Обитель Тьмы

Несколько секунд оба сидели молча, глядя на темную воду ручья. Первой молчание прервала Камиля. Она покосилась на Рамона и тихо спросила:

– Я слышала, что русы ненавидят газаров. Это правда?

Рамон улыбнулся и негромко продекламировал:

Любовь и ненависть кипят в душе моей.Быть может: «Почему?» – ты спросишь. Я не знаю.Но силу этих двух страстейВ себе я чувствую и сердцем всем страдаю.

– Ты говоришь непонятно, чужеземец, – с легкой тревогой в голосе сказала Камиля. – Это что, молитва?

Рамон качнул чернокудрой головой.

– Нет. Это стихи.

– Что? – не поняла девушка.

– Песня, – пояснил Рамон. – Песня, которая поется без мелодии.

Камиля улыбнулась и спросила с легким смущением в голосе:

– А разве так бывает?

– Бывает.

И вновь воцарилось молчание. Однако Рамон не без удовольствия заметил, что теперь это молчание окрашено в легкие интимные тона, словно между ним и этой газарской девушкой возникла какая-то связь.

Толмач пошел в атаку.

– Я не должен этого говорить, Камиля… но ты очень красива.

Девушка смущенно нахмурилась и отвела взгляд.

– Да… Ты не должен этого говорить, – пролепетала она.

– Но я уже сказал, а сказанного не воротишь. И знаешь, Камиля, я был бы рад повторить это снова.

Камиля повернула голову и пристально посмотрела Рамону в глаза.

– Ты смущаешь меня, иноземец, – сказала она.

– Рамон. Зови меня Рамон.

– Рамон… – повторила девушка.

Толмач кивнул.

– Да. Мое имя звучит в твоих устах, как песня. Я понимаю, что веду себя нагло, Камиля, но… – Толмач улыбнулся и как бы невзначай накрыл ладонью прохладные пальцы девушки. – Я бы хотел слушать эту песню снова и снова.

Камиля высвободила руку, однако сделала это не сразу.

– Твои слова опасны для девушки, – сказала она. – Но еще опаснее твой взгляд. В нем пылает огонь, но этот огонь добрый. Ты смелый воин, Рамон, но ты добрый человек. Никогда прежде я не встречала такого.

Рамон чуть приподнял черную, красиво очерченную бровь и спросил чувственно дрогнувшим голосом:

– Я тебе нравлюсь, Камиля?

– Да, – выдохнула девушка. – Ты очень красивый. И ты не похож на наших мужчин. – Камиля повернула голову и пристально посмотрела на Рамона своими черными, чуть раскосыми глазами. – Ты победил Фаркука, странник, а это еще никому не удавалось.

– Значит, я заслужил один поцелуй?

Не дожидаясь ответа, Рамон быстро наклонился к Камиле и порывисто поцеловал ее в губы. Девушка испуганно отшатнулась, но толмач вновь приник к ее устам, и на этот раз Камиля ответила на его поцелуй. Поцелуй был долог, но в конце его девушка вскочила на ноги и закрылась руками.

– Мы не должны… – хрипло прошептала она. – Только не с тобой.

Рамон поднялся с камня и шагнул к ней. Он обхватил девушку за плечи и прижал к себе. Она попыталась вырваться, оба крутанулись, словно в танце, покачнулись и, не удержав равновесия, повалились на траву.

Камиля упала на Рамона, и он успел подхватить ее так, чтоб она не ушиблась. Увидев прямо перед собой лицо толмача, Камиля вдруг мягко рассмеялась.

– Ты чего? – удивленно спросил толмач.

– У тебя смешное лицо! – с улыбкой ответила девушка.

И тут она, должно быть, осознала, что лежит на чужеземце, и груди ее крепко прижаты к его груди. Камиля попыталась подняться, но Рамон удержал ее. Он вдруг перевернулся, и Камиля оказалась под ним. Рамон заглянул девушке в глаза, затем поднял руку к ее лицу и нежно провел пальцами по ее щеке. Затем рука его соскользнула ниже, он погладил Камиле шею, а потом провел пальцами по ее ключице и накрыл ладонью ее грудь.

Камиля робко повела плечами, затем улыбнулась и положила ладони на плечи Рамона. И тут его губы снова нашли ее уста, а рука его скользнула к ее животу…

Камиля зажмурилась и в последний раз сильно прильнула к Рамону, чтобы продлить наслаждение. Сердце девушки гулко стучало в груди. Какое-то время ночная тишина нарушалась лишь ее дыханием и хриплыми вздохами Рамона, словно им никак не удавалось отдышаться.

– Мне так хорошо… – прошептала Камиля с улыбкой. Она снова хотела обнять Рамона, но вдруг замерла и, уставившись на что-то за спиной у толмача, воскликнула:

– Рамон!

Толмач быстро обернулся. Позади него, возле раскидистого куста тетеревятника, стояли три приземистые фигуры. Рамон быстро поднялся и повернулся к ним лицом. Один из газаров шагнул вперед и свирепо проговорил:

– Ты овладел дочерью нойона!

– Ни один чужеземец не должен касаться дочери нойона, но ты соблазнил ее! – гневно сказал второй.

Третий вытянул из ножен кривую саблю и гортанно пролаял:

– Каждого, кто посмеет дотронуться до дочери Алтука, ждет смерть! А если это сделал чужеземец, то смерть его должна быть мучительной и долгой!

Рамон положил руки на кинжалы и холодно возразил, глядя на воина, обнажившего саблю:

– Моя жизнь не многим отличается от такой смерти. Она длится уже долго и приносит мне множество мучений. Кроме того, я не просто чужеземец. Боги остановили на мне свой выбор. Я убил Фаркука и тем самым получил право голоса и право власти.

Слова толмача, казалось, повергли газаров в замешательство. Они переглянулись, словно бы говоря друг другу: «Чужеземец прав. Но что же нам тогда делать?»

Наконец самый рослый из дикарей сказал:

– Мы не станем тебя убивать, чужеземец. Хотя должны это сделать. Ты пойдешь с нами к нойону. Мы расскажем ему, что ты соблазнил его дочь. А потом мы сделаем с тобой то, что он нам прикажет.

– И не надейся на милосердие нойона, – с ненавистью пообещал второй воин. – Последнего, кто прикоснулся к Камиле, Алтук велел посадить на кол и поливать кипящим жиром.

Рамон выслушал воинов молча, и на его смуглом, миловидном лице не дрогнул ни один мускул. А когда газары замолчали, он тихо сказал:

– Да будет так.

И первым шагнул по направлению к стану. Камиля схватила Рамона за руку и порывисто проговорила:

– Рамон, любимый мой, я не…

Договорить она не успела. Высокая белая фигура стремительно выскользнула из вересового куста и с хриплым, булькающим клекотом набросилась на газаров. Первый удар белой когтистой лапы снес одному из воинов голову, второй удар распорол живот другому воину, но он не упал, а выхватил саблю и рубанул тварь по руке.

– Призрачный всадник! – в ужасе воскликнул Рамон.