Обещаю, больно не будет

Дверной звонок, словно дрель, высверливает мне очередную дырку в черепной коробке. Мозги в кашу. В ушах шумит безбожно, накладывая собственную головную боль на посторонние раздражители.

Какого чёрта? Кто там ещё припёрся по мою душу?

Забиваю на всё и разваливаюсь в кресле у окна, прихватывая со столика бутылку с недопитым вискарём. Свинчиваю с горлышка крышку и присасываюсь к нему, как есть. Глотаю, обжигая глотку, но даже не морщусь. Эта боль — херня, по сравнению с той, что полыхает у меня за рёбрами.

Видеть Истомину с другим мужиком почему-то до сих пор адски тяжело. Нет, это, конечно же, не ревность, а лишь банальные афтершоки прошлых чувств и пережитого предательства. Но, чёрт возьми! Как она могла…?

Дверной звонок наконец-то смолкает, но вместо него начинает возиться на бесшумном режиме телефон на столике. Перевожу незаинтересованный взгляд на экран.

Олег.

Да в топку его.

Но Караев умеет быть настырным. Он набирает меня снова и снова, пока я всё-таки на психе не принимаю от него вызов.

— Ну чё тебе надо-то, а?

— Дверь мне открой, Яр.

— Не хочу.

— Тогда до утра будешь слушать, как я насилую звонок.

Скидываю. Снова делаю пару глотков из горла, а затем тяжело, словно дряхлый старец, встаю на ноги, кряхтя и постанывая. Шоркаю до прихожей и всё-таки проворачиваю завёртки замка, но дверь открыть себя не утруждаю. Просто разворачиваюсь и телепаюсь обратно, шлёпаясь на насиженное место и присасываясь к бутылке. Пока меня не перекашивает от назидательного мужского голоса:

— Ну я так и думал.

— Иди в жопу, Олег, — рычу я себе под нос.

Караев ничего мне на этот выпад не отвечает. Только шурудит что-то на кухне, а спустя пару минут появляется в зоне моей видимости с коробкой ароматной пиццы, непочатой бутылкой виски и двумя роксами со льдом.

— Наливай. Квасишь тут в одного как конченный алкаш.

Молча подчиняюсь. А затем снова ныряю в собственные мысли, практически забивая на то, что мне вещает Олег. Что-то о том, как я внезапно слился со встречи с Либерманом и Левандовским. Что выгляжу дерьмово. Что он переживает за моё душевное здоровье. И вообще, пора бы мне сваливать в Москву.

— Этот город плохо на тебя влияет, Яр.

— Свалю, когда надо будет.

— Уже надо. Поверь мне на слово, со стороны это прям видно.

— Нет, — рычу я и ловлю почти невыносимый ментальный удар в солнечное сплетение. Задыхаюсь от боли, сгибаясь в кресле. Дышу носом, но легче не становится.

Долбанная чёрная мамба. Опять покусала. Отравила...

— Не воспринимай меня как врага, Яр.

— Тогда перестань давить на меня. Я терпеть этого не могу.

— Я просто переживаю за тебя, парень. Ты был стабильным, работоспособным и живым, а потом мы прилетели сюда, и всё пошло по... одному месту.

— Мне нужно отыграться, — сам не зная зачем, произношу я. Просто рот открылся и выдал эту несусветную чушь.

— С кем?

— С прошлым.

— Ты сам не задолбался всё это носить внутри себя?

Я же только зло усмехаюсь и приговариваю очередную порцию забористого алкоголя, чувствуя, как наконец-то отпускаю от себя действительность. Сердце немеет в груди, а я блаженно выдыхаю.

Да, вот так хорошо.

Лёгкие работают как часы. Мозг в отключке, но я этому несказанно рад. Яд, весь вечер отравлявший меня изнутри, почти вывелся из крови. Я снова живой. Пьяный. Счастливый...

— Кто она, Яр? — спустя вечность молчания, тихо и ненавязчиво спрашивает Олег. Обманный тактический ход, а я ведусь на него как сраный дебил.

— Моя бывшая.

— Ты её любил?

— Любил.

— А сейчас?

— Ненавижу больше всего на свете.

— Значит, не остыл, — шёпотом сам себе что-то объясняет Караев, замахивая очередную порцию виски.

— Да я сама вечная мерзлота во плоти, — зачем-то оправдываюсь я, хотя и сам понимаю, насколько жалко выглядят со стороны подобные оправдания.

— Допустим, — примирительно поднимает руки вверх Олег и рубит следующий вопрос. — Ну и что она сделала?

— Да, сущие пустяки, по сути. Она продала нас. И продалась сама.

— Как это было?

Не знаю как и почему, но неожиданно, меня прорывает. Гнойник, нарывающий три с половиной года, вскрылся. И всё говно, что там варилось за это время, вдруг попёрло наружу. Я принялся говорить, сбивчиво и путанно, начиная с самого начала. И основной посыл был понятен: отношения, которые начались, как забавная игра и попытка приструнить зарвавшуюся учительницу, переросли в нечто большее, чем я вообще мог себе представить.

— Я никогда не зависал на девчонках, Олег. А тут неожиданно понял, что боюсь её потерять. Мой лучший друг отправил её придурочной мамаше откровенные фотографии Вероники со скабрёзными комментариями, а у меня руки тряслись, когда я поспешно сносил их в мессенджере. Боялся ей звонить, боялся услышать, что я кусок дерьма. Но когда вернулся с соревнований, то сразу же сорвался к ней. Элементарно до утра не мог дотерпеть. По балкону к ней полез, лишь быстрее увидеть, прижать к себе и услышать, что между нами всё по-прежнему хорошо. Что непоправимого не случилось, что те сообщения никто так и не увидел, и не прочитал.

— Но ты хоть про травлю, организованную тобой, ей признался?

— Чтобы она тут же меня кинула? Я что на идиота похож? — фыркнул я.

— Погоди, то есть, ты знал, что девчонка подвергается издевательствам со стороны собственной матери и при этом решил ещё сверху ей накинуть?

— Я тогда об этом не знал!

— Ах, ну да, это в корне меняет дело.

— Да, меняет! Потому что, как только я увидел побои на её теле, то тут же решил забрать Веронику жить к себе. Я, наивный олень, думал, что ей будет этого достаточно. Но по факту...

— Что?

— Я, когда узнал от друга, что Вероника взяла у деда деньги, то не поверил ни единому слову. Но и не проверить информацию не мог. Я тут же набрал сраному вершителю судеб, Тимофею Романовичу, и задал вопрос в лоб, а тот и отпираться не стал. Он сказал, что дал бабла не только моей девушке, но и её матери, за понятную услугу — навсегда для меня потеряться. И они обе согласились на это. А потом открылись и дополнительные обстоятельства, доказывающие то, что дед не врал. Мать Вероники заранее успела уволиться из гимназии и забрать оттуда документы своей дочери.