Обещай, что никому не скажешь

– Что само собой?

– Само собой, хиппи тупые.

Дел улыбнулась, продемонстрировав сколотый зуб.

– Я хочу кое-что тебе показать. Хочешь посмотреть? Это секрет.

– Наверное, – промямлила я, немного обеспокоенная тем, что несколько минут назад она задала мне такой же вопрос, а потом привела меня к гниющей вороне.

Я пошла за Дел через ряды шпалер с побегами зеленого горошка, а потом через огород с грядками шпината, моркови и свеклы. Я знала эти растения, потому что в Нью-Хоупе был свой огород. Наша почва была более темной и не такой комковатой, как у Гризуолдов, и хотя наш огород был меньше, он казался более ухоженным и лучше организованным, со специальными дорожками между грядок, посыпанными опилками. На полях у Гризуолдов было полно камней, ржавых лемехов и мотков колючей проволоки, и мы с трудом пробирались через кривые грядки с молодыми всходами. Стражем этого неприглядного ландшафта, словно побуждавшим все живые существа расти под страхом смерти, была ворона, висевшая вниз головой на проводе.

Мы с Дел миновали небольшое огороженное пастбище, где стояла крупная серая кобыла, жевавшая сено. Рядом с ней топтался пятнистый пони. Когда он увидел нас, то вздрогнул и побежал за стойло, и я заметила, что он прихрамывает.

– Это твой пони? – спросила я.

– Да. Его зовут Спитфайр [3] , и он кусается.

Сразу за пастбищем начинался загон для свиней, где пять огромных свиноматок примерно с дюжиной поросят валялись в густой серой грязи. Хижина из плавника, похожая на большую собачью конуру, стояла в заднем правом углу хлева. Вдоль передней ограды проходил металлический желоб с водой, а рядом с ним – длинное корыто, полное осклизлых отрубей.

3

«Спитфайр» (Spitfire) – название британского истребителя времен Второй мировой войны.

Я остановилась и прислонилась к верхней части ограды, поставив ногу на нижнюю планку и стараясь получше рассмотреть поросят. От аммиачной вони свиных экскрементов у меня запершило в горле. Я заглянула в крошечные глаза свиноматки с набухшими сосками и вспомнила, что где-то слышала, что свиньи очень умные, даже умнее собак. Но тут Дел подкралась сзади и пихнула меня. Это был жесткий тычок, а не игривый хлопок по спине. Я ударилась животом о верхнюю планку, а голова и плечи резко наклонились вперед. Я едва не свалилась через ограду в грязь.

– Осторожно, – язвительно произнесла Дел. – Свиньи съедят тебя. Если упадешь туда, они обгложут тебя до костей.

Я соскочила с ограды и повернулась к Дел, собираясь дать ей сдачи, но она быстро отвлекла меня, и желание исчезло.

– Посмотри на маму-свинью, – сказала Дел и указала на свиноматку, за которой я только что наблюдала. – На прошлой неделе она сожрала трех своих деток. Свиньи такие дикие.

Я разжала кулаки и с шумом выпустила воздух.

Дел отвела меня на задний двор дома на гребне маленького холма и в подробностях описала, как свинья пожирала своих детей.

– У нее зубы, как бритвы, – сказала она. – Когда она покончила с ними, ничего не осталось, только три хвостика.

Мы подошли к деревянной двери погреба, вделанной в склон холма примерно в пятидесяти футах от дома. Она напомнила мне металлическую дверь, которая вела в подвал нашего старого дома в Массачусетсе. Дел наклонилась, откинула засов тяжелой деревянной двери и распахнула ее. Неотесанные деревянные ступени вели в черную яму, где могло находиться что угодно – темница или бомбоубежище.

– Давай, иди первой. Я должна закрыть за нами дверь.

Я начала спускаться по ступеням и поняла, что это овощной погреб: маленькое помещение, возможно, восемь на восемь футов, со стенами из шлакобетона и просевшими деревянными полками, тянувшимися от пола до потолка. На полках стояли ряды консервов и бушельные корзины с проросшей сырой картошкой, мятыми яблоками и вялой морковью. Дел закрыла дверь, и стало совершенно темно. Я гадала, могла ли она остаться снаружи и закрыть засов, оставив меня умирать в этой сырой яме. Вполне возможно, что это была темница, что-то вроде пыточной камеры. Я судорожно вздохнула. Вокруг пахло сырой землей и затхлыми корнеплодами. Это был запах Дел.

– Дел?

– Погоди, я зажгу спичку. – Я услышала, как она прошмыгнула мимо и стала ощупывать полки, потом встряхнула коробку спичек, вытащила одну и зажгла ее. В маленьком помещении заиграли оранжевые отблески. Дел сняла с полки старую банку из-под повидла со свечой внутри и зажгла ее. Потом она задула спичку и поднесла огарок свечи к моему лицу, словно изучая меня и не вполне понимая, кем я могу оказаться.

– Ладно. Если я покажу тебе мой секрет, обещай никому не говорить. Ты должна поклясться. – Ее бледные глаза смотрели прямо на меня и, казалось, проникали в мозг прямо до затылка.

– Хорошо.

– Жизнью клянешься?

– Да, – пробормотала я. Она отодвинула свечу от моего лица и поставила ее на полку рядом с пыльными банками консервированных помидоров.

– Скажи: «Чтоб мне сдохнуть, если я вру».

– Чтоб мне сдохнуть, если я вру, – повторила я.

– У меня есть татуировка, – сообщила Дел. Она начала расстегивать свою грязную желтую рубашку с вышитыми цветными лассо, ковбойскими шляпами и лошадями.

Я хотела попросить, чтобы она остановилась, что я верю ей на слово и не хочу смотреть, но было уже поздно. Она сняла рубашку. К моему облегчению, под рубашкой оказалась замызганная белая майка с крошечным белым цветком, пристроченным в центре горловины. Дел быстро задрала майку, и я смущенно опустила глаза, думая о том, что, наверное, все истории, которые мы слышали, были правдой. Тем не менее я была здесь, в погребе, вместе с Картофельной Девочкой. О чем я только думала? Если об этом когда-нибудь станет известно в школе… Я передернула плечами, мучительно стараясь найти предлог, чтобы поскорее уйти отсюда. Запах грязи стал невыносимым.

– Ты будешь смотреть, или как? – спросила она.

Я медленно перевела взгляд с утоптанного земляного пола на обнаженное туловище Дел.

Дел была тощим ребенком; я практически могла пересчитать ее ребра. Она выглядела как человек, лишившийся всех красок, – даже ее соски казались бледными. И там, на ее костлявой грудной клетке, над тем местом, где, по моему мнению, находилось ее сердце, стояла буква «М». Я наклонилась поближе, чтобы лучше видеть, стараясь забыть о том, что смотрю на кожу незнакомой девочки, и не просто на кожу, но на то место, где однажды появится грудь. Я уже замечала очертания будущих грудей: легкие выпуклости, выглядевшие совсем неуместно на ее худом теле. Но мой взгляд был прикован не к ее выпуклостям, отличавшимся от моей собственной плоской груди, а к татуировке.

Это была рукописная заглавная буква «М» с изящно выведенными завитками. Татуировка была наколота черными чернилами довольно недавно, так как кожа вокруг оставалась красной и припухшей. Она выглядела немного воспаленной. Я подумала о том, как это было больно, и попятилась.

Единственной татуировкой, которую я видела в своей жизни, был выцветший якорь на предплечье одного из ухажеров моей матери, который служил на флоте. Морячок Папай тоже носил татуировку, но мультфильмы были не в счет; они ничего не значили в теперешней ситуации.

Я пыталась выглядеть безучастной… но татуировка? У пятиклассницы? Теперь Дел казалась еще более чуждым существом, чем раньше.

– Что значит «М»? – спросила я.

– Этого я не могу сказать. – Она улыбнулась, довольная силой своей тайны.

– А кто сделал тебе татуировку?

– Кто-то особенный.

– Тебе было больно?

– Не очень.

– Кажется, что тебе и сейчас больно.

– Это хорошая боль.

Я не стала спрашивать, какой может быть плохая боль. У меня не было возможности спросить еще о чем-то, поскольку дверь распахнулась, и погреб заполнился светом. Я посмотрела наверх и увидела силуэт нескладного парня, стоявшего на другом конце лестницы.