Обитель любви
Шрифт:
— Значит, она влюблена?
Мадам Дин, шурша платьем, подошла к камину и оперлась тонкой рукой о каминную полку. Она была не очень умной женщиной, но в отношениях между полами знала толк.
— Это-то и странно, мистер Коппард. Она сама не знает.
— В таком случае, дорогая, мой совет прост. Увезите ее отсюда.
Мадам Дин и сама уже так решила.
— Вы полагаете, без этого не обойтись? — спросила она.
— В этом единственный выход.
— Амелия из рода Ламбалей, — вздохнула мадам Дин. — Она настаивает на том, что связана словом. Я ее знаю. Она никогда не уедет отсюда. Никогда, если только... —
— Что?
— Если только она не узнает правду.
Хорошенькая вдова и искушенный в судебных делах адвокат молча посмотрели друг на друга. Он понял, что она имеет в виду. Как-то полковник признался жене, что вступил в связь с Софи Бэлл Марченд и стал отцом двух дочерей. Мадам Дин намекнула об этом Мэйхью Коппарду, и тот с рвением принялся за поиск улик. Его люди не нашли ни одной. Значит, рыжебородый полковник позаботился о том, чтобы замести следы. Единственными свидетелями были Софи Бэлл Марченд и ее дочери.
Наконец адвокат прервал затянувшуюся паузу.
— До сегодняшнего утра я не вполне осознавал, как преданна дочь памяти своего отца. Вы были правы, дорогая. Ее с самого начала не следовало везти в суд.
Мадам Дин вздохнула.
— Мистер Коппард, мне нелегко было принять такое решение. Очень нелегко. Но когда Амелия поймет, как она заблуждалась в отношении отца, ей станет ясно, что она еще так неопытна в житейских вопросах.
Тем самым мадам Дин хотела сказать, что дочь удастся склонить к повиновению. Она еще раз вздохнула, глубоко и искренне. Высокий дух Амелии приводил ее в восхищение.
— Она так любит своего отца, дорогая... Поверит ли?
— Поверит, если... если вы ей расскажете.
— Я? — пораженно переспросил Мэйхью Коппард. — Я ей чужой человек.
Мадам Дин закрыла лицо платком.
— Ох, как тяжело быть одной...
— Вы не одиноки, дорогая, — проговорил Мэйхью Коппард, тяжелыми шагами пересекая комнату. Он нажал кнопку звонка.
В дверь спальни постучали.
— Мадам Дин и мистер Коппард просят вас в гостиную, — с необычной мягкостью произнесла за дверью мадемуазель Кеслер.
— Спасибо, мадемуазель, — отозвалась Амелия. — Я буду готова через минуту.
«Они не папины дочери, — думала она. — Нет! Никогда! И вопрос на этом закрыт. Спрашивать означает изменить папе. Вопрос закрыт».
Она посмотрелась в зеркало. Поправить прическу? Она взяла гребень. Его черепаховая рукоятка была инкрустирована серебряными розочками. Она положила гребень и отошла к другому зеркалу, потом снова вернулась к туалетному столику. Взяла в руки гребень, но выронила его. Поднять? Зачем? Она опустилась на пуфик, закрыв лицо ледяными руками.
Перед ней возник Бад. Она уже давным-давно перестала обращать внимание на то, что, работая, он засучивал рукава рубашки, на его яркие клетчатые жилетки. Бад — это был Бад. Полоска светлых волос у него на груди спускалась вниз, к крепкому животу, у него была шишка на носу, которую она, бывало, теребила пальцем. У него были очень ровные зубы, если не считать переднего левого, росшего чуть криво, что придавало его улыбке привлекательность и легкость. Ему хочется побеждать в каждом споре, в каждой игре, и обычно он побеждает, относясь к этому с юмором и почти равнодушно. Он привлекателен физически. Даже его пот сильно пахнет и соленый на вкус. А
когда его семя, похожее на тягучий яичный белок, выливалось ей в рот, дрожь пробегала по всему телу, а он кричал: «Милая, милая, милая!» А потом он спрашивал:— Где ты научилась этому?
И она отвечала:
— В Паловерде научишься всему.
И они улыбались друг другу.
«Испытываю ли я к нему что-нибудь? Люблю ли? Если я не способна решить, стоит ли причесываться, как мне разобраться своих чувствах? Впрочем, какая разница? Все было решено в кебе, когда он поцеловал мое истекающее кровью, испуганное сердце. Если я откажусь от данного слова, то изменю себе. Совсем как те девочки, которые утверждают, что они папины дочки. Я буду не той, за кого стану себя выдавать».
Она взяла со столика гребень и быстро зачесала волосы назад. Стянув их новой лентой, она сильно прикусила щеку, чтобы стряхнуть головокружение.
Мадемуазель Кеслер ждала на лестнице.
Гувернантка села в самом дальнем конце гостиной, она не вышивала, а только делала вид. Иголка порхала над пяльцами, Мэйхью Коппард непринужденно облокотился о камин. Амелия стояла у золоченого стула и смотрела на мать.
— Дорогая, — начала мадам Дин, — пойми, мне было нелегко принять решение. Возможно, теперь мы даже проиграем из-за этого дело. Возможно, твое присутствие было в высшей степени полезно, а без него... — Она сделала паузу, посмотрев на дочь. — Ты поедешь с мадемуазель Кеслер к дяде Раулю и тете Терезе.
Это был хитрый расчет. Она знала, что Амелия нежно любит своего вдового дядю и его сестру, веселую старую деву, живших в захудалом поместье в Нормандии и на рю Сент-Оноре в Париже.
— Ты забываешь, мама, — с натянутой улыбкой проговорила Амелия, — что скоро ты станешь belle mere [17] .
— Мистер Ван Влит не имеет никакого отношения к моему решению.
— Почему, мама?
Мадам Дин обратила беспомощный взгляд своих больших карих глаз на адвоката.
17
Belle mere — здесь: теща (фр.).
— Дитя мое, — заговорил Мэйхью Коппард таким голосом, словно собирался сообщить клиенту о вынесении ему смертного приговора. — Милое мое дитя, боюсь, отныне с каждым днем судебное разбирательство будет более резким. Скоро прозвучит свидетельство, от которого твоя мама хотела бы тебя уберечь. И она права.
Амелия инстинктивно ухватилась за тонкую перемычку на спинке золоченого стула.
— Поверь мне: поездка во Францию — лучший выход.
— Я... Мистер Коппард... Какое свидетельство?
— Мы с твоей мамой не хотели бы огорчать тебя неприятными известиями.
— Они не могут оказаться его дочерьми! — звонким красивым голосом с отчаянием воскликнула она.
Мадам Дин поморщилась, а пяльцы с вышивкой выпали из пухлых рук мадемуазель Кеслер.
— Он сам признался в этом своей жене, — проговорил Мэйхью Коппард.
Амелия повернулась к матери. После некоторого колебания мадам Дин утвердительно кивнула.
Глаза Амелии широко раскрылись.
— Нет! — сказала она. — Это неправда! Не может быть!