Обещания богов

Ему пришлось показать свой значок, чтобы войти, – он же по-прежнему был в штатском. Оказавшись внутри, он сказал себе, что Симон Краус прав: он, Бивен, совершенно запутался в этом деле. И цеплялся за историю с кинжалом только потому, что это была единственная материальная зацепка. Он даже не пытался разобраться в побудительных причинах убийцы, так как был на это не способен. Он оставался всего лишь мужланом, попавшим в золотопогонники. Чтобы понять такого убийцу и почуять его след, нужно быть как Краус. Закомплексованным, порочным, на «ты» с психозами.

Зайдя в главный зал, Бивен произвел немалый эффект. Он был единственным в смокинге. Это могло бы стать преимуществом, но только не в дешевой дыре, где девицы текли исключительно от фуражек и дубовых листьев. К счастью, его физиономия была выразительней любого мундира.

Прежде это местечко не казалось ему до такой степени отвратным. Большое помещение с серыми стенами, слева бар, в центре танцпол, вокруг столики. Густой застоявшийся дым стлался по потолку, и все пропиталось запахом пива, слившимся с вонью мочи. Мебель дешевая, окна задернуты сальными занавесками, на полу мокрые пятна. В глубине лестница, ведущая в номера.

Бивен направился к бару, пытаясь продышаться в этом смраде. Дым стоял такой плотный, что за три метра ничего нельзя разглядеть. Он заказал шнапс и, опершись о стойку, обернулся, оглядывая театр действий.

Натуральная жуть. Надравшийся офицер приставал к маленькой блондинке, желая выяснить, пукает ли она, когда писает, другой расхристанный тип шарил между ногами подружки, пытаясь другой рукой вытащить свой прибор, – и, кажется, не мог выбрать между ширинкой и кобурой. Несколько полуголых парочек танцевали, вернее, пошатывались под звуки игривой песенки. Речь в ней шла об охотниках и ласках (скорее всего, имелись в виду зверьки), но граммофон был таким паршивым, что толком разобрать слова не представлялось возможным.

Ему вспомнилось замечание Лоренца, маленького банкира в пенсне: в теперешней Германии любви больше нет места. Когда вдовец произнес эти слова, гестаповец чуть не рассмеялся над такой наивностью. А ведь тот сказал истинную правду. Даже ненависть, его собственная ненависть, которую Бивен лелеял, как сокровище, утратила свою силу. Все чувства, и добрые, и злые, отныне были покрыты слоем омерзительной грязи.

Он положил на стойку монету и направился к выходу. Ничто здесь не стоило и одной минуты потерянного сна. В тот момент, когда он откидывал занавеску у входной двери, на него налетел вновь прибывший.

– А ты здесь откуда взялся? – воскликнул Бивен, узнав Динамо.

– За тобой пришел.

– А как ты узнал, что я здесь?

– Шпионить за шефом – профессиональный рефлекс любого гестаповца.

– Чего тебе надо?

– Нашелся гауптман Макс Винер.

– Где?

– На картофельном поле. Его закопали не очень глубоко.

35

Два трупа за один день – это перебор даже для гестаповца.

Они ехали уже полчаса, направляясь строго на юг, и наконец очутились в чистом поле.

Бивену были хорошо знакомы циклы обработки земли. Выходя из машины, он не удивился встретившему его зловонию. Лущение [72] шло полным ходом. После сбора урожая остатки соломы закапывали, чтобы ускорить их разложение. Также проводили вспашку, чтобы проветрить почву, потом насыщали ее удобрениями – отсюда и стоявший смрад.

– Не знаю, как местные выносят такую вонищу, – заметил Динамо.

– Где тело? – оборвал его Бивен.

Хёлм ткнул пальцем, и они пустились в путь, увязая в рыхлой земле. Команда гестапо приложила все усилия для сохранения секретности. У обочины стоял один-единственный фургон и тот с погашенными фарами. Рядом томились ожиданием несколько мужчин в штатском. Они были похожи на горожан, решивших поживиться дармовыми овощами…

72

Лущение – поверхностное рыхление, частичное оборачивание почвы и подрезание сорняков.

Динамо говорил о картофельном поле, но он ничего в этом не понимал. Здесь собрали урожай ржи или пшеницы, а никакого не картофеля. Хотя это мало что меняло.

– Почему гестапо, а не Крипо? – неожиданно спросил Бивен.

– Повезло. Какой-то крестьянин нашел тело ближе к вечеру, когда заканчивал вспашку. Он тут же оповестил агента гестапо в деревне. Тот не очень понимал, кого вызывать. Они посоветовались со старостой, нацистом, у которого двоюродный брат из наших, в гестапо. В результате связались с ним, так и получилось.

Они шагали все так же тяжело, и само это усилие теперь приносило Бивену тайное удовлетворение. Вместе с вывороченной глиной всплывало на поверхность его детство. И еще мысль: ему все-таки удалось выбраться из этого. В бога душу мать. Он оставил позади и всю эту срань, и рабскую жизнь.

– Вон там, – бросил Динамо.

Метрах в ста слева виднелась серая дерюга, лежавшая между двумя бороздами. Сыщики положили камни по четырем углам полотна, чтобы его не сдул ветер. Примитивно, но эффективно.

Динамо отогнул край дерюги и включил свой электрический фонарик – армейский «Daimon Telko Trio», которым он очень гордился. В зеленоватом свете показалось голое тело. Бивен мгновенно заметил следы пыток. Он взял фонарик из рук Хёлма и встал на колени, чтобы разглядеть получше.

Ногти на руках и ногах вырваны. Большие пальцы ног обожжены – наверняка между пальцами вставляли вату и поджигали. Следы сигаретных ожогов на шее и вокруг сосков. Следы электрошока на гениталиях. Множественные синяки. Все кости лица, кажется, раздроблены.

– С чего взяли, что это Винер?

– Один из людей, прибывших на место, раньше работал в Крипо. Он его узнал.

Бивен поднялся и направил луч фонарика на раздувшееся лицо.

– У твоего парня глаз-алмаз. Учитывая, как его уделали…

– В любом случае немало шансов, что это он и есть, верно?

– Причина смерти известна?

Хёлм забрал фонарик и каблуком перевернул тело. Две дыры от пуль в затылке.

– Профессионал работал.

Наверняка хотел добавить «кто-то из наших», но воздержался.

Кстати, им и говорить-то было необязательно. Такие пытки они знали досконально. Как и саму технику ликвидации. Методы гестапо – те самые, что они применяли на протяжении долгих лет, на пару и в подвале.

На краю поля мелькнули фары, высветив глинистую поверхность. Присмотревшись, Бивен узнал черный «мерс» Пернинкена.

– Scheisse. Кто ему уже настучал?

Хёлм только хмыкнул в ответ, пнув комок земли.

У Бивена решительно складывалось впечатление, что он узнает обо всем последним, как рогоносцы. В гестапо любое расследование сопровождалось параллельным процессом, объектом которого становились сами следователи. Тайная полиция представляла собой сеть доносчиков, осведомителей, стукачей. Змеиное гнездо, где все пожирали друг друга.