Обитель подводных мореходов

Без передышки работали часа два. В соседних комнатах, где тренировались расчёты с других лодок, за это время успели дважды перекурить.

– Может, прервёмся, товарищ командир, - сдержанно напомнил Теняев после очередной команды "Аппараты, пли!"

Тотчас по комнате, как бы в подтверждение этой просьбы, прошло нетерпеливое движение, будто никто уже не сомневался в согласии командира. Только Жадов будто мимо ушей пропустил слова помощника. Он подошёл к висевшей на стене классной доске и дробно постучал по ней мелом, требуя внимания. Когда все успокоились, размашисто и чётко принялся вычерчивать схему состоявшейся атаки.

– Безобразно работали, товарищи подводники, особенно во втором случае, когда противник был обнаружен на острых курсовых углах. Неоправданно медлили, теряли драгоценные секунды, в то время как необходимо действовать более слаженно, на одном дыхании.

– И всё же ситуация не из простых, - вставил помощник.
– Мне кажется, поспешность могла бы пойти только во вред.

– Ну вот, - командир широко развёл руками, словно весь честной мир призывая в свидетели, - мы не торопимся, мы абсолютно никуда не спешим, как пенсионеры во дворе на лавочке. Это не атака.
– Гурий Николаевич рассерженно щёлкнул мелом по доске.
– Это какие-то пещерные посиделки старых дев до Рождества Христова. Вы все должны быть моими единомышленниками, соавторами будущих побед, а не бездушными статистами, отбывающими свой номер. Торпедная атака - это концентрация воли, ума, точного расчёта при интуитивном осязании всевозможных перипетий боя, - при этих словах он выразительно посмотрел на Егора.
– Надеюсь, ясно, как надо действовать?

– Не совсем, - признался Егор.

– Что именно вам не понятно, мой юный штурман?

– Вы сказали, что мы все, в том числе и юные, должны быть единомышленниками...

– Не мы все - вообще, - перебил командир, - а каждый из вас - именно моим единомышленником. Единоначалие в армии и на флоте пока что, извиняюсь, не отменено.

– Но каждый солдат, либо матрос, должен знать свой манёвр.

– Обязан знать, - уточнил Гурий Николаевич.
– И в этом нельзя не согласиться с вами и с Суворовым.

– Тогда какое значение лишний градус, да и то на глаз, может иметь при сближении с кораблём-целью? Разве мои расчёты неверны?

– Интуиция, мой румяный штурман. Вот когда окажетесь на моём месте поймёте.

Когда командир положил мел и принялся стирать ветошью схему атаки, никто уже не сомневался, что на этот раз командир всё же объявит перекур. Но Жадов, будто не замечая общего желания, вновь негромко и настойчиво произнёс: "боевая тревога, торпедная атака".

Непрядов с Теняевым лишь удивлённо переглянулись. И в этот момент Хуторнов схватился за живот, скорчился со страдальческой гримасой на лице.

– Что ещё такое, акустик?!
– недовольно вопросил Гурий Николаевич.

– Живот, товарищ командир, не могу...

– Ну и подводнички, - изумлённо произнёс Жадов, отпуская-таки акустика небрежным взмахом руки.
– Штурман, видите ли, сомневается в ком угодно, только не в самом себе, помощник недомогает в самый неподходящий момент, акустика понос пробрал... Как воевать-то собираемся, орлы вы мои бесхвостые?

Резко повернувшись, командир подошёл к окну и возбуждённо забарабанил по стеклу пальцами.

– А если человеку действительно плохо, - попытался вступиться за акустика Егор.
– Что ж ему?..

– Плохо, говорите?

– ухмыльнулся командир.
– А ну-ка, проверьте, штурман, - и властно показал на дверь.

С трудом Егор подавил в себе желание огрызнуться. Неприятен был сам тон, которым "Перпетуум-мобиле" позволял себе разговаривать со всеми. Непрядов нарочно медлил, давая понять, насколько нелепо проверять сидевшего в гальюне матроса. С явной неохотой поднялся и пошёл выполнять распоряжение.

Акустика Непрядов обнаружил в курилке среди толпившихся матросов. Хуторнов посмеивался, слушая какой-то анекдот. Еле сдерживаясь, Непрядов поманил его к себе.

– Знаешь, как это называется?
– выдавил сквозь стиснутые зубы, как только акустик подошёл.

– Поймите ж меня, товарищ лейтенант...

– О, товарищ лейтенант вас очень хорошо понимает, - раздался за спиной у Непрядова знакомый голос.

Егор отступил на шаг, повернувшись. Командир лодки, появившийся как из-под земли, насмешливо улыбался и качал головой.

– Вот, лейтенант, к чему приводит ваше попустительство. Я же по глазам видел, что старший матрос перед всеми "ваньку валяет". Теперь вы сами убедились?

Непрядов растерянно молчал. Акустик, уставившись в окно, невинно улыбнулся.

– А вот ему, - командир ткнул пальцем в сторону акустика, - я бы, на вашем месте, товарищ лейтенант, уделил особо пристальное внимание. Ненадёжный матрос. Это же ясно было, когда он попытался самовольно покинуть аварийный отсек. По существу, струсил, а вы его покрыли, дабы не выносить сор из избы.

– Я не струсил, товарищ командир, - разом изменившись в лице, ответил акустик.

– Не убеждён, - повысил голос Жадов.
– В этом и сейчас не поздно разобраться: ваши товарищи, надеюсь, дадут принципиальную оценку вашим весёленьким дивертисментам.

Только никто не торопился тотчас осудить Хуторнова, да и чего ради лезть в чужие дела. Матросы один за другим постепенно вышли из курилки, посчитав неуместным своё присутствие.

Хуторнов продолжал стоять перед командиром, дрожа от обиды и злости.

– Я не трус, - повторил он.
– Я это докажу!

– Хотелось бы верить, - обнадёжил командир, чтобы окончательно не загнать матроса в угол.
– Море будет всем нам и судьёй, и прокурором, и адвокатом. Его приговор, как говорится, обжалованию не подлежит. А вот за симуляцию и срыв занятий объявляю вам, товарищ старший матрос, месяц без берега.

Хуторнов молчал, уставившись взглядом под ноги.

– Не слышу!
– грозно напомнил командир.

– Есть, месяц без берега, - буркнул Хуторнов, вяло распрямляясь.

Когда акустику позволено было выйти и тот направился к двери, Жадов назидательно сказал:

– Вот, Егор Степанович, к чему ведёт порочная практика сокрытия проступков. Вы простили матроса, пожалели его, а он снова подвёл вас. Разве не логично?

– Так точно, подвёл, - согласился Непрядов.
– Но я бы не стал, товарищ командир, при посторонних своего матроса обвинять в трусости.

– Скажите на милость, какие мы все сердобольные, какие мы все великие психологи, знатоки человеческих душ. А случись завтра в бой идти - кто поручится, что Хуторнов не подведёт экипаж?