Обещай мне

Бог знает почему в памяти Корта вдруг эхом прозвучали слова друга: «Не предпринимай ничего, пока не увидишь ребенка Филиппы». Что, черт возьми, Рокингем имел в виду?

Потом он вспомнил, что не только Тобиас, но и обе престарелые дамы говорили ему о том же, хотя и не так прямо. Обманутый муж и униженный мужчина должен думать о чужом ребенке? Простить его беспутную мать? Это казалось диким, непонятным, но еще более странной была уверенность его близких, что он будет милосерден к этому сопляку.

Недоумение вытеснило ярость. Что, если Филиппа произвела на свет идиота или калеку? Неожиданно сердце его болезненно сжалось. Ладно, решил Корт, сначала выясним, почему все они защищают отродье Сэндхерста, а уж потом подумаем, как поступить с Филиппой.

– Будь по-твоему, бабушка, – Корт почти сумел, улыбнуться. – Я думаю, мы сможем немного задержаться, чтобы представить Клер гостям.

В наступившей тишине постукивание трости по мраморному полу казалось оглушительным. Корт с непроницаемым видом шагал к дверям гостиной Рокингемов. За один его локоть держалась несколько растерянная Клер, за другой – торжествующая леди Августа.

Филиппа бессильно прислонилась к перилам лестницы. Почему Уорбек смилостивился и остался? Давал ли он тем самым понять, что не станет преследовать ее? Или это была всего лишь дьявольская уловка? Возможно, он лишь отложил решающий удар.

– А ты как думаешь, Корт? Не убежит «коротышка капрал» с Эльбы?

Графиня Рамбуйе обратила к Корту заинтересованный взгляд. У Катрин Мерсье были те же живые г темные глаза, что и у дочери, в них светились ум и проницательность. Французская революция лишила ее родины, перевернула всю ее жизнь, но не сломила эту сильную женщину. Она живо интересовалась политикой, и Корт всегда с удовольствием обсуждал с – ней эту «неженскую» тему.

– Хотелось бы быть оптимистом, – ответил он после недолгого раздумья, опуская бокал с мадерой, – но интуиция подсказывает, что нам еще предстоит увидеть Наполеона в действии.

Он перевел взгляд на бабушку, сидевшую рядом с графиней. Глаза старой аристократки зажглись праведным гневом.

– Вы, французы, слишком милосердны. Нужно было вывести сицилийского негодяя на площадь и публично расстрелять. Тогда мы бы не опасались нового мятежа.

– Я слышал, что во время въезда Луи Бурбона в Париж его приветствовали ликующие толпы, – заметил Этьен Мерсье, поднимая взгляд от телятины с соусом из спаржи. – Похоже, народ Франции сыт по горло безумцем Наполеоном.

– Как может быть иначе! – воскликнула Дора Мерсье, его жена, нервно перебирая жемчужины своего колье, и в ее глазах появились слезы… – Когда подумаешь, сколько невинных людей погибло по вине этого исчадия ада! А сколько до сих пор не может оправиться от ран… как и вы, ваша милость.

Филиппа, сидевшая на другом конце стола, подняла голову и впервые за время ужина посмотрела на Уорбека. Отделенная от него братьями Белль и их женами, леди Гарриэт и графом Рамбуйе, она почти успокоилась и стала с интересом прислушиваться к разговору. Иногда она чувствовала на себе тяжелый взгляд серых глаз, и ее вновь окатывала волна ледяного страха.

Сейчас Корт улыбался Доре, смутившейся оттого, что не смогла сдержать своих чувств. Старший брат этой застенчивой молодой женщины погиб в Трафальгарской битве, и она до сих пор не смирилась с этой потерей. Этьен ласково посмотрел на нее.

– Милая, надеюсь, ты не обратишься к герцогу с просьбой показать награды, – с мягкой насмешкой спросил он. – Джентльмену не пристало хвастать подвигами на полях сражений.

– Д-даже если он получил за них титул герцога, – добавил Тобиас.

– Оставь, ради Бога! – благодушно огрызнулся Корт. – Я тебе отвечу, когда дамы позволят нам удалиться в курительную.

Он ободряюще улыбнулся Клер, которая за время разговора не проронила ни слова.

– Военные воспоминания! —воскликнул он с намеренным пренебрежением. – Не волнуйся, дорогая, я не стану докучать тебе ими, во всяком случае, до тех пор, пока не закончится «медовый месяц».

Клер позволила уголкам губ едва заметно приподняться, но не снизошла до ответа. Недоумение, появившееся на ее лице во время сцены в вестибюле, исчезло, и Корт решил, что она наконец сообразила: белокурая незнакомка, с которой они столкнулись, – его бывшая жена.

– А вот Андрэ нисколько не беспокоится, что мне наскучат рассказы о его доблестях, – заявила Сара Рамбуйе с плутовским блеском в глазах. – Представьте себе, стоит ему выиграть на скачках или за карточным столом, как он тут же бежит ко мне похвастаться. – Она театрально вздохнула, но уже в следующую секунду обратила выразительные глаза к мужу, и в этом взгляде читалось нескрываемое обожание. – Впрочем, я несправедлива к тебе, дорогой. Ты никогда не рассказываешь мне о проигрышах, стало быть, я не слышала большей части твоих рассказов.

Сара была на последнем месяце беременности и буквально лучилась счастьем и безмятежностью.

– Еще немного, и ты будешь тосковать по тем временам, когда скучала, слушая мои рассказы, – Андрэ погрозил жене пальцем.

– У тебя тоже кое-что изменится, Андрэ, – неожиданно для себя вступила в разговор Филиппа. – Придется тебе остепениться. Жду не дождусь увидеть тебя в роли счастливого отца с ребенком на руках. Поверьте, еще немного, и он замучит окружающих нескончаемыми рассказами о том, как умен его милый малыш.

Будущий счастливый папаша быстро скатал салфетку и бросил ее в Филиппу. Та ловко поймала льняной мячик.

– Petite chou! [14] – воскликнул Андрэ. – Ну и язычок у тебя!

– Прости, – кротко повинилась Филиппа, лукаво улыбаясь, – я только хотела сказать, что ты, уж конечно, постарался на славу, и ребенок родится гением.

От негодования Клер оцепенела на своем стуле, и на ее лице застыло неодобрительное выражение. Общество, собравшееся в доме Рокингемов, держалось слишком непринужденно, на ее взгляд. Она считала, что старшему поколению следует сделать молодежи выговор за излишние вольности. Однако когда Клер обратила вопросительный взгляд к графу Рамбуйе, тот понял его совсем иначе.

14

Маленькая глупая гусыня! (фр.)

– Мои дети! С тех пор, как они появились на свет, я забыл, что такое скука. – Он взял руку Белль и церемонно поцеловал ее. – Они выглядят взрослыми, но я сомневаюсь, что они действительно повзрослели. Моя дочь и вот эта юная леди еще в тринадцать лет подняли искусство проделки на недосягаемую высоту. И вот в день двадцатичетырехлетия Белль я могу наконец с полной откровенностью признаться, что именно этим двум очаровательным леди я обязан густой сединой, которую вы все можете видеть на моей голове.