Обида

— Ну и сколько ж мы будем сидеть? Меня ведь все равно хватятся в ЖЭКе.

— А вот на эту тему я еще подумаю, — ответил «профессор», — тут нужно очень крепко думать, очень крепко. Я — поверь мне, я хочу тебя выпустить. Я даже не беру с тебя обещания. Ведь ты же не будешь мне обещать, что не побежишь сразу к дяденьке милиционеру. Посмотри мне в глаза. Нет, не обещаешь…

— Да, не обещаю, — сказал Сергей.

— А было бы хорошо, если б ты пообещал, это было бы очень хорошо. Ведь ты мог бы и не догадаться… Ну вот, представь себе — ты пришел, а я мог снять ботинки, я мог надеть шлепанцы. Ты пришел и ничего не понял, сделал и ушел. А? Как было бы хорошо…

— Но вы разве поверите мне, если я вам пообещаю? — спросил Сергей.

— Да, поверю, — ответил «профессор». — Если ты пообещаешь, ты не нарушишь своего слова. Ты же понимаешь, что я знаю, где ты работаешь, и буду знать, где живешь. Ты же понимаешь, что я — человек серьезный, хоть, по-твоему, у меня недостаточно образования. Но в своем деле я профессор. Ты меня не найдешь А я тебя — всегда. Поэтому, если ты пообещаешь, я тебе поверю. Поверю, сынок. Как тебя зовут?

— Сергей.

— Что самое главное, Сережа, — ты не должен будешь врать. Когда к тебе придет дядя милиционер — а он придет, — ты расскажешь все как было. Как ты приходил, как тебя встретил профессор, как ты отремонтировал трубу и пошел домой. Следы твоего ремонта они найдут и поверят тебе. Будут к тому же показания соседей, которые тебя вызывали. Ты останешься чистым, и тебе не придется врать. А для тебя это, по-моему, самое главное, так ведь? И уж совсем в идеале было бы так: когда тебя приведут на Петровку и включат фоторобот, чтобы ты меня не узнал. Ну а на это я уж не рассчитываю, на это мне рассчитывать пока не приходится. Ведь ты поверь мне, Сережа, я тебе говорю со всей искренностью, мне очень не хотелось бы тебя ликвидировать. Но ты можешь поставить меня в такое положение, что у меня не будет другого выхода. Я буду вынужден это сделать. Вы-нуж-ден, — повторял он по слогам.

— А я думаю, вы не сделаете этого, — сказал Сергей.

— Почему?

— Ну, погремушкой своей, если она есть, вы греметь не будете, а руками меня не так-то просто взять, — усмехнулся он.

— Ты прав, ты прав, сынок, умница, хорошо соображаешь, и я даже подумал: если бы ты был хоть чуточку умнее и понимал толк в этой жизни, я предложил бы тебе работать со мной. Много, много дел, а людей нет. Ну что ты думаешь, у меня там сидит человек? Нет, там сидит не человек. Шпана. Работать не с кем. Но твоя сообразительность вселяет в меня некоторую надежду. Ведь ты же еще немножко подумаешь и сообразишь, что перед тобой дилемма: «быть или не быть». А «быть» можно хорошо. Ведь я тебе за эту маленькую услугу дам немножко денег. Ты молодой, тебе нужны деньги, правильно? Зарабатываешь ты немного, у тебя наверняка есть девушка, которую тебе хотелось бы развлекать, угощать, веселить. В твоем возрасте это обычное дело. Я бы тебе дал денег. Поверь мне, твоя услуга стоила бы, ну, тысячи две, я думаю. Хватило бы тебе двух тысяч?

Никаких денег у Макара не было. Он просто заговаривал Сергея. Но тут у него действительно мелькнула мысль, что парень хорош. И главное — честен, имеет свои принципы. А принципы, даже в его деле, не последняя вещь. Ведь всех его партнеров и губит отсутствие принципов.

— Если я возьму у вас деньги и пообещаю вас не узнать, я автоматически становлюсь соучастником, — сказал Сергей.

— Да, конечно, — проникновенно сказал «профессор», — именно соучастником. В этом еще одна гарантия, что тебе можно будет верить.

— Да, положение, — усмехнулся Сергей, — никогда не думал, что такое может быть. Думал, что такое возможно только в кино.

— Да, положение необыкновенное, — согласился «профессор». — Я тебя не понимаю, сынок. Для чего тебе это все нужно? Если б на твоих глазах мучили ребенка, отнимали бы последний кусок хлеба у старухи, и ты вступился бы за них. Тогда бы я тебя понял. Но сейчас я тебя не понимаю. Ведь, по сути дела, ты сейчас не борец за справедливость. Ты знаешь кто?

— Кто? — мрачно спросил Сергей.

— Ты сейчас сторож чужого добра, притом настоящим сторожам платят деньги, сторожевую собаку кормят, а ты не получаешь ни того, ни другого. Что, на самом деле, неужели ты думаешь, что мы лишаем профессора последнего куска хлеба? Нет, сынок, у него кое-что останется на пропитание. Или ты сомневаешься?

— Все это так, — пожав плечами, сказал Сергей, — я как-то даже не думал на эту тему. Просто увидел, что воруют, и решил, что надо вмешаться. А то ведь можно привыкнуть не вмешиваться… А что вы здесь ищете? — неожиданно спросил он.

«Профессор» изумленно поднял брови.

— Сынок, ты задаешь неприличные вопросы. — Вкрадчивый доброжелательный тон исчез. — Так вот. Ты будешь сидеть здесь, пока мне это надо. Я с тобой хотел договориться по-человечески. Ты будешь сидеть тихо, как мышь, и упаси тебя бог делать резкие движения, упаси тебя бог.

— Я… — пропищал из кабинета Монтер и осекся, видимо, сорвался голос от волнения. Прокашлялся и повторил: — Я закончил.

Макар оцепенел:

— Вы уверены?

— Да, конечно, уверен, — радостно откликнулся Монтер, — еще как уверен.

— Та-а-к, — с трудом сдерживая вздох облегчения, сказал Макар, — та-а-к! — и посмотрел на Сергея. — Ну что ж вы, юноша, хотели куда-то идти? Вы куда-то спешили? Что ж, как сказал бы на моем месте профессор, не смею больше задерживать.

Он подошел к двери, вставил ключ в замочную скважину и два раза повернул его:

— Прошу.

Сергей нерешительно шевельнулся на табурете, потом медленно встал, поднял чемоданчик и молча пошел к выходу, пошел прямо на «профессора» так решительно, что тот был вынужден посторониться и пропустить его. У дверей Сергей остановился, поставил чемоданчик на пол, взялся за собачку английского замка, потом неожиданно повернул ключ внутреннего замка и спрятал к себе в карман.

— А знаете, — сказал он, поворачиваясь спиной к двери, отодвигая ногой в сторону свой чемоданчик и положив руку на газовый ключ, торчащий из наколенного кармана, — знаете, теперь уже я опоздал, и спешить мне, в общем-то, некуда. А наша беседа была так увлекательна, что мне хочется ее продолжить.

«Профессор» побагровел, набычился, шагнул к Сергею. Тот наполовину вынул газовый ключ из кармана. Если же появится нож, стилет или что-нибудь в этом роде, то Сергей рассчитывал на себя, на свою силу, молодость, умение защищаться, и манипуляции с газовым ключом были с его стороны небольшим представлением: он не собирался им орудовать, он надеялся только на свои руки. Больше того, он даже думал, что газовый ключ в наколенном кармане будет ему мешать, но специально акцентировал внимание противника именно на газовом ключе.

Сергей стоял, прижавшись к самой двери, и ему казалось, что он даже спиной прислушивается, не поднимается ли кто по лестнице. Он с нетерпением ждал появления Степана Константиновича. Он решился на этот отчаянный шаг потому что понимал: если уйти сейчас, когда у них уже все закончено, то они тут же исчезнут. И если раньше он задерживался в этой квартире, чтобы что-то узнать, сейчас он знал уже все. Он знал наверняка, что это преступники., знал, что дело свое они закончили, знал, что сейчас они будут уходить. И тогда их придется где-то ловить, искать украденные ими вещи. А пока все на месте: и они и украденное. Поэтому он принял единственно верное, на его взгляд, решение задержать их здесь, на месте преступления.

«Все, все понимает. Все понимает, мальчуган. — мрачно думал Макар. — Ну ничего. Он все знает, все, кроме одного только, что он очень молод. Что, встречаясь с таким зверем, как я, нужно, кроме силы, ума, ловкости, иметь еще мой опыт».

Он стоял, покачиваясь с пятки на носок, засунув руки в карманы, набычившись и нарочито напуская на себя разъяренный, отчаянный вид. Глядя на него, можно было подумать, что он готов на крайность, что он сейчас буквально кинется лбом пробивать эту дверь вместе с Сергеем. Но на самом деле мысли Макара были куда более спокойными и практичными. Он обдумывал план действий в связи с изменившейся обстановкой. Прежде всего он еще раз вспомнил, где, в каких местах следует протереть «пальчики». Потом подумал, как вывести Монтера. Явной, неожиданной опасности не было, парнишка — это была опасность» которую он уже знал, и сердце его билось не чаще, чем полчаса назад. Пожалуй, немножко чаще, но это сердцебиение было уже от радости: марка найдена! Операция, которая несколько раз была на грани провала, прошла, можно сказать, успешно. Осталось только: «пальчики», вывод Монтера — и можно в глухой отрыв.