву и дружески похлопал. Пока его будут наполнять радостью подобные минуты, он будет считать себя счастливым и не станет оглядываться назад. Жизнь достаточно его потрепала, но он нашел лучший выход, сознательно выбрав одиночество.

* * *

Увидев у ворот Розенн, Маэ оцепенела. Но все-таки постаралась взять себя в руки и приняла ее. Но чтобы избежать вмешательства отца, она отвела молодую женщину в свой офис, а мальчику предложила поиграть в саду. Прежде чем он начал протестовать, мать велела ему замолчать, и он устроился у невысокого заборчика, чтобы смотреть на улицу и на прохожих.

– Вы можете присматривать за ним из окна. Думаю, вы хотите поговорить со мной… наедине?

Указав ей на деревянные кресла, в которые каждый вечер усаживались ее капитаны, Маэ обошла большой стол и села напротив Розенн.

Они обменялись долгими настороженными взглядами, прежде чем непрошеная гостья решилась начать:

– Вы, наверное, удивлены?

– Естественно.

– Я пришла не по своему желанию.

Маэ с недоверием ждала, когда Розенн объяснит свое вторжение. У нее должна была быть веская причина.

– С тех пор, как Ивон утонул, я несколько лет вкалывала без продыху, – начала она.

Слово «утонул» резануло Маэ. Она бы сказала «погиб», как говорили все моряки, кроме нее – сама она никогда не упоминала об этом.

– С ребенком на руках трудно найти работу и жилье, – продолжала Розенн. – Будь я одна, я бы справилась, я всегда умела выпутываться, с тех пор как сбежала от родителей, но с Артуром все гораздо сложнее. Чтобы устроиться на работу, я должна оставлять его у кого-то под присмотром, а это съедает мою зарплату.

– Разве он не ходит в школу? – спросила Маэ. Она не хотела, чтобы Розенн вываливала ей свои несчастья, и не понимала, почему эта женщина явилась к ней.

– Ходит, конечно, но я работаю официанткой, и мой график не совпадает с его занятиями!

Розенн замолчала и осмотрелась, задержав взгляд на фотографиях кораблей.

– Вы по-прежнему зарабатываете этим? – спросила она, указывая на фотографии. – Мне бы стало тошно. Но, конечно, рыбалка приносит доход, вон как у вас красиво…

Маэ предпочла не поддерживать этот разговор; она уже догадывалась, что привело Розенн в Эрки.

– Ивон очень гордился тем, что у него есть сын – кажется, я вам это уже говорила тогда, у церкви.

– Да, говорили.

– Его прямо распирало от гордости, когда он вышел из роддома, – все это заметили. Сын для мужчины значит очень много.

– Думаю, как и дочь, – с иронией откликнулась Маэ, не удержавшись.

– Нет, малыш оказался вылитой копией Ивона, и он был чертовски тронут. Он сразу поклялся, что будет заботиться о нем, мне даже не пришлось просить. И он сдержал слово – каждый месяц давал мне деньги на ребенка. Он всегда интересовался, как там его сын, приезжал к нам, давал чек или наличные. Я знаю, что он не посмел рассказать вам о нем, и это мне понятно! Жениться на дочери своего патрона и когда-нибудь стать хозяином рыболовного бизнеса… было от чего потерять голову, он не хотел от такого отказываться. Но все-таки Артур много значил для него – Ивон, между прочим, его признал, дал свою фамилию и хотел, чтобы у сына было хорошее образование и обеспеченная жизнь. Он был на все готов для него. И если бы не упал с этого чертова корабля, то сдержал бы обещание, и я бы не пришла к вам.

Маэ хранила молчание и с любопытством ждала, до чего эта женщина осмелится дойти в своих притязаниях. Она поняла, что та пришла за деньгами, и это возмутило ее до глубины души. Ивон солгал ей, предал ее, бессовестно вел двойную жизнь, но она совершенно не собиралась теперь нести за нее ответственность.

– Поверьте мне, матери-одиночке трудно воспитывать ребенка. Во всяком случае, у меня не получается.

Розенн подалась вперед, поставила локти на стол и обхватила голову руками. Подождав несколько секунд, Маэ спросила:

– Чего вы от меня хотите?

– Немного понимания. Мы делили одного мужчину. Я это знала, вы – нет, но что это меняет теперь, когда он умер? Мы обе его любили. Если вы решили прожить с ним свою жизнь, значит, у вас было сильное чувство. Его больше нет, согласна, но есть его сын, его вылитая копия! Вы же не можете остаться к нему равнодушной, правда? У этого ребенка ничего нет. Хорошо, если будет чем накормить его в ближайшие дни. А у вас, судя по тому, что я вижу, есть все…

Так как Розенн продолжала пристально смотреть на нее, нимало не заботясь о том, что делает ее сын на улице, Маэ сама выглянула в окно – убедиться, что мальчик по-прежнему в саду. Он все так же смирно сидел у ограды, и у нее сжалось сердце.