Обитель страсти
Шрифт:
— Да, Билли Трехэю надо передать распоряжение отвезти нас на станцию завтра к половине третьего.
Она опять кивнула, после чего направилась к двери с выражением крайнего недоумения на лице. После ее ухода я еще некоторое время сидела неподвижно, приводя в порядок мысли. Мне это удавалось не лучше, чем Элвин. Прошло еще некоторое время, прежде чем я вспомнила о Джилли. Она смотрела на меня, и в ее глазах вновь появилось то выражение безразличия, которое, как я надеялась, мне удалось изгнать из них навсегда.
Джилли понимала
Мне не терпелось поскорее приступить к сбору вещей. Ленч нам с Элвин подали в классную комнату, но ни ее, ни меня еда сегодня не интересовала. Сразу же после ленча мы начали укладывать вещи.
У меня было совсем немного дорожной поклажи. К счастью, мои серое и лиловое платья были чистыми. В дорогу я намеревалась надеть серое шерстяное. Оно мне явно не к лицу, но его было слишком сложно упаковывать.
Я извлекла из шкафа зеленое шелковое платье, которое надевала на рождественский бал. Почему бы не взять его? У меня еще никогда не было такого красивого платья, и, кто знает, быть может, там представится случай его надеть.
Я достала из ящика шаль и гребень, воткнула его в волосы, а шаль небрежно накинула на плечи.
И тут же вспомнила бал, а именно тот момент, когда Питер взял меня за руку и увлек танцевать ферри-данс. Я хорошо помнила мотив и начала танцевать. Казалось, будто я перенеслась в ту рождественскую ночь, в незабываемую атмосферу волшебного праздника…
Я не услышала, как в комнату вошла Джилли, и вздрогнула, увидев ее. Она стояла и наблюдала за мной. В самом деле, эта девочка чересчур тихо перемещается по дому, подумалось мне.
Я перестала танцевать, чувствуя себя ужасно глупо и неловко. Джилли не сводила с меня серьезного взгляда.
Затем она посмотрела на кровать, на мои сложенные вещи рядом с ней, и моя радость вмиг улетучилась, потому что я поняла: Джилли будет глубоко несчастна, если мы уедем.
Я наклонилась и обняла ее.
— Мы скоро вернемся, Джилли.
Она зажмурилась и отвернулась.
— Джилли, — повторила я, — послушай… Мы очень скоро вернемся.
Она затрясла головой, и я увидела, что из-под ее плотно закрытых век потекли слезы.
— И тогда, — продолжала я, — мы снова будем заниматься. Ты будешь рисовать буквы и скоро научишься писать свое имя…
Но видно было, что она отказывается принимать эти утешения. Джилли вырвалась из моих рук, подбежала к кровати и начала вытаскивать вещи из лежащей там дорожной сумки.
— Нет, Джилли, нет!
Я снова обняла ее и негромко проговорила:
— Я вернусь, Джилли. Ты даже не заметишь, как пройдет время и я вернусь. Тебе покажется, что я совсем не уезжала.
И тут она сказала;
— Ты не вернешься. Она… она…
— Что, Джилли, что ты хочешь сказать?
— Она… ушла.
На мгновение я даже забыла о поездке к Коннану, так
как вдруг осознала: Джилли знает нечто особое, ей известно то, что может пролить свет на загадку смерти Элис.— Джилли, — осторожно начала я, — она попрощалась с тобой перед тем, как уйти?
Она яростно замотала головой, и мне показалось, девочка вот-вот разрыдается.
— Джилли, — взмолилась я, наклонившись к ней, — попробуй со мной поговорить, рассказать… Ты видела, как она ушла?
Джилли обняла меня и прижалась лицом к моей груди. Я с нежностью гладила ее по голове. Вдруг она снова бросилась к кровати и начала вытаскивать вещи из сумки.
— Нет! — кричала она. — Нет! Нет!
— Послушай, Джилли, я вернусь. Вернусь, вот увидишь…
— Она не вернулась!
Я поняла, что сейчас мне больше ничего не удастся от нее добиться.
Джилли подняла ко мне свое маленькое личико, с которого ушло безразличное выражение. Взгляд ее синих глаз был трагичен.
В это мгновение я поняла, как много для нее значит моя забота и мне никак не удастся объяснить ей, что я уезжаю всего лишь на неделю. Элис была к ней добра, и вот Элис ушла… Опыт научил ее тому, что именно так и происходит в жизни.
Несколько дней… неделя в жизни Джилли означает для нее то же самое, что для большинства из нас целый год. Нет, я не могу ее оставить. Не могу!
А что скажет Коннан, если я привезу обеих девочек?
Наверное, я смогу мотивировать свое решение. Как бы то ни было, но Джилли поедет с нами. Можно дать понять миссис Полгрей, что хозяин ждет моего приезда с обоими детьми. Ее это только обрадует. Она ведь первой признала, что с тех пор, как я начала заниматься с ее внучкой, в поведении Джилли наметились существенные изменения к лучшему…
— Джилли, — обратилась я к девочке, — я уезжаю на несколько дней. Вы с Элвин поедете со мной. — Я поцеловала ее заплаканное личико. И повторила: — Ты едешь со мной. Тебе ведь этого хотелось, не правда ли?
Прошло еще несколько секунд, прежде чем она поняла, а затем закрыла глаза и опустила голову. Джилли улыбалась, и это тронуло меня больше слов самой горячей благодарности.
Я была готова рискнуть вызвать неудовольствие Коннана ради того, чтобы осчастливить это бедное дитя.
Утром следующего дня мы были готовы тронуться в путь, и все домочадцы вышли нас провожать. Я расположилась в экипаже между девочками, а Билли Трехэй в ливрее Тре-Меллинов щегольски восседал на козлах, задушевно беседуя с лошадьми.
Миссис Полгрей стояла, скрестив на груди руки и не сводя глаз с Джилли. Было очевидно, что ее приводит в восторг вид маленькой внучки, сидящей в коляске вместе со мной и Элвин. Тапперти стоял рядом со своими дочерьми. Их блестящие и такие одинаковые глаза внимательно наблюдали за нами, и было ясно, что это трио погружено в глубокие раздумья.